Андрей Воронин - Троянская тайна
Мыслишка была нехорошая, поганенькая, и от нее Николаю Михайловичу тут же сделалось скверно. Он вдруг ощутил у себя под ногами, прямо под тонким, податливым, как студень, резиновым днищем лодки, многометровую толщу черной воды, а там, под водой, – гнилые коряги, спутанные бороды бурых озерных водорослей, пушистый, скользкий ил...
Наверное, впервые в жизни ему сделалось на воде неуютно, да еще как! Чувство, внезапно охватившее Николая Михайловича в тот момент, было подозрительно похоже на панику. В голове бешеным хороводом закружились забытые смешные детские страхи – трехметровые сомы, которым ничего не стоит в один присест сглотнуть человека, водоросли, обвивающие лодыжки, какие-то безымянные подводные чудища с клешнями и щупальцами, замшелые и скользкие, утопленники, водяные, кикиморы... Сейчас эти воображаемые страхи почему-то не казались смешными.
Кулагин выплюнул в воду только что закуренную сигарету, глухо откашлялся и попросил:
– Андрей Яковлевич, извини, дай свою. А то эта заграничная трава сегодня что-то не вставляет.
Зарубин покосился на него, но ничего не сказал, а просто вынул из кармана просторного брезентового дождевика открытую пачку "Пегаса" и протянул приятелю. Кулагин взял сигарету и закурил, не обращая внимания на свои трясущиеся, как от сильного озноба, руки. Отдающий торфяной горечью дым был отвратительным на вкус, но он каким-то образом вернул окружающее в рамки привычной, сугубо материалистической реальности. Последняя русалка, плеснув зеленым от придонной тины хвостом, ушла в глубину; кошмарный хоровод распался и исчез без следа, оставив после себя лишь ощущение неприятной слабости, как после сердечного приступа. А может, это и был сердечный приступ – легкий, скоротечный, первая, так сказать, ласточка...
Думать про сердечный приступ было все-таки приятнее, чем про водяных и прочую дрянь, и Кулагин дал себе обещание завязать с куревом и пьянкой. О том, что давал себе подобные обещания минимум раз в месяц, он, как всегда, не вспомнил.
– Слушай, Яковлевич, – заговорил он, намереваясь поделиться с приятелем только что пережитым испугом – естественно, в юмористических тонах, – мне только что такое...
– Погоди, – перебил его Зарубин, – тише... Слышишь?
Кулагин прислушался и почти сразу уловил доносившиеся откуда-то из тумана звуки – негромкий плеск воды и глухое постукиванье. Отступивший было ужас снова всколыхнулся в душе, как мутный осадок на дне слишком долго простоявшего на солнцепеке графина, но уже в следующее мгновение Николай Михайлович осознал, что эти звуки ему хорошо знакомы. Плеск производили погружаемые в воду весла, а стучали, естественно, уключины – судя по звуку, пластмассовые, точно такие же, как в его лодке. В его старой посудине размером чуть побольше детского надувного круга уключины представляли собой просто пару резиновых петель. Они не производили вообще никаких звуков, но пользоваться ими было сущее наказание. В новой лодке уключины были почти как настоящие – в самый раз для посудины такого размера. И у того, кто плыл сейчас за пеленой тумана по сонному лесному озеру, похоже, была точно такая же лодка или очень похожая. Да и то сказать, откуда здесь взяться настоящей лодке – деревянной или там дюралевой? Кто ее сюда через лес потащит?
– Гребет кто-то, – сказал Зарубин. – И прямиком сюда.
– Ну а то! – саркастически проворчал Николай Михайлович. – Местечко-то прикормленное. Ты погляди, и сюда добрались, рыболовы хреновы!
Вскоре сквозь туман проступили очертания приближавшейся лодки. Зрелище было знакомое – овальный резиновый блин, над которым торчала бесформенная, закутанная в брезент фигура, увенчанная треугольным капюшоном. Короткие дюралевые весла поднимали слишком много брызг – грести человек в лодке практически не умел, и это служило лишним подтверждением тому, что он относился к категории людей, только что названных Кулагиным "хреновыми рыболовами".
Приблизившись на расстояние каких-нибудь полутора метров, "хренов рыболов" не проплыл мимо, а бросил весла, и обе лодки мягко закачались на поднятой им мелкой пологой волне.
– Привет, мужики, – раздалось из-под капюшона. – Как улов?
– Терпимо, – отчужденным тоном ответил Кулагин, который терпеть не мог подобные вопросы и людей, которые их задают. Приехал ловить – лови, нечего в чужие садки нос совать. – Похвастать нечем, а жаловаться грех... Клюет помаленьку.
– Я вот чего, мужики, – с легким смущением, которое почему-то показалось Кулагину наигранным, произнес незнакомец. – Извиняюсь, конечно... Вы, я вижу, люди курящие. А я, блин, сигареты в воду уронил.
Пользуясь тем, что его лицо скрыто капюшоном, Кулагин насмешливо и немного злорадно улыбнулся. Ну конечно! Сигареты уронил... Такое мог учудить только полный валенок. Интересно, как это он сам следом за своими сигаретами в воду не кувыркнулся, недотыкомка...
Отказывать незнакомцу в его просьбе Кулагин, однако же, не собирался – как не выручить человека в такой ситуации? Он рефлекторно покосился на Зарубина – его сигареты были дешевле, – но тут же устыдился своей жадности и полез в карман.
– Давай, браток, подгребай, – сказал он чуть более теплым тоном, – выручим, раз такое дело.
Незнакомец сделал пару неуклюжих гребков короткими веслами, и через секунду две лодки мягко соприкоснулись резиновыми бортами. Теперь, когда незнакомец был совсем рядом, Кулагин убедился, что его догадка верна: перед ним сидел новичок, решивший от нечего делать попробовать свои силы в рыбной ловле. Новенькая камуфляжная куртка с капюшоном и множеством туго набитых неизвестно чем карманов, поляроидные солнцезащитные очки – дорогущие, противобликовые (ночью без них, конечно, никак не обойтись!), новехонькие болотные сапоги до пояса, дорогие и по большей части ненужные снасти, с которыми впору было идти не за плотвой, а за какой-нибудь акулой, и, разумеется, пустой садок – тоже новенький, без единой прилипшей чешуйки. Вот такие горе-рыболовы, простояв час-другой на берегу с удочкой и ничего не поймав, очень быстро приходят к выводу, что ловить надо с помощью сетей, а еще лучше – взрывчатки.
Незнакомец с благодарностью принял протянутую пачку, вынул из нее сигарету и закурил. Пока он этим занимался, легкие лодки немного разошлись, открыв полосу черной воды шириной в полметра.
– Спасибо, мужики, – окутавшись дымом первой затяжки, с чувством произнес незнакомец. – Выручили, век не забуду. Держи.
Он протянул пачку "Мальборо" обратно. Кулагин потянулся за ней, и вдруг пачка выскользнула из пальцев горе-рыболова и с негромким шлепком упала в озеро.
– Эх, мать твою! – воскликнул Николай Михайлович и резко подался вперед, чтобы выловить пачку из воды, пока она не намокла.
В этот самый момент незнакомец вдруг ухватил его за шиворот и резко рванул на себя. Кулагин, который и без того уже был наполовину за бортом, естественно, не удержался в лодке и головой вперед бултыхнулся в воду. Раздался громкий всплеск, взлетел фонтан брызг, и обе лодки заплясали на взволновавшейся воде, разойдясь еще дальше друг от друга.
– Ты что творишь, бандюга?! – закричал, придя в себя, Зарубин, опасно налегая на борт, чтобы выловить тяжело бултыхавшегося в метре от лодки Кулагина.
Лодка опасно накренилась. Николай Михайлович отчаянно молотил по воде руками, хватая ртом сырой утренний воздух. Плавал он вполне прилично, но сейчас на нем было слишком много тяжелой одежды, которая вкупе с высокими болотными сапогами неудержимо тянула его на дно – туда, к корягам и водорослям, к лежащим в мягкой тине, похожим на замшелые бревна огромным сомам. Бледно-зеленые рукава резинового химзащитного плаща тяжело хлопали по воде, вздымая фонтаны брызг; яркая красно-белая пачка сигарет отплыла в сторону и беспорядочно плясала на волнах, постепенно размокая.
– Извините, – голосом, в котором не прозвучало ни единой нотки раскаянья, проговорил незнакомец, – я такой неловкий!
Он выплюнул сигарету, без которой минуту назад просто не мог жить, и взялся за весла, направив свою лодку по широкой дуге к лодке Кулагина. Андрей Яковлевич не обратил на этот маневр внимания, занятый спасением утопающего. Он вынул из уключины весло и протянул его Кулагину. Тот вцепился в лопасть, как клещ, подтянулся, и в следующее мгновение уже ухватился обеими руками за скользкий округлый резиновый бок своей лодки.
– Погоди, Яковлевич, – хрипло выдохнул он, – не хватай. Аккуратно надо, а то лодку перевернем на хрен... Ты что делаешь, падло?!
Последнее относилось к незнакомцу, который опять подплыл на своей лодке вплотную и, ухватившись левой рукой за борт кулагинского суденышка, правой вынул из кармана пружинный нож. Раздался характерный металлический щелчок, выскочившее из рукоятки узкое лезвие тускло блеснуло в полумраке. В следующий миг послышался звук, как от слабого удара по резиновому мячу, и тут же раздался леденящий душу свист вырывающегося наружу воздуха.
