Б. Седов - Рок
- Да ну, - презрительно сказал Вареный, - какой он Аль Пачино! Тот черный, как хачик, а этот - белобрысый. Ничего похожего.
- Я имела в виду - если его покрасить, - сказала Рита и еще раз метнула яростный взгляд в сторону сортира.
- Ну если только покрасить…
Моя голова между тем работала как компьютер, который пытается завести на посадку одновременно четыре «боинга». Причем - зимой, в тумане и ночью.
Аль Пачино… «Крестный отец»… Туалет…
Туалет!
Точно - туалет!
Ну я тупой! Мог бы и сразу врубиться. Я посмотрел на Риту и увидел, что она едва заметно улыбнулась, поняв, что я догадался, что она имела в виду.
Я нахмурился, поерзал в кресле и сказал:
- Слышь, Вареный, а как тут у вас насчет сортира?
- У нас - нормально. А у тебя что - медвежья болезнь началась?
Братки заржали, а Вареный, держа руку на засунутой за пояс пушке, встал со стула и сказал мне:
- Иди в эту дверь. И не надейся, окон там нет. Можешь попробовать свалить через унитаз, я не возражаю.
Братки снова заржали, а Вареный, вынув пушку, многозначительно помахал ею перед моим носом и сказал:
- Давай, шевелись. И без фокусов.
Я медленно встал с кресла и направился к туалету. Открыв дверь, я оглянулся на Вареного и спросил:
- Это ничего, если я закроюсь? А то как-то неудобно…
- Закройся, закройся, - снисходительно ответил Вареный, - а то еще навоняешь нам тут…
Я вошел в туалет, заперся на задвижку и стал греметь крышкой унитаза и стульчаком. Потом я затих, потом натужно закряхтел и с помощью языка издал несколько специфических звуков, что вызвало в комнате взрыв хохота.
- Ну точно, медвежья болезнь! - раздался голос Вареного. - Слышь, ты там только стены не забрызгай!
Братки зарыдали от смеха.
А я в это время осторожно снял крышку бачка и увидел там…
Все было почти как в кино.
На дне бачка лежал длинный полиэтиленовый сверток, замотанный скотчем. Я подтянул рукав пиджака и вынул его из воды. Когда я размотал скотч, в моей руке оказался черный увесистый «магнум» с глушителем. Я нажал кнопку на рукоятке, и на мою ладонь выпала полная обойма. Вбив ее обратно, я передернул затвор, встал лицом к двери и тихо отодвинул шпингалет.
Братки продолжали ржать. Тогда я спокойно открыл дверь, держа пистолет перед собой, и, когда они повернулись ко мне, быстро выстрелил два раза. Оба братка повалились со стульев, не успев убрать с физиономий гримасу смеха, а Вареный застыл, протянув руку к пушке, которую неосмотрительно положил перед собой на журнальный столик.
- Я же говорил, что ты сдохнешь, - сказал я ему, целясь в лоб. - Говорил?
- Го… говорил… - пробормотал Вареный, косясь одним глазом на мой пистолет, а другим - на свой, лежавший перед ним на столике.
- А ты не верил. И зря. - Я нажал на спуск. Голова Вареного дернулась, он закрыл глаза и рухнул на пол.
Пистолет работал абсолютно бесшумно, и было слышно только, как в нем с лязгом двигаются детали. Я выстрелил еще три раза, для гарантии, и посмотрел на Риту, которая хладнокровно следила за происходящим.
- Давай кричи, чтобы те двое прибежали, - сказал я, и Рита завизжала так, будто нашла у себя в трусах скорпиона.
Я отскочил в сторону и спрятался за дверью как раз вовремя, потому что через несколько секунд дверь с шумом распахнулась, и в гостиную, потрясая пистолетами, ворвались двое конкретных пацанов. Когда они проскочили мимо меня, я вышел из укрытия и всадил каждому из них пулю в спину.
Как- то раз профессиональный наемник Генри Хасбэнд сказал мне, что в этих играх нет честных бойскаутов, и выстрел в спину -не подлость, а козырь. Я часто вспоминал его слова и думал о них. И в конце концов пришел к выводу, что он прав. Действительно-а если другой парень окажется быстрее тебя? Что тогда? Тогда получится, что тебя с твоим благородством закопают в землю, а он будет продолжать творить свое дерьмо. Все правильно. Выстрел в спину - козырь.
Подойдя к упавшим пацанам, я выстрелил каждому из них в голову и повернулся к Рите, которая неодобрительно качала головой.
- Ну ты и коварный! - сказала она, глядя на пять трупов, валявшихся на полу в разных позах.
- Какой есть, - ответил я. - А вот ты мне лучше скажи, этот Марафет - он тебе, как я понимаю, не до конца доверяет?
- Получается, что так, - вздохнула Рита и сняла с головы дурацкое полотенце. - Я могу, конечно, допустить его до своего тела, и он расколется, как гнилой орех.
- Я тебе допущу, - грозно сказал я. - Ты видела, какой я бываю в гневе?
И указал на покойников.
- Видела, видела, - отмахнулась Рита. - А ты видел бы, как Марафет вокруг меня токует! Как восьмиклассник! Он влюбился в меня, как… как… в общем, он от меня без ума. Но, сукин сын, за собой следит и лишнего не болтает. В этом смысле - молодец.
Рита посмотрела на меня снизу вверх и жалобно спросила:
- А ты что, совсем не рад меня видеть?
Я смутился, снова посмотрел на трупы и сказал:
- Рад, конечно, но ты же видишь…
- И не поцелуешь даже?
Я подошел к креслу и наклонился в Рите.
Она нежно обвила мою шею руками и притянула к себе. От нее пахло полынью и еще какой-то душистой травой. Я почувствовал на шее прикосновение ее теплых губ. Она прошептала:
- Костик, мокрый хвостик… Я так по тебе соскучилась! А ты?
Тут ее рука скользнула к моей ширинке, и я почувствовал, что тоже соскучился, и даже очень сильно.
Рита хихикнула, а я, мягко отстранившись, выпрямился и сказал:
- Рита, мать твою! Ритушка, милая моя, ты что, совсем спятила? Ты посмотри, что вокруг делается, - и я обвел рукой живописно заляпанную кровью и мозгами комнату, - ты что, возбуждаешься от этого? Я, например, не могу.
- Я возбуждаюсь от тебя, - ответила Рита, нежно глядя на меня, - а что вокруг делается - так мне на это наплевать. Понял?
- Понял, - буркнул я. - Все, мне пора сваливать.
- Понимаю. - Рита грустно опустила голову и замолчала.
Потом она снова посмотрела на меня и сказала совершенно другим, деловым голосом:
- Нужно поставить мне синяк. Для достоверности.
- Ты что, не в своем уме? - возмутился я, представив, как даю Рите в глаз.
- Нужно! - Рита требовательно нахмурила тонкие красивые брови.
Я сжал зубы и подошел к ней вплотную.
Рита зажмурилась, ожидая удара, и я, улыбнувшись, нежно поцеловал ее в дрожащие губы. Не хватало еще, чтобы я, хотя бы и в интересах дела, бил по лицу свою любимую женщину!
- Все, я пошел. - Я резко отвернулся от нее и вышел на улицу.
Усевшись за руль лимузина, я завел двигатель и нажал на газ. Лимузин мягко рванулся вперед, а я, представив, как Рита ставит синяк сама себе, громко засмеялся. Метров через триста я увидел в зеркале вывернувший из переулка джип, в котором сидела
Костина команда, и, свернув на обочину, остановился.
Джип затормозил в сантиметре от моего бампера. Я вышел из лимузина.
Потянувшись, я подошел к джипу. Из открытого окна на меня молча смотрел Костя.
- Короче, все умерли, - сказал я. - Пиво есть?
* * *Эзра Дженкинс, восьмидесяти пяти лет, сидел на крыльце и наблюдал в морской бинокль, как в доме напротив голая Молли Киркпатрик, стоя перед открытым окном, принимала соблазнительные позы.
Дело происходило ночью, и никто не видел, чем занимается старый Эзра Дженкинс. Но Молли Киркпатрик знала об этом и каждый вечер долго раздевалась перед окном, а потом, закусив губу, томно изгибалась и гладила себя по разным частям тела, делая вид, что не подозревает о престарелом наблюдателе.
Ей было шестьдесят два года, и поэтому никому, кроме Эзры, для которого Молли была почти что девушкой, не пришло бы в голову глазеть на ее сомнительные прелести. Все это началось два месяца назад, и теперь оба думали о том, как бы перейти к непосредственному контакту, однако при встрече чинно раскланивались, делая вид, что не имеют к ночным представлениям никакого отношения.
Наконец Эзра Дженкинс не выдержал и, застонав, излил семя в брюки, представляя, что его мягкий член находится в это время у Молли во рту. Он закрыл глаза и опустил бинокль. Сердце старика часто стучало, руки вспотели, а дыхание стало быстрым и неглубоким. В такие моменты он побаивался, что неожиданно умрет, но пока обходилось, и поэтому Дженкинс не отказывался от ночных сеансов пенсионного стриптиза.
Через несколько минут пульс успокоился, дыхание стало ровным, и Эзра, глубоко вздохнув, открыл посоловевшие глаза.
Над горизонтом висела огромная желтоватая луна, и расслабленный Эзра с удивлением заметил на ее полной физиономии какую-то странную черную полоску. Он моргнул несколько раз, затем прищурился и, вспомнив наконец, что у него на коленях лежит мощный морской бинокль, поднял его пятнистой морщинистой рукой и поднес к глазам.
«Цейссовская» оптика приблизила луну, и Эзра разглядел, что по ее диску медленно движется длинная вертикальная гирлянда, состоявшая из маленьких черных шариков. Моментально сообразив, что на старости лет он может стать свидетелем визита инопланетян, а заодно привлечь к своей никому не нужной жизни внимание прессы и телевидения, Эзра, кряхтя, поднялся с кресла и, шаркая, заспешил в дом за видеокамерой, на которую иногда снимал ночные выступления Молли Киркпатрик. Камера была снабжена телеобъективом. Впереди Эзру ждала известность, которая, кстати, могла приблизить тот момент, когда Молли разденется для него не в доме напротив, а в его одинокой стариковской спальне.
