Владислав Крапивин - Алые перья стрел
– Вот как… Деньги за молоко тебе сейчас отдать?
– Мать говорит – в конце месяца, больше скопится. Как раз мне на книжки пойдет.
– Видал?! – Софья Борисовна возмущенно повернулась к Алексею. – Десять раз толковали родителям, что дети партизан и инвалидов получат учебники бесплатно. Не верят! В прошлом году выдали некоторым костюмы за счет фонда всеобуча, а назавтра пришли ко мне мамаши-папаши: сколько стоит и кому нести деньги. Иосиф, у тебя же отец сознательный, бригадир!
Юзик шмыгал носом. Отец-то сознательный, а вот мать… Все вспоминает, что «за польским часом» учитель требовал деньги даже за мел, которым пишут на доске. Говорит, что не может долго держаться такая власть, которая столько делает для людей бесплатно. Капиталов, говорит, у нее не хватит. Батька кулаком стучит: «Цыц, подпевала ксендзовская!», а она встанет на колени и крестится у иконы: «Пресвятая дева, сохрани и продли светлые денечки Советов, дай народу дольше подышать полной грудью». И опять сцепятся с отцом.
Как-то неохота обо всем этом здесь рассказывать. Тем более что есть дело поважнее.
– Софья Борисовна, мне звено поручило поговорить с вами. Один на один только…
– Ну и говори. Леша не чужой, а Ляльку я сейчас спать отправлю.
– Еще чего! – раздалось из кухни. – Ярещица спать не хочет, она вниз головой бегает в банке.
– Софья Борисовна, – продолжал Юзик, – вы минером в партизанах были?
– И минером, и учительницей, и санитаркой. Чего тебе на ночь глядя война вспомнилась?
– Не война, а мины. Выходит, вы в них разбираетесь. Так вот, слушайте…
Юзик рассказывал обстоятельно и неторопливо.
Записи о железном ящике, которая появилась в дневнике звена, предшествовали некоторые события. Мальчишки вышли на заброшенную баню в поисках особо породистых червей для рыбалки. Вокруг хлипкого черного домика гнила многолетняя куча слежавшейся соломы. Именно под такой соломой водятся ярко-красные и необычайно подвижные червяки. Юзик в этом сам недавно убедился.
В сумерках он возвращался со своей коровой из стада и пошел не проселком, а свернул на луговую тропинку. Она огибала зеленый островок ольховника и лозняка, где на возвышении и стояла закоптелая банька. Оттуда спускалась мужская фигура. Юзик узнал глухонемого старика Дударя, тоже заядлого рыболова и главного конкурента Айвенго на рыбалке.
Жил Дударь одиноко на заброшенном хуторе в километре от поселка. От всего хуторского хозяйства там осталась вросшая в землю хатенка с половиной соломенной крыши, но ее, видать, хватало бобылю. Из обычной крестьянской живности он держал одну лишь черную козу, которую сам доил. Иногда он появлялся в райцентре, продавал на базарчике козий сыр и вяленую рыбу, покупал хлеб, махорку, керосин и снова исчезал на своем хуторе, а вернее, на берегах Немана.
Рыбачил он и зимой, к великому удивлению местных мужиков и мальчишек, поскольку о подледном лове здесь раньше не слыхали. Как большинство глухонемых, был нелюдим и мрачноват. Мальчишек близко к себе не допускал, и подсматривали они рыбацкие секреты на расстоянии – летом из-за кустов, зимой из-за сугробов. Главное, чтобы Дударь их не увидел, а орать от восторга можно было сколько угодно, все равно не услышит. Это случалось, когда Дударь размеренными движениями выбирал на лед или берег леску с метровой щукой на крючке. Мальчишки разносили в поселке весть о пойманной фантастической рыбине, и в следующий базарный день женщины райцентра поджидали Дударя. Мечтой каждой хозяйки было уязвить соседку воскресной фаршированной щукой невиданного размера.
Дударь никогда не торговался, да и не в состоянии был из-за немоты, а молча поднимал чугунные пальцы: три – тридцать, пять – пятьдесят рублей и так далее. Это было недешево, но если покупательница растопыривала в ответ меньшее количество пальцев, старик равнодушно отворачивался от нее. Рыночных конкурентов, которые могли бы сбить цену, он не имел и потому обязательно получал в конце концов запрошенную сумму. Отдавая проданную рыбу, он непонятно дудел, что можно было в равной степени воспринять и как «кушайте на здоровье» и как «чтоб тебе костью подавиться!».
Была ли это фамилия – Дударь, или так прозвали его за гулкие горловые звуки, мальчишки не знали. Он был не местный, а откуда-то с верховьев Немана и появился здесь после войны через несколько лет. Поговаривали, что были у него когда-то семья и дом, но немцы угнали глухонемого на земляные работы – позарились на его диковинные мускулы, а вернувшись, он нашел на прежнем месте обгорелые бревна и кости. Так он изложил крупными каракулями местным властям свою биографию.
Кочуя вниз по Неману со своим рыболовным скарбом в поисках пропитания и немудрящего заработка, Дударь добрался до здешнего поселка и бросил якорь. Документы какие-то у него были, и в сельсовете его прописали без проволочек. Там же порекомендовали бобылю-горемыке занять пустующий хуторок. Секретарь сельсовета сказал будто бы так:
– Вроде бы не тунеядец, а по социальному положению соответствует графе «кустарь-одиночка». Хай живе…
С той поры и бродил по речным берегам хотя и нелюдимый, но безобидный старик Дударь. Сейчас он нос к носу повстречался в сумерках с Юзиком. В одной руке у глухонемого была жестяная банка из-под тушенки, в другой саперная лопатка. Снаряжение, понятное каждому рыболову. «Вон он где наживку берет, глухой дьявол! – сообразил хлопец. – У нас под боком, а мы не догадались!» Однако кепку хлопец снял уважительно, как положено перед старшим. Похоже было, что Дударь немного растерялся. Он затоптался на тропинке, но потом щелкнул пальцем по банке и поманил Юзика, явно приглашая его взглянуть на содержимое. «Правильно, – подумал Юзик, – что уж тут таиться, раз я все равно тебя накрыл».
Было темновато, но Дударь крепко затянулся цигаркой, и при свете ее стал виден в банке большой клубок шустрых красных червяков.
– Ого! – сказал Юзик и поднял перед носом Дударя большой палец в знак одобрения. – Там? – протянул руку к бане.
Отпираться было бесполезно, и глухонемой покорно прогудел: «До-до, д-даб д-д…» Юзику пришло в голову попросить у старика лопату и сейчас же накопать червяков. Завернуть можно в лопухи, а корова подождет. Как мог, он объяснил свое намерение. Дударь понял и стремительно замотал головой. Он показал на небо, потом на землю, потом закрыл ладонями глаза: уже темно, ничего не видно. Юзик согласился: ладно, накопаем завтра, и они мирно расстались со стариком.
Но не согласился Варька:
– Дубина ты, мы же опоздаем утром на клев. Сейчас надо идти. Там же солома, в жгуты скрутим – знаешь какие получаются факелы!
Позвали Петра, взяли саперную, давно испытанную лопатку и отправились к бане. Червей добыли быстро – полную литровую банку. Но Варька пожадничал и копнул глубже. Лопата звякнула о металл. Немедленно зажгли новые факелы. При свете их раскопали квадратный металлический ящичек.
– Ну его, – сказал Петро. – Может… это самое. Мало, что ли, хлопцев подорвалось…
– Мина у бани? – усомнился Юзик.
– И очень может быть. Фрицы набились туда помыться, гуляют себе голые, а партизаны подобрались и заминировали. Те выйдут наружу и – ба-бах! – с легким, значит, паром…
– Ну, разбабахался, – нахмурился Варфоломей. – Не похоже сочиняешь. Легче было баню гранатами закидать… Ладно, трогать эту штуку все равно не будем. Надо посоветоваться.
– С Айвенго? – догадался Петро.
– Можно, но надо сначала с Софьей Борисовной посоветоваться. Она говорила: о всех ваших летних делах докладывайте мне. К тому же она по минам специалист получше Айвенго.
Снова закидали ящик землей и соломой, спрятали в кусты обгорелые факелы. Вроде и не были здесь. На обратном пути Варфоломей задумчиво спросил Юзика:
– Интересно, а не видел этот ящик Дударь?
– Не похоже, – раздумчиво отозвался Петро. – Если бы видел, то упер бы с собой. Он мины не побоится, а, наоборот, подумает: пригодится рыбу глушить.
– Ладно… Ты, Юзик, каждый вечер молоко носишь Софье Борисовне. Вот и расскажи ей об ящике.
Уснула Лялька в соседней комнате. Носится ящерица внутри стеклянной банки. Озабоченно смотрит в открытое окно Алексей – черт-те что за край: железные ящики в земле, неуловимые дымки над лесом, самолеты без опознавательных знаков… Нелегко здесь живется брату Мите…
Размышляет и Соня. Потом говорит:
– Ты молодец, Бородич, что сообщил мне. Когда, значит, вы были у бани?
– Да, выходит, ровно сутки назад.
– А чего же с самого утра не прибежал рассказать?
Елки-моталки! Ну как объяснить, что у хлопцев на счету каждая минута длинного и вместе с тем поразительно быстротечного летнего дня. Рассвет их застал на рыбалке, как застанет и завтра, – это уж закон. В это время в домике Вершининых еще спят – не идти же будить ради какого-то ящика. Потом была чистка рыбы, поскольку мать отказывается колоть пальцы об ершей с мизинец ростом. Потом – лесной поход. Взбучка за майку, разговор с отцом, длинная встреча с участковым, беготня за коровой, наспех выпитая чашка парного молока, а тут и вечер.
