Сергей Самаров - Капитан Валар. Призовая охота
– Могли бы и более широкой колонной двигаться. Слишком растянулись. Я две мины активирую, передовой отряд накрою. А больше половины, наверное, отойти сможет.
– Пусть отходят. Там ты из этой половины еще половину накроешь.
– Все равно, приятнее, когда сразу, одним ударом.
– Пулеметы к бою! – прозвучала моя команда.
Я специально не предупреждал, что стрелять следует после взрыва. Офицеры и так это знали. Только вот пулеметы бы им хорошие, со сменным стволом... А у «РПК»[6] ствол перегревается слишком быстро, в результате чего для плотного боя его трудно назвать идеальным оружием. Но «за отсутствием гербовой», как говорится...
Андрюша Бубновский ситуацию всегда чувствовал и тянул время, не торопясь нажать кнопку на своем пульте. Дал бандитам пройти дальше, чтобы взрывом разорвать банду на две части и подставить передовую под пулеметные и автоматные очереди.
Так все и произошло. Я только собрался дать команду «Пора!», как старший прапорщик сам себе сказал ее же:
– Пора!
И, поскольку я не возразил, он приподнял перед собой пульт, положил палец на кнопку, а сам стал всматриваться в склоны тех сопок, где установил мины. Хотел проконтролировать, как сработает взрывчатка. Бубновский хладнокровно наблюдал, как вздрогнула земля и ситуация непоправимо изменилась. Колонна остановилась и замерла в страхе, ошеломленно наблюдая, как два противоположных склона холмов, между которыми шла колонна боевиков, полыхнули красно-черным огнем, а потом и белым пламенем. Его давала алюминиевая пудра, и пламя это было длинным и стремительным. Облако огня, копоти и пыли не сразу позволило рассмотреть, насколько удачными были взрывы, но мне, как командиру, засматриваться долго не следовало.
– Огонь! – крикнул я во весь голос.
Раздался сухой треск рваных, сливающихся в один звук автоматных очередей. Казалось, что по наклоненной стиральной доске катают горох. Передовой отряд боевиков попал в сложное положение. Уцелев от взрыва, еще не решаясь бежать туда, где не осели дым и пламя, они больше никуда бежать не могли и, замерев, падали под кинжальным огнем. Опытных боевиков в передовом отряде, наверное, не было, потому что любой обстрелянный человек уже после взрыва просто упал бы на землю и лежал без движения. Это давало хотя бы иллюзию временного спасения.
Выставив свой автомат прикладом в землю, я вставил в ствол «подствольника» «гранату-лягушку»[7]. Навесной выстрел послал ее в место, где ни одного стоячего бандита уже не оказалось. Но мертвым от лишнего осколка боевик не станет, раненого осколок добьет, прекратив мучения, а того, кто залег и не шевелится, еще как заставит зашевелиться, если не убьет сразу. Однако вины своей я не чувствовал. Я предупреждал. И еще раз предупредил, хотя те, к кому мои слова относились, меня не слышали:
– Здравствуйте, я ваша Смерть!
Но нас, по крайней мере, обстрел гранатами обезопасил. Сразу после меня в ту же сторону скакнуло еще несколько «лягушек». С передовым отрядом, точно так же, как и со средней частью, было покончено. Разница была только в том, что передовой отряд, предположительно, был добит осколками гранат. А группе, попавшей в «объятия» минных осколков, еще предстояло получить от «лягушек» полную порцию металла.
Пыль уже осела, дым испарился, и было видно, как оставшиеся боевики торопливо отступают тем же путем, которым пришли. Я посмотрел на старшего прапорщика Бубновского. Он автоматом не пользовался, руку держал на пульте следующих мин, а глаз не отрывал от бинокля, выбирая момент, когда произвести очередной взрыв. Наша позиция позволяла бы послать с десяток «гранат-лягушек» вперед, но взрывы могли поднять много пыли и помешать Бубновскому. Я громко распорядился:
– «Подствольники» зарядить, ждать команды.
Наконец появилась возможность посмотреть на ментов. Они сидели в крайнем окопе и выглядели достаточно неуклюже. Окоп был мелковат, а долго стрелять, стоя вприсядку, сложно. Менты то и дело выпрямлялись и поднимались над бруствером почти грудными учебными мишенями. Хорошо еще, что боевики были объяты паникой и уже не думали о том, как им заработать баксы.
– Дзагоев! – крикнул я. – Посади своих людей. У бандитов снайпер есть.
Дзагоеву не потребовалось повторять. Упоминание о снайпере заставило всех четверых вжать голову в плечи и присесть. Им даже, как мне показалось, расхотелось стрелять.
– Пора, – снова сам себе дал команду старший прапорщик Бубновский и снова нажал на кнопку пульта управления.
Я едва успел перевести взгляд и увидел, что бегущих бандитов накрыло встречной сдвоенной волной взрыва. Пыль, гарь, яркое белое пламя, поражающие элементы мин – все это обрушилось на банду, ударив боевиков в лицо, и словно бы попыталось отшвырнуть назад, к нам поближе. Но такое впечатление длилось всего пару секунд, потому что после этого пыльно-дымовое облако окутало тропу и ничего уже не было видно.
Однако времени терять не стоило. Нам предстояло вести преследование, и потому требовалось обезопасить себя от шальной автоматной очереди.
– Гранатометы к бою!
Я послал свою «лягушку» вместе со всеми. И только одна граната, как я успел заметить, легла на склоны холмов. Остальные попали туда, куда и требовалось, подпрыгнули и засыпали поле минной ловушки стальными осколками.
Тем временем начали сгущаться сумерки – а в горных районах они наступают всегда стремительно. Следовало начать преследовать боевиков и добить банду. Я встал на бруствере в полный рост, готовый поднять за собой всю группу, но увидел, что из своего окопа выскочил и бежит ко мне, как нищий с протянутой рукой, Дзагоев. Именно его жест и задержал мою команду.
– Мне позвонили, – с нескольких шагов начал кричать мент. – Подмога уже прибыла. Они в поселке. Едут сюда. Я посоветовал развернуть минометы и стрелять по бегущим прямо с машин.
Я обернулся в сторону поселка и увидел, как четыре грузовых машины выехали из улицы как раз в том месте, где мы собирались устроить палаточный городок. Две из них были с брезентовым тентом, две – с открытым кузовом. И прямо с ходу доморощенные ментовские минометчики начали стрелять. Мина с первой машины, провыв над нами свою волчью песню, улетела куда-то на один из холмов, на склоне которого Андрюша Бубновский выставил мину. Мина со второй машины выла другим голосом. У каждого миномета, как и у волков, имеется свой «тембр голоса». Я смотрел не туда, куда попадет мина, а туда, откуда стреляли, удивляясь такой глупости – стрелять без остановки, когда машина подпрыгивает на выбоинах. Потом почувствовал удар по темени. И все... Белый свет потух...
Глава первая
Моя бы добрая воля, я бы всем на свете врачам глотку зубами перегрыз, честное слово. Особенно профессорам, которые считают себя очень умными и потому всех остальных, не профессоров, относят к профессионально не пригодным врачам. И еще присвоили себе право решать судьбу людей, их самих не особо спрашивая. Грубо говоря, больше всего на свете у меня чесались руки в отношении той парочки профессоров, с которыми я постоянно сталкивался уже на протяжении трех с половиной месяцев. И что им далось мое здоровье, что они там в моей голове находят такого, чего я сам не ощущаю? Вообще считаю, что врачам, которые сами болеют, верить нельзя категорически. А из этой парочки один так кашлял, что, я думаю, выкуривал не менее двух пачек сигарет в день и давно имел какую-нибудь хроническую легочную хворь. Сунули бы его ко мне в роту на недельку на исправление... Он после первого же дня забыл бы про то, что такое курение. Один приличный марш-бросок – и все, прощай сигареты. Проверено! А второй профессор медленно умирает от ожирения. Ему я бы тот же рецепт выписал, что и первому. Ноги в руки – и на марш-бросок... И молодые ведь еще, немногим старше меня.
Меня же врачебным мнением не прошибешь. Мне положено быть здоровым, и я таким буду. Даже такая тяжелая травма головы, что в прямом смысле этого слова свалилась на мою бедную голову, сломать меня неспособна. Когда я смотрел, как менты стреляют из грузовиков на ходу, мина, пролетев по какой-то замысловатой траектории, чиркнула меня стабилизатором по макушке, слегка проломив череп, и улетела дальше, под основание холма. Там только взорвалась. До этого основания холма было метров двадцать пять. Могло бы и осколками посечь, если бы стабилизатор меня не отключил. Удар был неожиданным, саму мину я, естественно, не видел и от удара сразу свалился. А Дзагоеву, который как раз ко мне в этот момент подбежал, осколком от мины перерезало горло. Его похоронили, а меня откачали уже в госпитале, куда доставили вертолетом. А потом загнали в московский госпиталь на растерзание профессорам. И терзают... И голову, и душу...
Я понимаю, что энцефалограмма им говорит больше, чем мне. На то они и врачи, на то и обучались, чтобы уметь читать эти непонятные кривые. Я вот карту местности умею прочитать, а они – энцефалограмму. Каждому свое. Они одного только не в состоянии понять. Что это мой мозг, и я, не читая кривые зубцы, нарисованные самописцами, ощущаю его лучше, чем они. А я ощущаю его здоровым. У меня уже и головные боли прошли, и чувствую я себя лучше двух профессоров, вместе взятых. Я за три с половиной секунды из этой парочки сделаю два беспомощных мешка, причем с завязанными глазами сделаю. Только несколькими ударами. И на инвалидность их отправлю.
