Андрей Воронин - Филин
В звездочках генерал разбирался, сам придумал условные обозначения.
Пять звездочек напротив фамилии означали, что человек надежный, три – человек колеблющийся, одна или две – с человеком надо работать. Были и те фамилии, напротив которых стояли крестики. Времени на то, чтобы переубедить «крестоносцев», у генерала уже не оставалось.
«Надо работать с колеблющимися, с теми, кто еще не определился».
Кабанов взялся за тяжелую телефонную трубку:
– Дмитрий Иванович?
– ..
– Здравия желаю, генерал Кабанов. Помните?
– ..
– Конечно. Если я обещаю, то всегда выполняю.
Как ваш коллектив, как настрой после встречи?
– ..
– Спасибо, приятно слышать. А женская половина как?
– ..
– Тоже отнеслись благосклонно?
– ..
– Что ж, спасибо вам, Дмитрий Иванович, надеюсь, до голосования побывать у вас еще как минимум два раза. Здоровья вам и успехов, естественно, в личной жизни.
Поговорив с директором института, с которым в свое время плодотворно работал на оборонную промышленность, Кабанов с облегчением вздохнул.
«Он не выдаст, он за меня. И люди его в массе на моей стороне. Теперь возьмем следующего», – и генерал принялся названивать директору небольшого ремонтного завода.
– Здравия желаю, – как всегда четко и невероятно бодро начал разговор генерал Кабанов. – Генерал Кабанов беспокоит.
– Да, да, Викторович, – немного смущенно произнес генерал.
– ..
– Это еще почему?
– ..
– Так складываются обстоятельства? Так переломите эти обстоятельства, ведь я же с вами серьезно разговариваю. Естественно, обещаю поддержку.
– ..
– Дом хотите заложить? Буду бороться, буду на вашей стороне.
– Хорошо, естественно, выйду на связь. Доброго вам здравия, – Кабанов положил трубку и чертыхнулся.
По большому счету, ему хотелось рубануть тяжелой трубкой по телефонному аппарату, да так, чтобы осколки в разные стороны полетели.
Не любил генерал директоров, не любил людей гражданских, разговаривать с ними не умел.
«Четких приказов не понимают, требования всякие выставляют. Был бы я премьер-министром или, на худой конец, мэром Москвы… Кстати, мэрия, – генерал похлопал себя по щекам, похрустел пальцами. – Вот где мой, как говорится, административный ресурс!»
В мэрии генералу обещали поддержку. Он принялся звонить туда, но то ли телефон был отключен, то ли линия занята, дозвониться генералу не удалось.
Он извел на звонки полчаса – тридцать минут драгоценного времени, а затем молниеносно принял решение: «Гора не идет к Магомету, значит, Магомет должен направиться к горе».
Кабанов посмотрел на себя в зеркало, взял в руки кожаную папку с застежкой, отдал распоряжения сотрудникам штаба и, пообещав вернуться к концу рабочего дня, отправился в мэрию.
* * *Серебров ехал по Садовому кольцу, рассеянно наблюдая жизнь. «Мобильник» зазвонил неожиданно, Серебров даже вздрогнул.
– Герой России слушает, – произнес он в трубку, увидев номер, с которого звонят.
– Как дела, Серебров? Наша встреча не переносится?
– А как бы вам хотелось, Геннадий Павлович?
– Мне бы хотелось, чтобы мы с вами следовали ранее договоренному плану, не ломая распорядок дня.
– Какого, к черту, дня? Встреча произойдет поздно вечером. Кстати, Геннадий Павлович, у меня уже на исходе финансовый ресурс.
Геннадий Павлович хмыкнул:
– Ну и скор же ты, Серебров!
– Это и хорошо, все-таки делом занимаюсь. Деньги – в нашем деле топливо. Больше сжег – дальше уехал.
– Хорошо, договорились.
– На прежнем месте? – уточнил Серебров.
– Да, если тебе удобно.
– Вполне, – ответил Серебров.
Он заехал домой, переоделся, пообедал в шикарном ресторане, где его встречали как старого знакомого, где его знали и метрдотель, и официант, и бармен, где ему и его деньгам всегда были рады. Предпоследняя зеленая американская сотка была истрачена на обед, если, конечно, можно назвать обедом прием пищи в восемь вечера.
Все на том же перекрестке, пройдя по Тверской, начинавшей жить уже по ночному графику, Серебров сел в машину на переднее сиденье. За рулем оказался Геннадий Павлович собственной персоной. Советник президента со дня последней встречи не изменился, тонкие губы кривились все так же презрительно, а выражение лица было надменным.
– Открой ящичек, там для тебя конверт.
– О, письмецо пришло! Что-то мало полковнику Герою России пишут.
– Сколько есть. Как говорится, все, что могу.
Серебров даже не распечатывал конверт, он на ощупь догадался, что в нем под плотной бумагой десять тысяч американских долларов в банковской упаковке.
– На первое время хватит, потом я еще попрошу.
Геннадий Павлович хмыкнул, так многозначительно хмыкать умел только он. Серебров, сколько ни пытался издать подобный звук, полный высокомерия, презрения и в то же время скрытого уважения, так и не научился.
– Чего щеки раздуваешь? – скосив глаза, спросил Геннадий Павлович.
– Пытаюсь звук воспроизвести.
– Какой еще звук?
– Хочу научиться, Геннадий Павлович, хмыкать, как вы.
– Зачем?
– Черт его знает зачем. Всякая наука когда-нибудь пригождается.
Позвоню твоим подчиненным, хмыкну пару раз в трубку – они мне еще два конверта принесут.
– Только попробуй, – уже строго сказал Геннадий Павлович, – я тебе этого не прощу.
– На этой неделе не буду, – смилостивился Сергей.
– Ты только затем меня с места сорвал, чтобы денег выпросить?
– Нет, не только, – уже серьезным тоном произнес Серебров.
– Тогда говори.
– Может, остановимся, машину бросим, походим пешочком, пообщаемся?
– Нет, это опасно.
– Скажешь тоже! Я такие места в Москве знаю, где нас никто не узнает.
– Зачем рисковать, Сергей? В машине нас точно никто не увидит и никто не узнает.
– Кто такой Скворцов? Одним словом.
– Какого Скворцова ты имеешь в виду? Александра Валерьевича?
– Конечно.
– Бывший, бывший, бывший…
– Связи у него остались?
– Естественно, как у любого нормального человека, у которого в голове есть хоть несколько извилин.
– Опасен? – спросил Серебров.
– Не более других. На убийство не пойдет никогда, – убежденно произнес Геннадий Павлович. – У тебя, конечно, хорошие сигареты?
– Так себе, – сказал Серебров, протягивая портсигар. Геннадий Павлович закурил. – Вы уверенно машину водите.
– Я же не водитель. Я любитель. Если хочешь, я тебе сброшу по компьютеру все, что у меня есть на Скворцова. Что они замышляют в противовес основному конкуренту? – Геннадий Павлович скосил глаза на Сереброва.
– Думаю, они собираются вырубать бывшего следователя прокуратуры Горбатенко каким-нибудь хорошим компроматом. На большее у них ума не хватает.
– Каким именно компроматом, если не секрет?
Серебров пожал плечами:
– Есть два варианта: один очень плохой, другой еще хуже. Компромат первый: несчастная женщина с сопливыми детьми, голодными, плохо одетыми, будет рассказывать о том, как следователь Горбатенко невинно осудил ее и упрятал за решетку на долгих шесть лет, оставив детей сиротами, без материнской любви.
– Где они такую женщину найдут? Такой женщины нет, – убежденно произнес Геннадий Павлович.
– Вы сами, Геннадий Павлович, такой вариант прорабатывали?
– И такой тоже, – сказал Геннадий Павлович, въезжая во двор. – Здесь можно постоять. Я, когда машину веду, Сергей, не могу сосредоточиться, туда смотреть надо, сюда… Страх сидит в душе: если не я кого-нибудь долбану, то меня уж наверняка.
– Значит, этот вариант отпадает, – хмыкнув, стараясь подражать Геннадию Павловичу, сказал Серебров.
– Второй.
– Второй вариант попроще, но действовать будет посильнее. В какой-нибудь бане…
– Можешь дальше не рассказывать, – хмыкнул Геннадий Павлович. – Вариант, конечно, хороший, но дело в том, что Горбатенко не так глуп, как кажется. Затащить его к бабам совсем не просто.
– А прокурора, причем генерального, шестого человека в государстве, затащить в постель к проституткам было легко?
– Не знаю, Сергей, я его туда не тащил.
– Он сам пришел, – рассмеялся Серебров. – Невиноватая я, он сам пришел.
– Это все, что ты хотел?
– Пока да. Кстати, как у Кабанова рейтинг, Геннадий Павлович? Вы всегда все знаете, всегда в курсе событий.
– Немного проигрывает следователю Горбатенко. Но нам все равно, хрен редьки не слаще, нам это место надо оставить свободным, оно не должно достаться ни тому, ни другому. Нам нужно сорвать довыборы.
– На Кабанова что-нибудь есть? – резко спросил Серебров, не дав Геннадию Павловичу ни секунды на размышления.
– В том-то и дело, Серебров, что ничего серьезного на него нет.
– Умельцы перевелись?
– Никто не успеет изготовить. В фальшивку народ не поверит. Сергей, это дело тяжелое, почти неподъемное. Вот поэтому я и прошу помочь тебя, прошу напрячься.
