Андрей Дышев - Шахидка с голубыми глазами
Ступени скрипели под моими ногами, как некий старинный музыкальный инструмент. Пусть профессор услышит мои шаги, пусть готовится к тяжелому для него разговору. Возможно, что это будет наш последний разговор, и я распрощаюсь с ним и уеду в горную деревушку, прицепившуюся к крутому склону под большим деревянным крестом… Но вряд ли профессор слышал мои шаги. Чем ближе я подходил к его двери, тем явственней доносился его нервный голос. Интонация менялась едва ли не с каждой фразой: то была жесткой и требовательной, то вдруг пикировала вниз, как ласточка к земле, и становилась мягкой, заискивающей, поглаживающей.
– …Сандро, они идиоты! – разносился по лестнице голос на испанском языке. – Они трясутся над какой-то поганой сотней тысяч евро, когда потом будут загребать миллиарды! Ты им объясни, что сейчас у них на карту поставлено все, и преступно мелочиться… Что?! Они уверены в успехе?.. Объясни этим тупицам, Сандро, что никто в ближайшее время не предложит им такой качественный и уникальный товар. Никто!.. Ну погоди, погоди, не кричи! Сандро, голубчик, ну черт с ними! Скинь цену до пятидесяти тысяч. С паршивой овцы хоть шерсти клок… Ну даже до сорока, Сандро, дружище! Мне хотя бы билеты окупить… Мы же с тобой уже не первый год сотрудничаем…
Я не хотел подслушивать под дверью. Коммерческие дела профессора интересовали меня меньше всего. Я громко постучал и, не дожидаясь разрешения войти, тотчас толкнул дверь. Профессор отпрянул от двери, недалеко от которой стоял, словно я нечаянно ударил его, и немедленно сунул руку с телефоном в карман. Я увидел, что мое появление привело его в полное замешательство. Можно было подумать, что старик не узнает меня. Он подал тело чуть назад и прищурился, как если бы возрастная дальнозоркость мешала ему как следует рассмотреть непрошеного гостя. Его лицо напряглось, словно профессору стоило огромных усилий сдержать в себе какой-то эмоциональный взрыв. Мне показалось, что за плотно сжатыми зубами заперт вопль, но профессор не издал ни звука, круто повернулся на каблуках и шагнул к окну, где замер, ссутулившись и ткнувшись лбом в край овального проема.
– Ну, что там? – произнес он не своим голосом, позволяя мне видеть лишь его спину. – Как дела?
Он задал эти вопросы лишь для того, чтобы спрятать за ними свое смятение. Он сам не понял, о чем спросил, и не ждал от меня ответа. Я сел в кресло.
– Какой дождь, – вполголоса произнес профессор, сокрушенно качая головой. – Какой дождь… Это ж не Испания, а дурдом какой-то!
Он ударил кулаком по стене, отпрянул от окна и всплеснул руками.
– Ты представляешь? – громко воскликнул он, натянуто улыбаясь. – Завтра у меня лекция… Я прошу эту… эту ненормальную бабу разослать факсом пригласительные, а у нее аппарат не работает! Сумасшедший дом! Это просто сброд каких-то придурков! И мне это надо? Вот скажи, мне это надо?
Он смотрел мне в глаза, жестикулировал, вращал зрачками, полоскал в воздухе губами, совершенно не обращая внимания на мой необычный вид. Его взгляд беспрепятственно, как рентгеновский луч, проходил сквозь мое лицо, залепленное пластырем. Для профессора я пока не материализовался, он воспринимал меня как большую телефонную трубку, в которую выплескивал эмоции. Я ждал, когда он меня увидит.
– Да плюну я на все и уеду! – обиженно угрожал он «сброду придурков», прохаживаясь по комнате с таким энергичным накатом, что от разгулявшегося сквозняка мне стало зябко. – Пусть потом ковыряются в носу!
И вдруг остановился, сунул руки в карманы и придавил меня тяжелым взглядом.
– Ну? Говори! Спрашивай! Бери за горло! Чего молчишь, будто дерьмом подавился? Съездил к свой ненаглядной? Все узнал? Все увидел?
– Не все, – ответил я.
– Не все! – передразнил профессор. – Я ведь тебя предупреждал. Я ведь уговаривал, просил… О господи! Мне бы кто в молодости мозги так вправлял. Ан нет, всю жизнь на собственных ошибках учился, все до единой шишечки своей головой прочувствовал, по всем камешкам и канавкам прокатился, как арба кишлачная… И ты хочешь пропустить через себя всю человеческую грязь, как канализационная труба? Пожалуйста! – театрально развел он руками и поклонился. – Жалеть уже не буду. Уже не могу…
– Вы не боитесь продешевить? – перебил я его. – Всего сорок тысяч евро… Какая, право, мелочь.
– Мелочь! – воскликнул профессор, выкатывая глаза и потрясая указательным пальцем. – Именно так, юноша! И в этом очень быстро убеждаешься, когда платишь за авиабилеты, гостиницу, охрану, машины, питание, аренду помещений, когда подкупаешь чиновников и полицию. И остаются гроши, при виде которых хочется глупо хихикать. А ведь она стоит больше, твоя ненаглядная! Намного больше! Она способна подавить волю и разум любого мужика, охваченного похотью, какой бы высокий пост он ни занимал. Она вскружит голову, околдует, увлечет до беспамятства любого толстосума, у которого еще не протухла тяга к женщинам. И она, как нефтяной насос, будет денно и нощно высасывать деньги, и ее прирожденный талант будет подпитывать полноводный ручей, состоящий из денег. У меня даже язык не поворачивается назвать ее проституткой! Она экстрасенс, она добрая фея, владеющая редкой магией.
– Следовательно, вас нельзя назвать сутенером?
Профессор криво усмехнулся, сузил глаза, в которых бесновались лукавые огоньки.
– Можно, юноша, можно. Только не надо напрягать бицепсы и воображать кривую линию, по которой твой благородный кулак полетит в мою презренную физиономию. Я ее не совращал, не обманывал, не тянул насильно сюда. Я всего лишь укатал перед ней дорожку к вратам рая. Она родилась такой, и так владеет своим ремеслом, что не посчитаю кощунством назвать это божьим даром…
Меня мутило – то ли от головной боли, то ли от слов профессора. Профессор снова стал ходить по комнате, поглядывая на меня, как химик на колбу, в которой происходил некий уникальный химический процесс.
– А ведь я предупреждал тебя, чтобы ты выкинул ее из головы, – сказал он с мягким укором, остановился рядом и опустил ладонь мне на плечо. – Я знаю, что нет ничего более мучительного, чем узнать такую правду. Я сам в молодости чуть не сошел с ума от ревности, когда узнал, что милая, нежная студентка, в которую я был влюблен, подрабатывает в ночном варьете.
Я отстранил руку профессора и поднялся с кресла. Пребывать в неподвижности стало для меня пыткой. Комната была слишком тесной, и я задевал край стола, кронштейн с телевизором, отворенную створку окна.
– До глубины души, профессор, – произнес я, потирая кулаки, – до глубины души меня оскорбляет то, что для моей ненаглядной феи вы до сих пор не смогли найти достойного клиента.
Профессор сразу не нашелся, чем ответить. Он смотрел на меня с легким недоумением, соображая, правильно ли понял мою реплику.
– Не так это просто, дружище, – произнес он, не сводя с меня взгляда. – Но ты, конечно, иронизируешь?
– Почему же? Я удивляюсь. Либо вы запросили слишком высокую цену, либо Яна просто не подходит для этой роли.
– Причина в третьем, – осторожно сказал профессор, на всякий случай стараясь держаться от меня подальше. – Насыщенность рынка.
– Понимаю. Негативные стороны бизнеса… А ваш литературный клуб – это…
– Всего лишь прикрытие, – охотно признался профессор.
Я рассмеялся и распахнул вторую оконную створку. В комнату ворвался влажный ветер. Я испытывал необыкновенный дискомфорт. Я беспрестанно двигался, чесался, лохматил волосы. Что-то меня раздражало – то ли тесные кроссовки, то ли мокрые джинсы, то ли эти белые холодные стены, то ли профессор с тазом клюквы, которой меня угощал.
– Самое смешное, – произнес я, – самое смешное в том… Да ладно! И что же, бабушка Кюлли знает об этом вашем бизнесе?
– Боже упаси! – воскликнул профессор, прикладывая ладони к щекам. – Надеюсь, что не узнает. Если, конечно, ты не приложишь усилий к тому, чтобы ее просветить.
– Все это очень занятно… – бормотал я, щелкая костяшками пальцев. – «Белая гвоздика предала меня, белая гвоздика обо мне забыла…»
– «…И холодной ночью стылая луна, – продолжил профессор, – в темное окно скупо мне светила…» Ты хочешь спросить, как это сочетается с моим бизнесом? Как я, литературно одаренный человек, могу торговать проститутками? Тогда скажи, а как сочетаются мои титулы с зарплатой, вдвое меньшей, чем у грузчика винного магазина?
– Ну да, конечно. Вы меня почти убедили в том, в чем я хотел убедиться. Хотя все это невероятно коряво… Яна считает вас эталоном нравственной чистоты, покровителем муз. И при этом ее не коробит, что вы ее сутенер?
– Яна даже не догадывается, что это я даю ей работу. Она не знает, что я здесь, – резко возразил профессор. Он колко взглянул на меня и поймал немой вопрос. Усмехнулся в усы, поскреб ногтями щеку. – Но даже если ты расскажешь ей, что именно профессор Веллс находит для нее богатых клиентов, она поднимет тебя на смех… Нет, она расцарапает тебе лицо, она отлупит тебя, как мерзкого лгуна, посмевшего очернить ее кумира. Я просто не завидую тебе, юноша. Ты переходишь границы допустимого. Твое очередное свидание с Яной может закончиться трагически.
