Александр Бушков - Стервятник
– Ну и что?
– Там же сплошное траханье.
– Ну и что? – повторила она. – Девке четырнадцатый год, все знает и понимает. Пусть уж лучше смотрит дома относительно приличные фильмы, чем у подруг – жесткое порно. Что ты глаза круглишь? Увы… Я на той неделе попросила мальчиков из службы безопасности немного подмогнуть, они мне принесли нужную технику и растолковали, как с ней обращаться. Подсунула Зайке микрофончик в комнату и послушала, о чем они болтают с Анютой и Людкой Сайко. Ма-ать моя женщина… Все знают.
– А почему я не знаю?
– Потому что ты бы начал, встопорщив бородку, орать на весь квартал… Успокойся, Родик, ничего там страшного не было – соплюшки чисто теоретически обсуждают запретный плод, что ты хочешь, переходный возраст и созревание… Правда, ничего страшного. Даже наоборот, на душе спокойнее стало. Ты ей не вздумай протрепаться, обижусь несказанно… Понял?
– Понял, – сказал он хмуро. Осушил бокал и налил себе еще.
– Родик… – протянула она тоном маленькой наивной девочки. Легла на диване, опираясь на левый локоть, потупила глаза. – Ты меня любишь? Можешь мне сделать маленькое одолжение?
– Какое? – Наученный горьким опытом, он не ожидал ничего для себя приятного.
– Родик, ты уж прости, я на себя снова взвалила функции главы семьи, единолично решающего…
– А конкретно?
– Конкретно – купила все-таки ту «тойоту». Ну просто грех было упускать такой случай, наши механики ее прямо-таки просветили рентгеном и заверили, что она и в самом деле без пробега, что лет несколько проблем не будет никаких…
– Шестнадцать тысяч долларов? – спросил он, совершенно не представляя себе вживе такие деньги.
– Ага, – безмятежно сказала Лика, снимая жакет и небрежно бросая на мягкий валик поручня. – Ну и наплевать, какие наши годы, еще заработаем этой зелени… Зато есть у нас теперь «тойота» двухлетнего возраста, что прямо-таки роскошно, учитывая отсутствие пробега по нашей великой и необъятной… Такое дело надо обмыть. Разливай, а потом я еще принесу, прихватила несколько…
– Понятно, – сказал он, разливая по бокалам остатки шампанского. – Теперь еще начнешь учиться вдобавок ко всему, вообще дома тебя не увидишь…
– В том-то и фокус, что не хочется мне учиться, – сообщила Лика. – Боюсь я баранки, откровенно говорю, ты же знаешь… Родик, ты меня любишь?
– Короче?
– Короче – по совершенно достоверным данным, ваш «Шантармаш» вскоре окончательно закрывают на полгодика. С сохранением аж тридцати процентов зарплаты и увольнением доброй четверти работающих. Делать тебе будет совершенно нечего – если только не выставят вообще. Все равно ты балуешься этим своим извозом… В общем, иди к нам шофером.
– А кого возить?
– А меня, – сказала Лика. – На нашей «тойоте» в сиреневый металлик… кстати, удивительно подходит к этому костюмчику, правда?
– Ну, знаешь…
– А что? – Лика смотрела на него с ненаигранным удивлением. – Отличный вариант с маху покончить со всеми твоими комплексами и мильоном терзаний. Миллиончика полтора жалованья я тебе пробью, без особых хлопот. Водишь ты классно. Все время буду у тебя на глазах, авось перестанешь ревновать к каждому факсу в офисе… По-моему, вполне дельную вещь предлагаю. Есть прецеденты, взять хотя бы «Шантар-Триггер» – там Анжелу Сурмину родной муж возит, и вполне счастлив…
Он прекрасно понимал, что это неминуемо стало бы для него очередным унижением – еще похуже, чем ходить с ней в гости к ее сослуживцам и знакомым из того же круга. Мало того, что «ейный муж», так еще и «ейный шофер». Опять будут при нем говорить с ней о вещах, которых он просто-напросто не понимает, глядя на него, как на мебель, теперь уже с полным на то основанием, а то, что она якобы будет у него на глазах – чистейшей воды фикция. Даже отдалится, вне всяких сомнений. Сейчас еще можно зайти к ней в офис с видом если не равного, то, по крайней мере, имеющего кое-какие права, но шоферское место забросит его в ту самую комнатку, где в ожидании боссов сидят водители фирмы, предупредительными улыбками встречающие каждого вошедшего, даже ту соплюшку секретаршу Колыванова, а соплюшка, задрав носик, отдает им распоряжения, глядя даже не поверх голов – сквозь них. Видел пару раз, увольте и избавьте…
– Ну, надумал? – спросила Лика.
– Не пойдет, – сказал он решительно.
– Ро-одик… – протянула она, томно полузакрыв глаза.
– Не пойдет. Не гожусь я в шестерки.
– А что будешь делать, когда завод окончательно закроют?
– Когда закроют, тогда и буду думать, – сказал он почти грубо. – Пойду стоянку караулить, звали уже…
– А это не означает – в шестерки?
– Это означает – в сторожа. Разные вещи.
– Ну ладно, – сказала она неожиданно покладисто. – Я, конечно, к тебе с этой идеей еще подвалюсь под бочок, не отступлюсь так просто. Ты подумай потом, когда хандра пройдет, сейчас определенно удручен… Опять обхамили? Или пытались уговорить в Ольховку за наркотой съездить?
– Почти.
– Как ребеночек, прости меня… Ездил бы на «тойоте» – вот и самоутверждение налицо.
– Лика…
– Молчу, – подняла она узкую ладонь с массивным перстнем, остро сверкнувшим белыми и зелеными лучиками («Куплено Ликой»). – Я сегодня из-за всех успехов расслабленная и покорная мужской воле… Хочешь, стану совсем покорная? Мы когда последний раз заставляли этот диван краснеть? Бог ты мой, недели три назад… Я, конечно, свинюшка, но работы было выше крыши… Иди сюда.
– Зойка…
– Я ей сказала, чтобы держалась подальше. Только не надо столь укоризненно шевелить бровями и ушами – уж то, что папа с мамой иногда занимаются любовью, у тринадцатилетней девки шока не вызовет… Она и так уже вчера спрашивала, не в ссоре ли мы – давненько, говорит, не уединялись… Даже ребенок понимает. Иди сюда, любимый муж… – Лика, полузакрыв глаза, медленно облизала губы языком, словно бы невзначай повернувшись так, что юбка полностью открыла бедра.
Когда-то это действовало на него, как удар нестерпимого жара, но с переменами Родион чем дальше, тем больше ощущал тупое равнодушие, в мыслях желал ее по-прежнему, а вот естество пару раз почти что и подводило, однажды, надравшись и страстно желая ее унизить, прямо-таки изнасиловал, обходясь грубо и пренебрежительно, словно со случайной проституткой – хорошо еще, она сама была изрядно выпивши и ничегошеньки не поняла… Решила, это такие игры.
Пока Лика снимала с него рубашку, Родион тщетно старался вызвать в себе желание, лихорадочно прокручивал в памяти кадры из порнушек, представлял на ее месте Маришку потом секретаршу Колыванова, стоявшую перед ним на коленях – ничего не помогало, плоть оставалась вялой. Он раздевал Лику, тихо постанывавшую с закрытыми глазами – она всегда заводилась с полуоборота, не требуя долгих прелюдий – мял губами отвердевшие соски, гладил бедра, мягкие завитки волос, старался изо всех сил, но все сильнее ощущал самое натуральное бессилие. Ладонь жены решительно завладела его достоянием, и дело определенно поправилось, появилась должная твердость – а в памяти звучали бесстыдные стоны на заднем сиденье, ноздри вновь щекотал тот запах, и Родион чуть не взвыл от тоски, сознавая, что вот-вот опозорится самым жалким образом. Шофер, крутилось в голове. Карету мадам Раскатниковой к подъезду!
Лика нетерпеливо притянула его к себе, шепча что-то бессвязно-нежное, раскинулась, теплая и покорная. Родион, одержимый нехорошими предчувствиями – отчего-то вдруг отчаянно зачесались ноги в икрах – вошел в нее.
И буквально после нескольких движений окончательно перестал быть мужчиной. Кончил. То ли всхлипнул, то ли застонал, чувствуя, как плоть становится вялой, теперь уже бесповоротно, опадает, позорно съеживается, липкая, до брезгливости липкая и бессильная…
Лика сначала ничего не поняла, потом попыталась помочь беде – но все, что в старые времена сделало бы из него супермена, теперь не действовало. Какое-то время они лежали рядом без слова, без движения. В конце концов она встала, накинула его рубашку, собрала в охапку свою одежду и направилась к двери. Уже взявшись за ручку, обернулась, они встретились взглядом.
– М-да, – сказала Лика, столь старательно пытаясь остаться беспечной и всепонимающей, что это само по себе делало ее слова невыносимой издевкой. – Диван вытри, не забудь.
И вышла. Родион скрипнул зубами, валяясь лицом вниз, голый, как Адам в первый день сотворения. От презрения к самому себе сводило скулы. Такого меж ними еще не случалось. Раньше, пусть с грехом пополам, всегда как-то обходилось, если она и оставалась недовольной, не пожаловалась ни разу.
Дверь открылась вновь, он повернул голову, торопливо закутался покрывалом – показалось отчего-то, что это Зоя. Но это Лика вернулась, уже в своем любимом халатике, черном с золотыми драконами. Тщательно притворив за собой дверь, подошла к дивану и негромко сказала:
