Евгений Сухов - Жиган по кличке Лед
– Да… – начал было Розов, внимательно разглядывая что-то на полу возле залитого кровью дивана, а потом присел на корточки и, проведя рукой по полу, аккуратно поднял серебряный перстень. – Вот так штука!
– Это что такое? – осторожно осведомился Фомин. – Ух… старинный. Красота! Ворованный, верно, – закончил догадливый эксперт.
– Да ты знаешь, интересная вещь получается… – начал было Ростислав Ростиславович, но осекся.
«Перстень этот по описанию удивительно походит на тот, что сняли с руки покойного Льда, а вот описание вещицы, принадлежащей Льду, сливал мне другой покойничек – вор Сулима, который в такой непринужденной позе разлагается сейчас вон там, у порога», – мог бы сказать Розов, но, понятно, воздержался от такого пространного и откровенного комментария.
– А что ты там хотел сказать? – спросил Фомин.
– Да ты знаешь, есть одна мыслишка… Но я сначала обмозгую, а то в последнее время у нас в городе все больше сначала делают, а потом думают: дескать, что за черт?.. – пробормотал следователь Розов. – Работаем, ребята, работаем!
4
Мастодонт был слишком крупной фигурой, чтобы после всего происшедшего суметь надолго залечь на дно именно в маленькой Ялте. Нет, конечно же, ему нужно было нырнуть в омут поглубже. В большой, со множеством нор и мутных водоворотов. Куда просто побоятся заглянуть. Москва, по мысли Большого Маста, идеально подходила под определение такого города-омута. Но до Москвы еще нужно было добраться, а Мастодонт понимал, что он – основной подозреваемый в деле о побоище на этой злополучной квартире. Равно как понимал, что угро без труда вычислит, что он, именно он, вор Мастодонт, отлеживался на той хазе и не был застигнут врасплох неожиданными визитерами. А ведь есть еще и Гавана, который остался жив… Мстительный осетин Гатагов, конечно, теперь не успокоится до гроба, пока не найдет Большого Маста и не всадит ему нож в бок.
Но ни о какой поездке в Москву не могло идти и речи, пока он не залатает раны. Особенно беспокоил его поврежденный Гаваной глаз, уже успевший заплыть гноем. Он страшно болел. По понятным причинам Большой Маст обратиться в больницу не мог. Джага, который при необходимости мог отлично оказать медицинскую помощь, был мертв. Был еще Ваня Бахча, который удачно проспал все бойню, будучи смертельно пьяным, а потом Мастодонт вытащил его из дома и бросил под какой-то камень, чтобы тот и понятия не имел о своем недавнем везении… Но где сейчас искать того Бахчу?
– Лепила, – бормотал Большой Маст, – нужен лепила… Подлатать бы меня немного…
В этот, мягко говоря, непростой момент жизни вор почувствовал, что он остался совершенно один в чужом городе, куда с достоинством приехал по разбору о деле Льда. И вот теперь он сидит в холодном и липком поту в какой-то хибаре за городской чертой – голодный, с украденной где-то бутылью мутной чачи, которую использует не столько по прямому назначению, сколько как антисептическое средство.
– Подохну, – бормотал Большой Маст, – уж лучше на зону, чем вот здесь захлебнуться в собственном гное…
Но мысль о том, чтобы сдаться самому, претила Мастодонту. Сдаться этим беспонтовым фраерам из Ялтинского угро, козлам, которые не способны обуздать беспредельщиков?.. Маст сам не уследил, как эти праведные мысли зазвучали в его мозгу, как будто он сам был сторонним наблюдателем, более того – напуганным обывателем, который не хотел, чтобы улицы его города захлестнул бандитский беспредел.
– Нет, – пробормотал Большой Маст, – есть еще куда приткнуться… Не зря ж я этому обсоску жизнь спасал на пересылке, а потом помог прислониться к нормальной жизни на гнилой этой воле…
О ком столь уничижительно бормотал Большой Маст, стало ясно в ближайшие несколько часов. Лаша Гогоберидзе, честный советский торговец в сфере общепита, сильно удивился, а может, удачно изобразил удивление на своем подвижном небритом лице, когда в час ночи к нему сначала постучали, а потом, не дожидаясь, пока хозяева откроют, так подтолкнули дверь снаружи, что погнулась и слетела скоба засова.
– Э-э, цхели мутели, чатлах[8]… – начал было Лаша, но тут в проеме его двери возник огромный, грузный силуэт Мастодонта, который едва ли можно было спутать с еще чьим-то. Особенно если ты имеешь большой круг общения и с Большим Мастом знаком уже не один год. Лаша Гогоберидзе был именно таков: он не один год знал весь Крым, половину Кавказа, треть Колымы, выборочно – мордовские, забайкальские ИТЛ и Воркутлаг, ну, и добрую четверть Москвы. В некоторые из этих сегментов Большой Маст отлично вписывался…
– О как! – осторожно сказал Гогоберидзе. – Хорошо, что у меня есть второй засов, на который я не стал запирать, иначе ты и его бы выломал. Очень добрая манера вламываться в дом в час ночи. Это, наверно, свойственно тем, кто поступил в розыск. Ну ладно, ладно, что ты так зыркаешь, почтенный? Присаживайся. У-у!.. – Гогоберидзе прищелкнул языком. – В больницу бы тебе. Поправить здоровье.
– Сам знаю, че ты мне тут впариваешь?.. – прохрипел Мастодонт.
– Понимаю, что нельзя тебе. Ладно. Найдется у меня врач.
– А он… язык-то за зубами умеет держать или такой же болтун, как и ты?
– Э-э, если я болтун, что ж тогда ты ко мне пришел? – развел руками Лаша Гогоберидзе. – Ладно, чем смогу, тем помогу. Потерпи полчасика. Будет тебе врач. Он не практикующий, но раны обработать сможет. Воевал. На фронте ведь всякое у людей бывало…
Большой Маст болезненно сморщился:
– Только без глупостей… А то…
– Э-э, о чем говоришь, уважаемый? Все большие глупости, которые ты мог сделать, ты уже сделал, и лучше, чем это удалось тебе, мне не слепить! – возразил Гогоберидзе. – «Маузер» свой убери, а то из него ведь и выстрелить ненароком можно. А он наверняка и так много где замазан.
У Мастодонта не было сил спорить с этим многословным расторопным грузином. Он сидел у стены, тяжело дыша, и по его изуродованному лицу ручьем тек пот. Лаша смотрел на него и бормотал под нос: «Э-э, шени дэда!..»
Гогоберидзе не обманул: не через полчаса, так через час пришел в его дом небольшой человек с узкими цепкими глазами и принес с собой небольшой портфель, в котором нашлись и медикаменты, и бинты, и шприцы, и даже небольшой скальпель, какими делали операции в полевых условиях. Мастодонта перевели из прихожей в другое помещение, где уложили прямо на массивный обеденный стол, и человек, которого Лаша Гогоберидзе представил в качестве врача, приступил к своему делу. Был и второй, выступавший в роли ассистента, но его Большой Маст разглядеть уже не успел: подействовал наркоз, ловко впрыснутый ему приглашенным Лашей человеком.
– Никогда еще не приходилось выступать в таком качестве, – сказал ассистент. – Чем-то это напоминает работу с мумией. С той только разницей, что мумии не нужна анестезия.
– Живым она тоже иногда не нужна, – возразил доктор, не переставая колдовать над горообразным Большим Мастом, – на фронте приходилось и безо всякого обезболивания… Я, правда, не врач, но там всему научишься, если надо будет. Вот и научился. Борис Леонидович, не зевайте, а то он у нас так раньше времени помрет!
– Не помрет, – уверенно сказал Вишневецкий. – Он всегда был живучий – еще, помнится, со школьной скамьи!.. Так что ничего с ним не случится.
Борис Леонидович, поднаторевший в прошлом в колоссальных исторических фигурах типа Чингисханов и Тамерланов, оказался прав и относительно будущего такого ничтожества, как Большой Маст. Ничего с ним не случилось. Он очнулся уже к рассвету – значительно раньше, чем предполагал подлатавший его «доктор» Снежин. Мастодонт открыл глаза, и первой его мыслью – мутной, как просочившийся сквозь задернутое занавеской окно предутренний свет – было то, что он уже умер и находится теперь в аду. Или куда там помещают правоверных воров в законе? Потому что из радужных разводов проясняющегося пространства, из гулкой пустоты выплыло на него лицо Льда – убитого, сожженного, изуродованного пламенем, Льда, оставшегося в мертвом исковерканном «Опеле». Только не видно было, чтобы катастрофа на серпантине двухнедельной давности причинила ему какой-то ущерб.
– Ну, здравствуй, – сказал Каледин, – как твое самочувствие? Конечно, надо было тебя прирезать беспомощным, как ты сам бы со мной сделал, Мастодонт. Слышишь? Но я пока повременю. Особенно – чужими-то руками…
– Ты?
– Совершенно верно – я. Как видишь, жив и здоров. Кстати, могу сказать то же самое и об общаке, из-за которого было столько переживаний, я слышал.
– Ты-ы… – простонал сквозь зубы Мастодонт, и спасительный туман в голове, еще скрывавший от него истинное положение вещей, начал рассеиваться. – Значит, ты это все подстроил? Значит… в той машине был вовсе не ты, хотя я собственными глазами видел… Сука!
