Андрей Таманцев - Леденящая жажда
— У вас остались хоть какие-то наводки? — спросил Пастухов.
— Нет, они сами на меня вышли. Они только взяли эту документацию.
— Зачем вы ее им отдали? — еще раз встряхнул Петухова Трубач.
— Они хорошо заплатили. Я не догадывался о последствиях…
— Сука! — громовым голосом прокричал Трубач, глаза его налились кровью.
На мгновение всем стало по- настоящему страшно. Такого еще с добродушным Трубачом никогда не было.
— Сколько тебе заплатили? — продолжил тот свой допрос.
— Сто… сто тысяч… баксов.
— Что это был за яд? Из неучтенного запаса?
— Да.
— Где и когда он был разработан?
— В восьмидесятые годы, в одной из научно- исследовательских биохимических лабораторий Ленинграда.
— Ее номер, координаты?
— ХР-384, — машинально, совершенно не напрягая память, выдал код лаборатории Петухов.
Билл тут же ввел код лаборатории в свой ноутбук.
— Где хранились запасы?
— На нашем складе. Я им оформил документы как на вакцину.
— Сказочник! Он ведь тогда нам почти правду сказал! — совершенно искренне удивился Голубков.
— Лучший способ скрыть правду — сказать ее, — заметил Пастухов.
Артист снял ремень, сделал петлю.
— Сейчас будем судить тебя по законам военного времени. — С этими словами Артист накинул петлю на шею Петухова.
— Подумайте, какую ответственность вы за это понесете, — пролепетал тот.
— Я думаю, скоро все встретимся на том свете, — сказал Артист, демонстративно разглядывая крюк, на котором висела в кабинете Голубкова люстра под хрусталь.
— Постойте! — взмолился Петухов. — Я… Я могу еще исправить ситуацию.
— Это каким, интересно, образом?
— Не знаю, — честно признался Петухов.
— Тогда — твое последнее слово, — сказал Трубач.
— Не убивайте!
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Вашингтон
20 декабря 1986 года, 11.44
На вопросы этого человека Соня не отвечала принципиально. Он приходил каждый день в одно и то же время. Переступая порог ее камеры, больше похожей на больничную палату, он церемонно здоровался и бесстрастно смотрел ей прямо в лицо.
Да, эти люди везде одинаковы. С сотрудниками спецслужб у нее отношения никогда не складывались.
— Мисс Софи, вы еще долго собираетесь молчать? — Она не удостоила его ответом.
— Постарайтесь понять, так долго продолжаться не может.
Соня ощутила полную безысходность. Этот набор фраз он повторял каждый день уже около месяца. Конечно, так долго продолжаться не может, никто бы этого не выдержал, а уж она в нынешнем состоянии — тем более.
Сил уже не было. Пришлось сдавать позиции.
— Постараюсь продержаться подольше! — сказала она по- русски.
— Я вас не понимаю, — последовал ответ по- английски.
— Тогда позови переводчика. — Соня упрямо продолжала дискуссию на родном языке.
— Так не годится!
— Конечно, не годится. А ты чего хочешь?
— Мисс Софи, постарайтесь понять…
Соне надоело ломать комедию, и она промолчала.
— Постарайтесь понять, что чем раньше мы добьемся результата…
— Тем раньше я стану не нужна, как отработанный материал. — Это была первая фраза, сказанная ею по- английски за все последнее время.
— Радует, что мы хотя бы понимаем друг друга.
— Это иллюзия, просто вы мне надоели до чертиков!
— Зачем так невежливо?!
На что он вообще рассчитывает?! Он что думает; они на приеме у английской королевы?! С чего это она должна с ним миндальничать и стараться выбирать выражения? Надо называть вещи своими именами: тюрьма так тюрьма — и вести себя соответственно.
— Мне кажется… мне кажется, вы не понимаете, с кем имеете дело.
— Не исключено. Тогда потрудитесь уточнить, с кем именно.
— Вы прекрасно понимаете, о чем я.
Вот тут он ошибается. Она действительно не понимает, что здесь делает, чего им от нее надо, какой такой страшный секрет она может выдать?! Ей даже приходили в голову мысли, что разведчикам, обремененным настоящими государственными тайнами, в такой ситуации должно быть легче: они хотя бы знают, за что все это и почему, и потом, у них есть конкретное задание. С того самого взрыва в гараже Соня лихорадочно ворошила в памяти свое прошлое и не могла найти ничего. Почти ничего…
Что касается последних намеков следователя, то тут он прав — взаимопонимание было полным. Они оба прекрасно понимали, с чем можно сравнить это заведение.
— Не злите меня. Это не в ваших интересах.
— Начинаются угрозы? Вполне в традициях вашей «конторы».
— Это неконструктивно.
— Как вам будет угодно.
— Хорошо, раз уж вы изволили разговориться, повторю мои вопросы еще раз.
Опять! Уже в который раз. В один прекрасный день она его голыми руками задушит, и сил хватит, настолько уже стала невыносимой эта ахинея.
— Я этого не выдержу.
— Потерпите.
— Не надо. Я все помню. Не стоит лишний раз сотрясать воздух.
— Тогда я, пожалуй, послушаю.
— Еще раз повторяю: мне нечего сказать.
— Боитесь оказаться «отработанным материалом»?
— Я действительно не понимаю, о чем идет речь.
У следователя аргументов было немного, и, совершенно очевидно, ему самому порядком надоело переливать из пустого в порожнее.
— Вы же понимаете, что выйдете отсюда только при условии…
— Я уже слышала ваши условия. Что ж, придется придумать какую-нибудь занимательную историю…
— От вас мне нужна только правда.
— Какая правда? О чем вы?
— Хорошо. Вернемся к началу. Почему вы уехали из Советского Союза?
— Я уже не раз говорила об этом.
— Мне нужны конкретные факты, а не ваши эмоции по поводу ограничения свободы и ущемления прав личности.
Последняя фраза окончательно выбила Соню из колеи. И этому человеку хватает наглости иронизировать о правах и свободах! Навалилась безысходность, а навязчивый посетитель продолжал вещать, словно ничего не замечая.
— Ведь были же какие-то конкретные причины, побудившие вас уехать из Советского Союза, а потом покинуть и Швецию, где вам вроде бы жилось вполне вольготно. Мы, кстати, располагаем некоторой информацией о том, где и с кем вы там проживали…
— А это вас совершенно не касается, — вяло буркнула Соня.
— Не нервничайте, никто не собирается лезть в вашу личную жизнь.
— Вы как раз этим и занимаетесь! А что касается причины моего отъезда из Союза, то, если мне не изменяет память, я достаточно подробно изложила их, как только появилась в этой стране в качестве политической беженки.
— Вы уже черт знает сколько времени морочите мне голову! Любому терпению может прийти конец!
Он нервничал, он просто вышел из себя. Это с ним время от времени случалось. Соня в таких случаях не то чтобы радовалась — не тот повод. Просто приятно было сознавать, что не она одна здесь уязвима, что мучитель сам страдает и ему, наверное, тоже хочется поскорее покончить с этим кошмаром.
Он хрустнул пальцами. Принял какое-то решение.
— Вернемся к конкретике. Начнем с еще более раннего периода: вы, как сказано в досье, окончили химический факультет Ленинградского государственного университета?
— Совершенно верно, только как это связано с моим пребыванием здесь?
— Если до вас не доходит, придется помочь. Продолжаем наводящие вопросы. Чем вы занимались после завершения учебы?
— Работала.
— Где именно?
— На панели не стояла, не волнуйтесь.
— Вы можете назвать учреждение, в котором вы работали?
Самое смешное заключалось в том, что этот идиотский разговор повторялся с небольшими вариациями уже черт знает в который раз. И про учебу, и про работу… Это была тактика изматывания. И что за тайну они усмотрели в ее советском прошлом?
— Знаете, мне все это порядком надоело. Сначала кто-то непрестанно следит за мной — может быть, вы знаете, кто и зачем? Потом в моем доме производят обыск, как я понимаю, полицией не санкционированный. Потом взрывается моя машина и гибнет невинный человек…
— Минутку, вы сказали «невинный»! Вы имели в виду — в отличие от вас? Вы чувствуете за собой какую-то вину?
— Я чувствую только то, что мне давят на психику.
— И все же поподробнее.
— У меня есть основания полагать, что вы лучше осведомлены о происшедшем инциденте.
— Я бы такими словами не бросался.
— Угрожаете, да? Так вот, после всего, что свалилось мне на голову, меня сначала запирают в психиатрической клинике, а потом держат в тюрьме как преступницу.
Сонин собеседник будто почувствовал, что перегнул палку, и сменил тактику.
— Мисс Софи, о чем вы? В клинике вас никто не запирал, вам просто пытались помочь. В каком-то смысле тем же самым занимаемся и мы.
