Александр Маркьянов - Обратный пал. Операция "Лезвие"
Я сел у кровати, прямо на пол. В голове шумело, словно в авиалайнере при резком наборе высоты…
Кубинец!
Ну конечно же! Кубинцы. Тот самый Карлос Кортес из Метро Дейд и этот… синьор Гонсало. Все эти россказни про антикастровскую оппозицию — полный бред, Майами буквально кишит кубинскими агентами, проплывшими девяносто миль свободы и рассказавшими про то, как они ненавидят Кастро. Кастро наверное смеется на всем этим.
Кубинцы!
Кубинцы и есть эти самые третьи! Господи, как они подгадали момент. В тот самый момент, когда у нас нет власти и мы не можем ничего сделать, в тот самый момент, когда все гиены кинулись на тяжело раненого льва, в тот самый момент Куба становится ядерным государством. И мы ничего с этим не можем поделать.
Или этот момент они не подгадали…
— Что с тобой? Питер, что с тобой — донеслось как будто сквозь мокрую вату.
А что если они… не подгадали, а сами создали момент. А что если они знали изначально обо всем!?
— Питер!
— А? — я машинально потер щеку — ты это за что?
— Ты где? Что с тобой?
Тяжелая рука, даже и не подумаешь…
— Да так. Ничего… — я пытался просчитать новую ситуацию — ты почему мне не сказала?
— О чем?
— О твоем отце и об этом… синьоре Гонсало.
Мария презрительно фыркнула
— А смысл? В нашем доме никогда не закрывалась дверь. К отцу приходили многие, и он редко кому отказывал.
— Этим он, похоже, отказал…
— Ты о чем?
— Скажи мне такое. Твой отец когда нибудь рвался в политику? Пытался сам стать политиком, или покупал политиков?
Мария недоуменно воззрилась на меня.
— Нет, конечно.
— Почему «конечно»? Мафия всегда стремится в политику.
Она улыбнулась — светло так…
— Ты не знал моего отца… Папа в душе оставался простым крестьянином, его тянуло к простым людям, он любил помогать людям, а не финансировать политические компании. Кстати, Дон Алехандро во многом отвечал в картеле за легальный бизнес и за подкуп политиков. Хотя свои деньги, конечно отмывал каждый сам.
— Вот они его и убили. Наняли Ларедо, он и убил твоего отца.
— Но за что?
— За что… Видимо, твой отец знал о том, что произойдет. Может быть, не все. Но что-то знал. Знал и про Кубу и про Майами. Возможно, он даже стал угрожать, что помешает им. Тогда они ликвидировали его, нанесли удар первыми. Ты когда-нибудь слышала про вторую Реконкисту?
— Этот бред? Этим занимается тот, кому нечего делать.
— Не скажи. Если ты общаешься с политиками — то рано или поздно сам становишься политиком, кем бы ты ни был до этого. Похоже, кубинцы искали союзников, и нашли их в лице наркомафии. Твой отец был против — они его убили…
Я встал на ноги
— Дай-ка…
Я бегло просмотрел газеты, складывая картинку. Мексика. Что мы сделали в Мексике? Мы убрали главарей… но остались исполнители. Много хорошо вооруженных исполнителей без единого командования. Дальше с ними должна была разобраться полиция, армия, местные спецслужбы… отруби голову змее и она перестанет быть опасной. Но если кто-то знал про операцию… или просто имела место дичайшее совпадение? Да не может быть таких совпадений… и все же…
Если мы убрали главарей, но остались исполнители… и в этот момент рухнуло государство…мы создали плацдарм…для…
Революции!
Черт возьми, революции! Мы забыли, что революция может быть и не исламской. Мы забыли это в наших играх последнего времени!
— Твою мать… — потерянно сказал я
— Он там?
— Да…
Ни говоря лишних слов, мы направились к входу в лабиринт.
Лабиринт…
Для того, чтобы понять, что такое лабиринт, как он появился и зачем, следовало бы вспомнить семидесятые годы. Годы скорби и поражения. Годы осознания, оскорблений, обид и поражений. Наша армия, армия самой сильной в мире державы вынуждена была эвакуироваться из Юго-Восточной Азии. Она не потерпела ни единого поражения, эта армия — даже знаменитое «наступление Тет» окончилось для вьетнамцев поражением и гибелью большинства членов подполья, до этого внедрявшегося в Южный Вьетнам годами. Но одержанных побед оказалось недостаточно. Постепенно приходило осознание, что американские солдаты в этой стране гибнут за совершенно призрачные, никому не нужные цели — такие например, как сооружение в девятый раз моста через реку Го-Нон, который будет в десятый раз взорван еще до следующего рассвета, что эту войну не выиграть, что вода рано или поздно подточит камень, что надо просто уйти. Дед много раз рассказывал мне про ту войну, я видел ее словно своими глазами — рытвины на дорогах, заполненные жидкой черной грязью, джунгли, плюющиеся смертью, липкий ужас деревень, садизм южновьетнамских дознавателей, умевших пытать человека тысячью разных способов, вонь сжигаемого в бочках из под солярки дерьма, сбивчивый лепет чухоев [чухой — предатель. По-вьетнамски «чу хой» означает «я сдаюсь»]. А дома, когда наши солдаты возвращались из этого ада — живым не вернулся ни один, даже тот кто вернулся живым был мертв изнутри — их ждали насмешки, грязь, оскорбления, плевки в спину, а порой и в лицо. Тогда мы не только проиграли военную кампанию — мы чуть не потеряли страну.
И тогда они создали лабиринт. Они, несколько солдат, вернувшихся с позорной, проигранной войны, забившиеся в лесную щель в глухом, тогда еще малоизвестном углу Монтаны, они вернулись с войны, но не смогли прекратить воевать. Они стали собирать оружие и копать лабиринт — сеть тоннелей, наподобие той, что вьетнамцы создали под Ку Чи, и которые мы так и не смогли зачистить все то время, что шла война. Они копали лабиринты долгие годы, копали, пока позволяли силы, а когда их уже не было — они продолжали копать. И на сей момент, даже я, знакомый с лабиринтов, затруднялся сказать, сколько человек может спрятаться под землей. Рота, не меньше…
— Вы их допросили?
— Да…
— И?
Первый лейтенант Дэвид Барр некоторое время молчал, пока мы шли ко входу, потом все таки начал говорить. Было видно, что говорить ему это тяжело.
— Все то же дерьмо. Помнишь Эйр Америка?
— Помню.
— То же самое. Просто вместо Вьетнама — Афганистан. А остальное — не изменилось ничуть. Все то же проклятое дерьмо…
— Если мир и меняется — так только в худшую сторону.
— Точно…
Попасть в основную залу, выкопанную на глубине несколько метров под землей, было не так то просто. Вначале следовало на четвереньках преодолеть длинный, извилистый, выкопанный в земле лаз, нашпигованный всякими вьетконговскими ловушками. Потом преодолеть водяной затвор — это когда тоннель ныряет резко вниз, а потом через несколько метров идет резко вверх и этот промежуток заполнен водой… а иногда вьетконговцы делали такие вот водяные заторы ведущие в никуда и выбраться из которых было просто невозможно. Поэтому, когда я вылез следом за дядей Дейвом в большую залу, я был мокр до нитки, грязен и зол как черт…
— Сукин сын…
Тяжелым оказался Фокс. Старина Лис, хитрый и смертельно опасный, солдат всех тайных войн последнего времени, он единственный из всех лежал на узкой кушетке, неровно и хрипло дыша. Несмотря на его состояние он был прицеплен кандальной цепью к стене за руку. Остальным коек не досталось и они были вынуждены стоять на коленях, так же удерживаемые кандалами. За ними присматривал дядя Ник с ручным пулеметом Стоунера, единственный в узком кругу выходец не их пехоты, а из флота, из особого подразделения боевых пловцов, патрулировавших дельту Меконга на небольших катерах — пибберах и устраивавших вылазки в джунгли с них же. Он же единственный из всех до сих пор был женат.
На укрепленном досками потолке горел старый фонарь — летучая мышь, давая ровно столько света чтобы было не темно и не светло, тусклые отблески света героически боролись с тенями на стенах и проигрывали эту бесполезную борьбу. Было сыро, душно и… как ни странно уютно. Впервые за последнее время уютно.
— Как тетя Салли вас сюда отпустила? — вместо приветствия спросил я
— По возвращении обнюхает с головы до ног… — с довольной улыбкой ответил дядя Ник — она у меня такая…
Побросав все оружие у ног дяди Ника я подошел к Фоксу. Тот, почувствовав что рядом кто-то есть, открыл глаза.
— Сукин сын… — повторил я
— Это ты про себя?
— Это я про тебя. Давно торгуешь наркотиками?
Фокс булькающе закашлялся
— Дурак ты…
— Что тоже не торгую? Сука, ты же офицер.
Фокс повернул голову, сплюнул на пол
— Как ты думаешь, почему ты всегда отставал от меня по званиям? Нет, не потому что я лучший солдат чем ты. Лучший ты, и всегда им был. Просто я вижу дальше собственного носа.
— Дальше собственного носа? Ты смотришь на тюки с героином и видишь кучу денег?
— Дурак ты… — повторил Фокс — ты думаешь, я сам этим занимаюсь? По собственной инициативе? И твою группу решили списать тоже по моей инициативе? Как ты думаешь, когда тебе приказывали всю наркоту, за которой ты сломя голову бегал по всему Афганистану тащить в базовые лагеря и сдавать, это потому чтобы красиво потом ее сжечь? Дурак ты. Ту наркоту, которую ты изымал — я потом здесь на базе и принимал.
