Сергей Зверев - Зачистка под ноль
– Без меня ты бы утонул, пастырь божий.
– Я знаю, – кивнул Тин.
– Теперь за тобой долг, – удовлетворенно произнес блондин, известный монаху как Ричард Гельфанд и, скорее всего, таковым вовсе не являвшийся. – Ты жив благодаря мне.
– Значит, сегодня не день моей смерти. И судьба спасла меня вашими руками.
– Ох, трудно с вами, с шарлатанами-мистиками… По поводу судьбы это ты с профессором Тайлером поговори. Он тоже любит почесать языком… Но все равно – за тобой должок.
Тин кивнул без особого энтузиазма.
Переправа была тяжелой, как и весь путь по горам. Приходилось взбираться на скалы, ощущая, как из-под подошв ботинок вылетают камни, влекущие за собой камнепад. Уныло идти по извилистым узким дорожкам. Спускаться в долины и подниматься на хребты. Воздух здесь высокогорный, разреженный, и при малейшем напряжении сил не хватало дыхания.
Монах устал. И ему хотелось, чтобы эта дорога закончилась побыстрее. В мире много других дорог, гораздо лучше этой.
Конечно, хорошо было бы подлететь к цели путешествия на винтокрылой машине. Но так не получится. Хитрый горный кряж, извив бурной реки, стены разрушенного монастыря – это признаки, указывающие путь к хранилищу Ключа основы, и различить их можно, только добросовестно меряя ногами эту землю.
Они шли уже третьи сутки. Двое европейцев, их проводник-монах и еще семеро телохранителей, предоставленных генералом Вэем. Все, кроме проводника, были вооружены гранатами, пистолетами и неизвестно как взявшимися здесь израильскими автоматами «галил» – эдакая вольная модификация «АК». Боевики стоически несли на себе объемистые рюкзаки с провизией, снаряжением, необходимым для выживания в горах. Эти люди были сильны и выносливы, как мулы, но тоже уставали. И с ненавистью смотрели на монаха, когда он останавливался, сверяясь с одними ему ведомыми приметами, и объявлял, что цель еще далеко – но как далеко, он не знает.
Пришлось два раза форсировать бурные водные преграды. Второй раз чуть не стал роковым для проводника. Его гибель означала, что цель экспедиции будет похоронена вместе с ним. Без него хранилище не найти.
Форсированная река оказалась с буйным норовом. Помимо того, что она изрядно потрепала монаха, так еще и унесла у боевика рюкзак со снаряжением и боеприпасами. И теперь командир в сердцах выговаривал проштрафившемуся подчиненному свои претензии, а также мысли о его облике, сексуальных предпочтениях и предках до третьего колена. Отборная ругань сопровождалась щедрыми пинками и зуботычинами. Боевик дисциплинированно терпел это все, вытянувшись по стойке «смирно».
После преодоления водной преграды часовой привал пришелся очень кстати. Можно было зажечь огонь, согреться, обсушиться, поесть.
Европейцы расположились в стороне, поедая консервы и негромко обсуждая какие-то свои проблемы. Боевики кучковались группками. Тин же сидел один, сняв свою хламиду и разложив ее так, чтобы солнце быстрее высушило влагу. Его тощее тело смотрелось довольно жалко. Боевики шарахались от него, как от чумного. Время от времени он ловил на себе их ненавидящие взгляды, но они отскакивали от него, как теннисные шарики от танковой брони.
Причину такого отношения к своей персоне Тин прекрасно понимал. Очерствелые, жестокие, привыкшие ко всему боевики «Справедливого пути» на всю жизнь запомнили бойню, учиненную в монастыре на Золотой гряде.
Взяли этот самый монастырь без проблем. Конечно, из семерых монахов никто и не помышлял о сопротивлении прибывшему на вертолете хорошо вооруженному отряду «Справедливого пути».
Монастырь был небольшой, так что агрессоры довольно быстро перевернули его вверх тормашками. Проводник указал наиболее вероятные места для тайника. Его нашли. В почерневших футлярах из кожи, дерева и золота лежали мандалы поступка и желания.
– Мы все сделали. Уходим отсюда, – кивнул белоголовый.
В это время один из монахов подскочил к Тину и принялся ему что-то выговаривать на неизвестном наречии. Говорил он пылко, взмахивая рукой и тыкая пальцем в грудь оппонента. Речь его явно была обличительной. Тин побледнел, потом лицо его стало краснеть, а глаза – наливаться яростью. Он изрыгнул какое-то проклятие. А потом…
Тин подскочил к стоящему рядом солдату, который даже не успел сообразить, что происходит, и резко вырвал из его рук автомат. Опустил вниз предохранитель, демонстрируя, что не понаслышке знает, как обращаться с оружием, и рубанул короткой очередью, разорвавшей грудь его недруга.
После грохота автомата повисла оглушительная тишина. Все смотрели изумленно на проводника. Тот опустил ствол, а потом вернул оружие онемевшему боевику; повернулся к Ричарду Гельфанду и отрывисто произнес:
– Я должен был.
Тот пожал плечами – мол, должен и должен. С кем не бывает.
– Я хочу, чтобы они все умерли, – с нажимом произнес Тин.
В общем-то мысль была достаточно здравая. Свидетелей лучше в таких делах не оставлять. Но все-таки устраивать кровавую резню не входило в первоначальные планы.
Видя заминку, Тин надавил:
– Я хочу, чтобы они умерли. Или меня ничто не заставит идти дальше.
– Ты сам отвечаешь за их смерть, – сказал Гельфанд.
– Я отвечаю.
Блондин внимательно посмотрел на Тина. Дать ему в руки оружие он не мог. Что в голове у этого сумасшедшего – одному черту известно. Но и разводить дискуссии сейчас было не время. Он хочет крови – так пускай ее получит.
– Дуонг, выдели людей, пусть помогут монаху, – кивнул Гельфанд командиру группы боевиков.
Профессора Тайлера аж всего перекосило, но он сдержался. Ему претило излишнее насилие. Но в таких случаях он не возражал. Его партнеры разбираются в таких вопросах куда лучше его.
Послушников монастыря пинками прикладов выстроили во дворе в ряд. А дальше началось жутковатое зрелище. Командир выделил солдата. Тин подводил к приговоренному, тыкал в его сторону тонким музыкальным указательным пальцем и говорил: «Убей». С полным равнодушием. Даже видавших виды головорезов коробило от этой жуткой процедуры, но они безропотно подчинялись, потому что был приказ лидера «Справедливого пути» – выполнять все повеления европейцев, как его собственные. А повеления генерала было принято выполнять точно, в срок и максимально добросовестно. Кто не следовал этим правилам, давно уже переселился в мир иной.
Убили всех монахов. После чего бойцы устроили в монастыре погром, забрав все, что, по их мнению, представляло какую-либо ценность и весило не слишком много – впереди был еще долгий переход. Другие предметы сожгли. После прошедшего расстрела на боевиков будто нашло какое-то разрушительное безумие. Тин тоже что-то искал. Он забрал в келье настоятеля какие-то свечи, травы, порошки.
– Зачем? – спросил Ричард Гельфанд.
– Когда мы доберемся до хранилища, я должен буду соблюсти ритуал обращения за разрешением к богам. Без него никто не заставит меня пройти туда.
– Хорошо, – согласился Гельфанд. Ему было глубоко наплевать на все эти ритуалы.
Потом проводник уединился и долго с лупой в руке колдовал над мандалами сути. Над всеми тремя.
Европейцы нервничали. Даже Ричарда пробрало. Величественные предзакатные горы, порывистый жестокий ветер; костер, куда осатаневшие дикари бросают вековые реликвии; трупы монахов – и проводник, погрузившийся в изучение старинных артефактов. Это была какая-то ирреальная фантасмагория!
– Ну что там? – спросил Гельфанд.
И получил ответ:
– Теперь я знаю путь.
На вертолете их перебросили к началу этого самого пути. И вот теперь они идут по нему через реки, долины и горные кряжи. Когда этот путь закончится? И чем?
Тин отрешенно глядел на бурлящую реку, едва не убившую его. Пустота в груди не рассасывалась. Зато подсохла на жарком высокогорном солнце хламида. Он напялил ее, потом вернулся на свое место и стал меланхолично жевать сублимированный вегетарианский продукт из каких-то овощей и трав, обладающий высокой энергетичностью и использующийся в войсках в Азии, где полным-полно вегетарианцев.
К нему подсели европейцы, успевшие подкрепиться и обсудить свои проблемы, а также провести сеанс связи со своими хозяевами по спутниковому аппарату.
– Как вы себя чувствуете? – спросил профессор Тайлер.
– Я смогу продолжать путь, – заверил Тин.
– Вы выглядите неважно, – отметил Тайлер, нисколько не покривив душой, – действительно, проводник сильно осунулся.
– Я здоров.
– Значит, мучает совесть. Эта такая вредная бацилла, которая иногда может пожрать здоровый организм, – усмехнулся Гельфанд.
– Совесть – это призрак, – изрек Тин.
– Химера, – усмехнулся Тайлер, припомнив нацистские высказывания о химере совести.
– Совесть – это сомнения. А я все делаю правильно. Почему я должен сомневаться?
– Ну да, – кивнул Гельфанд. – Что-то я вас, восточных людей, не понимаю. Все хочу спросить – вот зачем ты потребовал казни монахов?
