Николай Иванов - Афганский шторм
Экбаль ничего не ответит, сбежит по трапу. За Гореловым и Заплатиным закроется дверь самолета.
По прибытии в Москву Горелов будет вызван на доклад к Огаркову, и Лев Николаевич передаст письмо начальнику Генерального штаба. Амину так и доложит при возвращении:
– Товарищ Амин, я далек от Леонида Ильича, но письмо передал лично начальнику Генерального штаба маршалу Огаркову.
Амин кивнет, хотя и не станет скрывать неудовольствия такой цепочкой.Начало ноября 1979 года. Москва – Казань – Чита
Письмо Брежневу состояло всего из двух пунктов. Амин просил встречи с ним в любое время и в любом месте, и вторая настоятельная просьба – заменить посла, прислать к нему человека, который не был бы связан ни с даудовским режимом, ни с Тараки, ни с КГБ, ни с МВД.
Первую просьбу Брежнев отмел сразу: ждать искренности от человека, убившего своего учителя, пустившего под расстрел собственную партию в угоду личным амбициям, не приходилось. Просто же смотреть, как он будет выкручиваться, оправдываться, а в конце концов просить все, что только можно, – самолеты, бензин, кровати, подушки, гвозди? Нет уж, пусть знает свое место. Пусть чувствует что прощения за Тараки нет и не будет.
Другое дело – знать каждый шаг Амина. Пока он не доверяет никому из советников, кто работал рядом с Даудом и Тараки. Да и какое может быть доверие и какая может быть информация у того же Пузанова, если Амин на пресс-конференции на весь мир заявил, что считает советского посла причастным к перестрелке с Тараки во Дворце 14 сентября. Конечно, работы здесь никакой не будет, посла надо менять. А заодно и главного военного советника, в этой области. Амин должен быть по крайней мере хотя бы предсказуем. Так что замена посла и советника сразу поможет убить двух зайцев: и на письмо вроде бы отреагировать, и свое дело сделать.
– Да, нам надо быстрее определиться с Амином, – прочитав послание, произнес и Громыко. – А чтобы люди быстрее вошли в курс дела, видимо, нужно подыскать мусульман, знающих традиции, обычаи, нравы Востока. Это значительно сократит для них время вхождения в обстановку.
МИД – с одной стороны, Генеральный штаб – с другой открыли свои картотеки. Вскоре мидовцами был назван свой кандидат – первый секретарь Татарского обкома партии Табеев Фикрет Ахмеджанович. На дипломатической службе никогда не был, но опыт в этой области немалый: много лет подряд возглавлял все наши дружественные делегации, отправляемые в страны Азии и Африки.
Суслов, ознакомившись с личным делом первого секретаря, позвонил в Казань. И уже на следующий день Табеев получал в неприметной на первый взгляд пристройке рядом со Спасскими воротами пропуск в Кремль.
– Обстановка в Афганистане сложная, Фикрет Ахмеджанович, – покашливая, говорил Суслов. – И именно поэтому, с одной стороны, выбор пал на вас. К тому же вы не просто видный партийный работник, хорошо знающий тот регион, но и человек, до этого никак не связанный с КГБ и МВД.
Увидев удивленный взгляд Табеева, покачал головой: да-да, именно так. Но пояснить не успел: вошла с подносом, накрытым салфеткой, девушка, поставила его на журнальный столик. Суслов пригласил будущего посла в кресло, первым опустил в стакан с чаем ломтик лимона.
– Да, Амин просит к себе именно такого посла. Если боитесь… – здесь Табеев усмехнулся, и Суслов поправился: – Если есть какая то причина не ехать, то будем считать, что разговора этого не было, мы вас поймем.
– Я согласен, Михаил Андреевич.
– Хорошо. После обеда зайдем к Леониду Ильичу.
Брежнев был еще короче:
– Молодец, что согласился. Мы на это и рассчитывали. Андрей Андреевич только что сообщил, что они связались с Амином и он доволен вашей кандидатурой.
У военных тоже особых проблем не возникло. Советником в Монголию как раз собирался ехать генерал-полковник Магометов Солтан Кеккезович, карачаевец, первый заместитель командующего Забайкальским военным округом. И если Табееву Брежнев дал неделю на сборы, то министр обороны Магометову на все-про все, как лейтенанту, – два дня. Утром Солтан Кеккезович улетел по вызову в Москву, а в обед к его жене приехал командующий войсками округа генерал-полковник Салманов.
– Александра Ивановна, у меня к вам разговор.
Та, нащупав кресло, села. Никто, наверное, не шел так трудно в Вооруженных Силах к званию генерал-полковника, как ее Солтан. В сорок четвертом, когда Сталин выслал карачаевский народ в казахские степи, Магометова спасло лишь то, что был на фронте. И даже когда пришло на все фронта указание срочно отозвать карачаевцев, комполка отправил своего начальника разведки капитана Магометова в такой глубокий рейд по тылам противника, что тот вернулся в полк только где-то через месяц, когда страсти вокруг отзыва карачаевцев приутихли, а большие чины из особых отделов отъехали подальше от пуль.
После войны в первый же отпуск приехал майор Магометов к себе в Карачаевск. В комендатуре, куда зашел отметить документы, фронтовик капитан затолкал его к себе в кабинет, продержал до вечера:
– Вот что, майор, я тебя не видел, и ты здесь не был. Иди, и лучше по тропам, и не возвращайся больше сюда. Мне приказано задерживать и отправлять в комендатуру всех возвращающихся карачаевцев.
Через год, в следующий отпуск, поехал в Казахстан. Ходил от селения к селению, от юрты к юрте – искал родственников. Содрогался: как только смог его теплолюбивый, привыкший к горам народ выжить в степных холодах? А входить в спецпоселения можно лишь по особым пропускам, а разговаривать с выселенцами – только в присутствии оперуполномоченных… Спасло лишь то, что имел полную грудь орденов и нашивок за ранения. Нашел-таки мать и родственников, сумел даже поселить их в одном месте. Зато по службе – затор. Дважды подавал документы в бронетанковую академию, но сначала придрались к оформлению документов, на второй год уже более существенная зацепка появилась – нет аттестата за военное училище. Разозлился – экстерном сдал экзамены в Ленинграде за военное училище. Приняли – со скрипом, но приняли. Однако злость, видимо, не остыла, потому что за год академии сдал экзамены сразу за три курса.
Короче, было чего испугаться Александре Ивановне. И хотя на дворе стоял конец семьдесят девятого, но этот срочный и непонятный вызов в Москву, приезд самого Салманова…
– Да не беспокойтесь вы, Александра Ивановна, – чувствуя, что испугал жену своего заместителя, но не поняв чем, попросил командующий. – Просто ваш муж получил назначение ехать главным военным советником в Афганистан. Он вернется сегодня вечером, но завтра утром вы должны уже убыть.
– Как… утром? – Александра Ивановна оглядела только что полученную квартиру, расставленную мебель. А книги! Книг-то сколько, на одну их упаковку три вечера надо.
Салманов вздохнул:
– Ничего не поделаешь, Александра Ивановна. Я дам команду, чтобы прислали взвод солдат, они помогут сколотить ящики, все упаковать.
Солтан Кеккезович прилетел в самом деле под вечер. Ночь сдавал должность – сейфы, планы, карты, документы, а в шесть утра устроил прощальный ужин-завтрак.
– Я не могу лететь, у меня температура поднялась от всего этого, – подошла к командующему Александра Ивановна. – Пусть Солтан летит, я потом, когда поправлюсь.
– Вы должны лететь вместе, Александра Ивановна. Извините, но я должен посадить вас в самолет.
– Я правда не могу. У меня тридцать девять с половиной температура.
– Александра Ивановна, сейчас. Это решение ЦК.
Так вот отбирались в Афганистан те, на кого потом ляжет вся ответственность за прием и размещение ограниченного контингента. Ходит у военных байка про Сталина на эту тему. Вроде бы подивилась однажды Фурцева, почему это военные денег получают больше, чем инженеры. Сталин попыхтел трубкой, потом велел привести ему с улицы первых попавшихся инженера и офицера.
Приводят инженера.
– Мы решили, дорогой товарищ, послать вас на работу в Сибирь, – говорит ему Сталин. – Сколько вам потребуется времени на сборы?
Инженер ни жив-ни мертв, но глазами повел, всех осмотрел, сориентировался:
– Два дня на сдачу дел, день-два на сборы и сдачу квартиры. За пять дней управлюсь, товарищ Сталин.
Приводят военного.
– Мы решили, дорогой товарищ капитан, послать вас служить в Сибирь. Сколько вам потребуется времени на сборы? – повторяет свой вопрос Сталин.
– А сколько времени до отлета самолета, товарищ Сталин? – спросил капитан.
– Вот за что, товарищ Фурцева, мы и платим военным деньги.
Было, не было такое – скорее всего, конечно, не было, но смысл улавливаем. И потому сидела, разметавшись от жара в кресле самолета, жена нового главного военного советника, рядом жались притихшие от нового поворота в жизни дети – Лиля и Роман. И один Солтан Кеккезовнч проходил все девять тысяч километров от Читы до Москвы по самолету. Думал, размышлял. Про мусульманство его никто во время бесед в Москве не заострял внимания, а вот сирийским опытом его советнической работы интересовались впрямую. Хотя нет, это Огарков и Устинов расспрашивали его о Сирии, Андропов же, оказавшийся прекрасным знатоком Кавказа, спрашивал о традициях горцев, сыпал именами восточных поэтов и воинов, легко называл даты и события. Об этой встрече у Магометова осталось самое светлое впечатление – он почувствовал, что есть в Политбюро человек, прекрасно знающий Восток. Значит, неразумностей из Москвы ждать не придется. Это отправляясь в Сирию, получил традиционный для всех совет:
