Эльмира Нетесова - Последняя охота
Каким маленьким и низким показался дом, когда в него вошел кузнец. Он нажелал короб счастья. Сундуки здоровья и вытащил из-за пазухи подкову.
— Сам сделал. Давай над дверью повесим, чтоб счастье в дом к тебе вприскочку бежало! А я сторожем тут, чтоб мимо не проскочило. Примешь? — глянул на мать.
Та брови сдвинула:
— Сызнова спешишь?
— Да мне много не надо. Мешок хлеба, ведро борща, чугун картохи! И все на том! Особой мороки не потребуется. Меня голодным держать нельзя, злым становлюсь. Тогда картоху вместе с чугуном сожру!
— Будет тебе! — смеялась мать.
— А что, Миш, я ж тебя еще голожопым помню. Теперь мужик! Чего ты в городе застрял? Вертайся к нам в деревню. Мы тебе такую кралю выберем, за год по трое ребят рожать будет, а то чего твоя, городская, в яловых ходит? Почему не рожает?
— Сначала сами спешить не хотели, теперь поняли, что безнадежно опоздали. Жена боится, да и врачи в этом возрасте уже не советуют рожать, — соврал Мишка.
— Смени бабу! Наши деревенские до гробовой доски ни хрена не боятся. Вон бабка Блиниха в прошлом году Кольку родила. Пятого! А самой уже пятьдесят восемь. И не боится, что поднять не сможет. Старшие дети не бросят его. Чего уж пугаться? Ее первый сын сам скоро дедом станет, а мать еще сама дрозда дает. Вместе с невесткой среднего сына в одной палате рожала. И ни хрена! Обе разродились, потому что нашенские! Знай, Мишка! Бабы не хотят родить, когда не любят мужиков. А ежли любят, то как наши — на всю жизнь без остатка, без оглядки! Запомни и присмотрись к своей шишиге! Пусть она поменьше по врачам бегает, кикимора облезлая!
— Угомонись! Оля у нас красивая! — обиделась мать.
— Обычная баба! Ничего особого. Видел ее. У нас в деревне лучше и моложе найти можно, если поискать! — подморгнул лукаво Мишке. — А то мою младшую бери. Ей нынче восемнадцать будет. Вся в меня зараза! В городе теперь учится на ветврача. Я ее спрашивал: «Кого ж в городе лечить станешь?» Она мне в ответ: «А там людей не осталось, только мои пациенты. Сплошь козлы, бараны, суки… Так что без работы не останусь».
Уезжал Мишка из деревни лишь через три дня. Все соседи провожали с гармошкой, с песнями. Как не хотелось ему возвращаться в холодный, так и не ставший своим город.
Дома его никто не ждал. Ольга позвонила и отпросилась еще на день. Она даже не поинтересовалась ничем. Говорила сонным голосом, и Михаил досадливо положил трубку на рычаг. Только хотел помыться с дороги, снова телефон зазвонил.
— Приехал? Вот и хорошо! Скорее приезжай! Тут мы уже закипаем. Присесть некогда. Одно за другим валится!
— У меня еще две недели отгулов! — напомнил Смирнов.
— Потом отдохнешь. Мы уже с ног валимся. Весь праздник в поту и в мыле! Короче, высылаю за тобой машину! Выскакивай.
… — С Новым годом! С новым делом! — встал навстречу криминалист и, чертыхаясь, рассказал, как провел праздник город: — Ты уже к похмелью прибыл, а нам тут досталось! Вытрезвители битком. Следственный изолятор переполнен. Народ как с ума сошел. Вот и теперь, знаешь, куда едем?
— Понятия не имею!
— Бабка с балкона вылетела. С седьмого этажа. Ей уже под семьдесят, давно на пенсии. Тихо жила, никому не мешала, ни на что не жаловалась. Соседи не верят, что сама…
Смирнов осмотрел труп. Вошел в квартиру, здесь все еще ждало хозяйку. Даже кошка заглянула за спину Михаила. Он осмотрел квартиру, описал. Вместе с оперативниками и криминалистами вышел на балкон.
Следователь сразу понял, что сама бабуля не могла выпрыгнуть с балкона. Чугунные ограждения высокие и прочные, забраться на них у бабки не хватило бы сил. Упасть, вниз перевесившись? Тогда нужно было б встать на стул или на табуретку. Ничего такого на балконе не было.
— Кому могла открыть старушка? Конечно, знакомым людям.
— Надо сообщившую допросить, — просит Смирнов оперативников позвать соседку.
— Я собаку во дворе выгуливала. Вдруг слышу крик. Глядь, Софушка с балкона падает. Я к ней кинулась. Она ногами дрыгнула и душу выпустила враз.
— Кроме нее, кто-нибудь был на балконе?
— Не видела, брехать не стану.
— Вы с ней дружили?
— Конечно! На детских аттракционах в парке лет восемь вместе работали.
— Дети у нее имеются?
— Понятное дело есть. Целых двое. Сын в тюрьме сидит, да дочка — алкашка, не просыхает никогда. Я ее тверезой лет десять взад видела. Киряет вместе с мужиками в пивбарах.
— Вчера или сегодня она приходила к матери?
— Я не видела.
— А она курит?
— Кто?
— Хозяйка или ее дочь? — спросил Смирнов, уловивший запах табака, как только вошел в квартиру.
— Боже сохрани! Софушка в рот папироску не брала никогда. И дочка не курит. Это точно!
— Не знаете, кому она еще могла открыть двери? Курящему!
— Она в квартире не дозволяла никому!
— Но кто-то тут курил.
— Может, только брат ее? Но и его на балкон выгоняла. Он раз в пять лет навещал. Уж и не знаю, живой ли нынче?
Дочь старушки нашли быстро, валялась пьяная за пивбаром. Вокруг нее бездомные псы кружили.
Узнав о смерти матери, баба сразу протрезвела. В глазах слезы ужаса.
— Не может быть! Я у нее неделю назад была. Она ни на что не жаловалась. Еще и мне по морде надавала.
— С балкона упала, — уточнил Смирнов.
— Чепуха! С чего ей убиться вздумалось? — не поверила женщина и тут же согласилась поехать на квартиру матери.
— Посмотрите, все ли на месте? Может, что-то пропало?
— Ничего никуда не делось. Все как было! — погладила кошку. Та уселась к ней на колени, замурлыкала, почуяв знакомые руки.
— У нее брат имеется? Он в городе живет?
— Да, только на окраине. — Назвала адрес. — Я его недолюбливаю с детства. Ехидна! Подковыра! Не хочу его видеть. Он всю жизнь меня высмеивал, что хуже меня на свете нет. Ну и я его из козлов не вытаскиваю. Скряга, потому и не общались с ним. Мамка даже на праздники, не звала.
Брат Софьи, услышав о смерти сестры, сказал не задумываясь:
— Ленка скинула! Небось на бутылку клянчила, а мать не дала. Та по пьянке и сбросила.
«Интересно! Брат родной! Не удивился, не пожалел о смерти сестры».
— Давно вы у нее были в последний раз?
— У Сони? Года два назад.
— Извините, у вас не найдется закурить? — попросил криминалист, приехавший вместе со Смирновым.
Хозяин тут же достал из кармана пачку «Астры», уже начатую. Закурили.
— Может, поедем на квартиру вашей сестры? — предложил Михаил.
— Чего я там не видел? Ее дочь-алкашку?
— Ее там нет. Квартира опечатана нами. Посмотрите, все ли на своих местах? Может, что исчезло?
— Откуда знаю? Два года не был. За такое время сколько могло поменяться?
И все ж его уговорили.
Едва Матвей перешагнул порог, кошка, увидев его, зашипела. Шерсть на ней встала дыбом. Она закричала так, словно в квартиру вошел не человек, а зверь.
— Во, гадость! Она, как и сестра, терпеть не может курящих. Едва я на порог, эта тварь уже топырится. Пока колбасы кусок не дам, не успокоится, рычать будет. Мужиков тут не было никогда. Вот и одичала животина, — прошел в комнату, огляделся, сел на диван.
— Все ли тут на своих местах?
— А чего у нее брать? Сами видите, даже бродяге позариться не на что, — усмехнулся криво.
Ни криминалист, ни следователь, ни сам Матвей не уследили, как кошка шмыгнула на диван и с воем вцепилась ему в шею. Тот заорал от ужаса и боли. Кошку еле оторвали, закрыли ее в ванной.
Смирнов спросил:
— Так за что сестру убили?
— Я при чем? — ответил Матвей, охая.
— Пройдите на кухню. Вы недавно были там. Ваши окурки в блюдце до сих пор лежат. Сестра их минуты не потерпела бы.
— Не убивал я ее, — твердил Матвей.
— Почему кошка не кинулась на нас, чужих и курящих?
— Я ее бил, бывало.
— А зачем сегодня приходили к сестре?
— Просто так, навестил.
— Почему скрыл и сказал, что в последний раз был здесь два года назад?
Лишь в милиции признался братец, что убил сестру из-за квартиры. Просил ее перейти к нему, а квартиру отдать племяннику, сыну Матвея. Софья обозвала его козлом, стала выгонять. Он рассвирепел и плохо помнит, как выбросил сестру.
А ночью в камере колотили Матвея мужики за дикие вопли, крики, которые срывали со шконок даже бухарей, пропившихся вконец алкашей.
Его осудили на восемь лет.
Через несколько дней Смирнову позвонила Лена, дочь покойной Софьи:
— Спасибо вам, что не оставили без внимания смерть матери. Эта беда перевернула всю мою жизнь. Я навсегда бросила пить, устроилась на работу. Все начала заново. И теперь мама не ругает меня во сне. Жаль, что не уберегла ее. А вот кошка со мной. Все плачет, никак не может забыть маму. Даже спит в ее тапке. И зовет.
«К чему мне дела вспоминаются? Закончены они. Зачем их ворошить? Ведь больше никогда не вернусь в следствие, тем более в милицию. Сколько лет ей отдал, а какую получил благодарность? Преступнику поверили, но не мне. И зачем я старался? Шкворень оказался авторитетом. Дико, но ведь так случилось! Его записке и деньгам поверили. Я что был или не был, избавились от меня. Иного не скажешь. Выходит, кому-то нужен был мой крах? Конечно, в первую очередь Олегу», — вздыхает Смирнов, и на душе становится тяжко.
