Михаил Серегин - Если надо-порвем НАТО
– Ну так ты же живешь с бабой! – продолжала ходить кругами девица.
– Ну, живу с бабой, – бухтел Лева.
Потом воскликнул:
– Господи, ну кто ты есть-то? Вон отсюда!
Выгнав девок и оставшись, если не считать нагло забравшегося в подвальчик Валетова, наедине с начальником производства живительного пива, Шмидт подошел к маленькому столику, налил себе стопарик и отправил его по назначению.
– Доволен? – грустный Лева покосился на болтающего в воде ногами Фрола. – Баб всех повыгонял...
– Ты сам выгнал, – не согласился Валетов. – Помнишь, что ты мне обещал? Ты мне перстень обещал.
Наглость, с которой напирал этот маленький бритый солдатик, не могла уместиться в голове даже у привыкшего разруливать наезды Шмидта.
– Да лежит в целости твой перстень. Успокойся.
Лева подошел ближе и увидел, что Валетов также далеко не трезв.
– Слушай, браток! Да ты пьян в дым.
– А ты думаешь, на трезвую башку можно, завернувшись в простыню, звонить в калитку добротного коттеджа?
– Петрович, – улыбнулся Лева, поглядев на толстого, пузатого, лысого мужика, развалившегося в шезлонге.
– У-у, – отозвался Петрович, продолжая гладить воздух в том самом месте, где недавно была гибкая спинка блондинки.
– Петрович, ну ты даешь! – стал угорать Лева. – Ты прямо как в том анекдоте. Она уж убежала! Ты что делаешь-то?
Начальник производства, упившийся «в немогу», прекратил двигать рукой и пробормотал:
– Слава богу, отмучился.
И отключился.
– Женщины и водка до добра не доведут, – назидательным тоном изрек Валетов. – Ну что, домой-то пойдем?
– Да погоди. Пошли выпьем еще.
И они выпили.
В два часа ночи, не обращая внимания на сосущих кровь насекомых, два человека, один из которых был еще молод и честолюбив, а другой – мудр и влиятелен, медленно переползали на четвереньках через порог большого коттеджа, совершив немыслимо сложный переход босиком, в одних простынках по улице.
Когда они покидали вотчину Петровича, охранник, впускавший Валетова, уже увольнял себя сам со столь великолепной работы. Но, проводив хозяина и его гостя, удалившегося далеко не в цивильном костюме, выдохнул с облегчением. Теперь можно будет оправдаться, если Шмидт на трезвую голову начнет разбор полетов.
– Нет, в натуре, сами ходят туда-сюда полуголые, в простынках, а потом мне претензии: почему я молодого в простыне на территорию пустил. Это уж вы сами должны решить, в каком виде по поселку перемещаться.
Если из дома Петровича один охранник выпускал пьяных любителей сауны и девочек, то другой, когда провожал Валетова, крутил у виска. Но теперь он встречал уже не только самого Фрола, но еще и медленно бредущего хозяина. Подхватив Леву под руки, он потащил его к дому, где тот оттолкнул поддержку и, самостоятельно ступив грязными ногами на натертый паркет, рухнул на мениски и, бормоча заранее подготовленную речь о прощении собственной души перед прекрасной Еленой, медленно пополз вперед, не забывая вытирать о простыню текущие от большой вины из носа сопли. Валетов, оказавшийся под крышей, тут же замер. Пришлось Васе перебрасывать его ножку через порог для того, чтобы можно было наконец закрыть дверь и закончить сегодняшнее гуляние. Валетов не видел, как Лена спустилась из своей спальни вниз и пыталась поднять стоящего на коленях и плачущего мужа.
– Прости, – выл Лева.
А Лена глядела на него и никак не комментировала происходящее. Наконец, любопытство взяло верх, и она, естественно, начала расспрашивать, за что же должна на голову бедного Левы опустить такую милость? Какие, собственно, грехи заставляют его сейчас рыдать перед ней в столь просительной позе? Несмотря на ужранные с легкой закусью полтора литра водки, Лева сознания не лишился. Он бормотал о том, что сегодня вел себя плохо, но вещи своими именами не называл и про женщин ни единым словом не обмолвился. Кое-как поднявшись, он с помощью охранника Василия добрался до своей стороны кровати, плюхнулся на нее и забылся.
Утром следующего дня Валетов сидел в джипе и ощущал тяжесть денег в накладном кармане джинсовой куртки, а также легкую отечность на среднем пальце от массивной золотой гайки. Бабки ему выплатил Лева за то, чтобы он ни одним словом не обмолвился о бабах. Бабки ему уплатила Лена за то, чтобы Валетов не вздумал рассказать ее мужу о том, что она откровенно подозревала его в изменах и все это говорила по пьяни. На самом деле ничего такого не было, Фрол все придумал, но, желая остаться рядом с богатым господином, девушка отстегнула не сто, а тысячу из собственных запасов. Можно было бы и две попросить, но женщины жадны и в случае перегиба палки еще не понятно, что бы вышло. А так, вот они, кровные, на месте. Теперь не стыдно и перед двоюродной сестрой показаться. Вот как надо в отпуск идти армейский: с баблом, гайкой, на джипе и с головной болью после диких выпивоночек.
Всего у него в кармане четыре штуки баксов и триста рублей. Отличный вчера выдался вечерок! И какой прибыльный! А что ждет дальше? Дальше неизвестность.
Двоюродная сестра Катя встретила Фрола закрытой дверью собственной квартиры, ее попросту не было, она еще на работе.
Решив особо не слоняться, Фрол культурно сел на лавочку и оплевал семечками все окрестности.
Когда в шесть вечера появилась кузина, она была рада видеть Фрола живым и здоровым. Как только Валетов выложил из полиэтиленовых пакетов весь багаж, который насобирал в местных продуктовых магазинах, сестренка тут же сделала вывод, что Фрол не бедствует.
– А когда это было? – бросил он небрежно. – Я думаю, что взял самое лучшее. У меня со вкусами все осталось как прежде.
– Да. Только... – она запнулась и, глядя на шикарный стол, поглядела двоюродному брату в глаза.
– Что такое?
– Фрол, тебя не перестают искать. Меня замучили, звонят каждый месяц.
– Что, не знают, где я?
– Ты что, придурок?!
Она начала распаковывать и нарезать принесенные Валетовым продукты.
– Если кто-нибудь хоть одним словом обмолвится, что ты в армии, тебя выцепят за два-три дня. Это же проще пареной репы.
– Я думаю пойти с повинной.
– Куда, в милицию?! – воскликнула Катя.
– Какую милицию? – отмахнулся он. – Разговаривать пойду.
Катька отбросила консервный нож в сторону и перестала заниматься банкой. Подошла и обняла Фрола.
– Слушай, тебя ведь убьют. Не ходи, это страшные люди.
– Какие они страшные? – не согласился Фрол. – Я с ними два года работал. Все нормально было. Просто получилось так. Надо найти общий язык. Мертвый я им денег не верну. Я же не специально, никто не мог знать, что соседи вызовут ментов.
– Если бы ты не шумел и вел бы себя тихо, – скулила Катя, находясь в расстроенных чувствах. – Зря ты, Фрол, не рискуй, не ходи, не надо.
– Как же, как же! Вон, смотри, оливки, – перевел разговор на тему желудка мелкий. – И не переживай, все будет нормалек.
* * *– Ну и что, простили тебя мафиози? – не выдержал Простаков.
– А то как же, – солидно поглядел на него мелкий. – Весь базар был закончен за пятнадцать минут после того, как я сказал, что есть возможность сделать легальные бабки, а подвязки у меня на самом высоком уровне. Я не знаю, чем вы занимались там эти две недели, но я успел пригнать из Безенчука в Чебоксары две фуры, забитые пивом, и, надо сказать, неплохие сделать бабки. И вот теперь представляете мой облом? У меня уже со всеми все разрулено, все налажено, а я должен еще десять месяцев тут корячиться. Но, – Валетов поднял вверх большой палец, – вот я на гражданку приду, буду очень крутой. Так?
Фрола понесло. Он стал возноситься все выше и выше.
– Так вот, слушайте. Стану народным депутатом. А там пишут биографию. А у меня будет написано: «Служил в армии». Сейчас разве многие служат в армии? Совсем нет. А я служил. Понимаете, какой кайф избирателю пойти и поставить там галочку или крестик напротив фамилии Валетов. Надо мне еще, конечно, подучиться. Но это сразу после армии. С такими бабками я куплю себе любой диплом, где будет написано черной тушью по белой глянцевой бумаге: «НЕ ДУРАК».
Валетов продолжал прикладывать значительные усилия для производства как можно больших впечатлений, но по лицам своих корешей он не замечал, что очень уж поднимается в их глазах.
– Чего ты пялишься? – не выдержал Валетов и толкнул в плечо Витька. – Ты-то что делал две недели? Поди, поехал домой к маме, к папе на пирожки.
– На пирожки, – расплылся в улыбке Витек. – Самогоночка, любимая девчоночка. Все как положено.
За язык Витька тянуть не пришлось. Он сам начал рассказывать о времени, проведенном дома.
Как явствовало из его скудного повествования, первые три дня Резинкин помнит плохо, так как находился на границе между жизнью и смертью, лежа под столом в родной хате. На четвертый день он открыл один глаз, добрался до туалета, после чего самостоятельно лег в свою любимую кровать. Мать восприняла действия приехавшего отдохнуть сынули как знак к переходу на нормальный образ жизни: то есть вместо рассола – чай, вместо салатика – гречневая каша.
