Андрей Дышев - Закон волка
— Пшел, козел!
— Привет! — сказал я, силясь улыбнуться. — Давненько не виделись, да?
Леша поднял голову, глянул на меня мутными глазами, слегка разлепил губы, покрытые корочкой крови, но ничего не смог ответить. Альгис снова толкнул его в спину, а один из моих носильщиков сказал:
— Еще увидитесь. Вам по одной дорожке в одну ямку идти.
Меня втолкнули в комнату. Это была бетонная коробка без окон, без мебели, если не считать стола, за которым сидела Эльвира, и табуретки, на которую посадили меня. Очень похоже на тюремную камеру.
— Давай начистоту, братишка, — сказала Эльвира. — Это в твоих интересах. Сознаешься во всем — отпущу на волю. Нет, — она развела руками, — тогда не обижайся.
— Я сознаюсь, — с готовностью ответил я. Носильщик, стоящий слева от меня, начал щелкать суставами пальцев. Этот звук меня здорово нервировал.
— Кто приказал тебе шпионить за мной? — спросила Эльвира тоном профессиональной энкавэдэшницы. Я только сейчас мысленно отметил, что кожаные брюки ей очень идут и гармонично дополняют имидж.
— Никто. Я сам, — сознался я. Несильный удар кулаком по голове.
— На кого ты работаешь? — с большей долей угрозы спросила Эльвира.
— На Фемиду.
Второй удар, но уже более чувствительный.
— Послушай, сестричка, — сказал я. — Скажи этим динозаврам, чтобы они перестали бить меня по голове, — взмолился я, — иначе я не смогу вспомнить то, что тебя интересует.
— Да мы тебя не то что по голове будем бить, мы тебя на корм собакам пустим, — блеснул юмором другой носильщик.
— Кто тебе дал номер моего телефона? — продолжила допрос Эльвира.
Я на мгновение задумался. Если я расскажу все, то они убьют меня очень быстро, возможно, еще до рассвета. А если буду молчать или лгать, то забьют ногами здесь же, немедленно.
— Я выписал его из памяти определителя номера.
Легкая тень прошла по лицу Эльвиры.
— Я тебе не звонила, — быстро ответила она, и это было правдой, но банальной, граничащей с глупостью.
— Естественно, — усмехнулся я. — Ты звонила Лепетихе.
— Не знаю никакого Лепетихи. — Эльвира сжала губы. Лицо ее стало еще более жестоким.
— А я тебя видел в его подъезде около полуночи. В десяти шагах от трупа.
— Он бредит, — сказала Эльвира носильщикам. — Или принимает нас всех за идиотов. Вы плохо работаете, ребята.
— Плохо, — согласился один из носильщиков и вздохнул. — Будем исправляться, хозяйка. Позволь выбить ему зубы?
— Это надо было сделать до того, как вы приволокли его сюда.
Я поежился.
— Ребята, может, зубы оставим в покое? Визит к стоматологу дорого стоит.
— Тебе уже не придется идти к стоматологу, — скривил мясистые губы носильщик, стоявший справа от меня. — Потому как покойники не кушают.
— Я повторяю вопрос, — снова сказала Эльвира. — Что тебе приказали здесь выведать?
— Он ищет здесь Милосердову, хозяйка, — вместо меня ответил один из носильщиков.
— Кого? — поморщилась Эльвира.
— Генерального директора «Милосердия», — пояснил носильщик.
Эльвира неплохо играла. Она посмотрела на меня, потом на своих клерков, затем снова на меня. На ее лице застыло выражение какого-то мистического недоумения.
— Так она, насколько мне известно, вроде… — И закатила глаза наверх.
— Так точно, хозяйка. Ее похоронили в Симферополе. Газеты об этом писали.
Эльвира снова посмотрела на меня — теперь уже настороженно.
— А он не болен?
— Так мы ж не психиатры, чтобы экспертизу проводить.
— Плохо, что не психиатры, — задумчиво произнесла Эльвира. — Надо будет взять к нам хорошего специалиста. Что ж вы мне раньше не доложили, что у него… — Она постучала пальцем по виску. — Больного нехорошо бить. Больного надо лечить в соответствующем заведении. Развяжите ему руки, дайте воды!
Носильщик, подлец, грубо развязывал ремни, причиняя мне острую боль. Я сжал зубы и терпел. Когда мои руки освободились и безвольно повисли, я не сразу смог поднести их к лицу, чтобы вытереть пот со лба.
— Значит, ты принимаешь меня за Эльвиру Милосердову? — спросила Эльвира, глядя на меня с состраданием.
— В общем-то, да, — ответил я и кашлянул. — Но если посмотреть с другой стороны, то, скорее, не за Милосердову, а за Татьяну Васильеву.
Эльвира саркастически усмехнулась, глянула на клерков и развела руки в стороны: мол, что я вам говорила!
— Бред, — констатировала она. — Чистейшей воды бред… Может быть, вы сильно били его по головe?
— Да всего два разика долбанули, — прогудел надо мной носильщик.
— Наверное, этого было вполне достаточно, — тоном заботливого врача произнесла Эльвира.
Кажется, я в самом деле был похож на сумасшедшего.
— Ну, — опять обратилась ко мне она. — Что ты еще расскажешь нам про… как там ее? Тамару Владимирову?
— Татьяну Васильеву, — поправил я. — Странно, что ты переспрашиваешь. Когда я назвал тебя по телефону Татьяной, ты проглотила это и не поправила меня.
Носильщики загоготали. Эльвира улыбнулась.
— Видишь ли, мой хороший, меня в самом деле зовут Татьяной.
— Васильевой, — уточнил я.
Эльвира отрицательно покачала головой.
— Увы, ни Милосердовой, ни Васильевой.
— Это еще надо доказать, — предположил я. Носильщики снова заржали.
— Первый раз такого придурка вижу! — сказал один из них.
Я пошевелил пальцами, согнул руки в локтях — боли в отличие от терпения выносить юмор этих недоумков уже не было. В моем положении, конечно, не стоило таким образом проявлять свои эмоции, но я часто поступаю вопреки логике и здравому смыслу. Я встал с табуретки и с короткого разворота въехал кулаком под челюсть слишком остроумного носильщика. Он не ожидал от меня такой наглости и не успел увернуться. Раздался тугой звук, словно я ударил по боксерской груше. Носильщик, взмахнув руками, словно пытался ухватиться за воздух, рухнул на пол. Его коллега отреагировал быстро и двинул меня локтем в голову. Я непроизвольно сел на табурет, готовый использовать его в качестве оружия, но Эльвира, предвидя кровавую расправу надо мной, окриком остановила клерков:
— Оставьте его! По своим местам!
— Ну, бля, родственничек, — с ненавистью прошипел носильщик, на которого я вывалил свои эмоции, поднимаясь с пола. — Теперь ты уже не жилец на этом свете. Теперь можешь рыть себе могилу…
— Заткнись, Боб! — прикрикнула на него Эльвира. — Я же предупреждала, что он псих, а значит, надо быть готовым ко всяким приступам. Отведите его в комнату, дайте что-нибудь поесть и выпить. И поласковее с ним, поласковее.
Носильщики приподняли меня с табурета. Мой лютый враг воспользовался случаем и крепко защемил пальцами кожу на моем предплечье.
— Не вздумай его ударить, Боб! — предупредила Эльвира. — Он настолько нуждается в милосердии, что у него на этой почве даже мозги поехали… Я вызову врачей.
История повторялась слишком навязчиво. Меня снова выволокли в холл и потащили по лестнице вверх. Если мне суждено дожить до старости, то до конца дней своих я уже не смогу забыть эти ступени.
Кинут на пол или на диван, гадал я, когда носильщики, традиционно открыв моей головой дверь, вошли в комнату. Оказалось, ни то, ни другое. Они усадили меня в кресло и тотчас вышли, закрыв, как обычно, дверь на замок.
Я не мог поверить в удачу. Они забыли связать мне руки!
Некоторое время я рассматривал свои ладони и пальцы, словно это был случайно найденный под креслом крупнокалиберный пулемет, затем стал торопливо освобождать от ремней ноги. «Такая удача случается раз в сто лет, — думал я, пытаясь совладать с волнением и дрожью. — Эти олухи подарили мне свободу! Эти бараны преподнесли мне бесценный подарок!»
Опасаясь, что бараны могут вспомнить о своей оплошности и вернуться, я несколько нервозно заметался по комнате, выискивая, что мне может пригодиться, потом запрыгнул на подоконник и глянул вниз. На этот раз темнота и высота не пугали меня. Все в мире относительно. Прыжок со второго этажа вслепую в сравнении с перспективой попасть в психиатрическую лечебницу уже не казался опасным. Какая чепуха — второй этаж!
Свист в ушах, чувствительный удар в ноги, приземление. Я повалился на бок, смягчая удар, уперся руками в кучу влажных листьев и прислушался. Вскочил и, прихрамывая, побежал туда, где было темнее всего. Прочь, прочь от этого дома! Через кусты я старался уже не идти напролом, а осторожно отводил в сторону ветви, но тонкие и гладкие, как крысиные хвосты, прутья все равно стегали меня по лицу, заставляли морщиться от боли, закрывать глаза, словно на меня обрушился ледяной град, и я бежал почти вслепую, инстинктивно, как животное, отыскивая самый темный, самый глухой угол парка. я едва не налетел на бетонную стену, погладил ее шершавую поверхность, отыскал монтажную скобу, подтянулся и перелетел через ограду, как мяч через сетку. На другой стороне я позволил себе снять все тормоза и побежал по лесу с такой скоростью, на какую был способен. Треск веток под моими ногами будил птиц; они стаями взмывали в ночное звездное небо, поднимая оглушительный крик, и щедро поливали деревья под собой пометом. Я не останавливался и не прислушивался. Даже если по моим следам запустили стаю собак вместе с медперсоналом психушки, мне уже не на что было надеяться, кроме как на свои ноги. Несколько раз я падал, спотыкаясь о корни и валежник, летел куда-то в темноту, зажмурив глаза, молниеносно, как кошка, вскакивал и устремлялся дальше.
