Андрей Воронин - Шальные деньги
– Добрый вечер, Спартак Иванович, – холодно произнес он.
– Добрый, – заикаясь, отозвался олигарх и прижался к спинке кровати, прикрываясь подушкой.
– Если в детстве вам рассказывали, что пуля заворачивается в перья и ее полет можно остановить подушкой, то вы зря этому поверили. Профессионалы стреляют в голову, а не в грудь или живот. Но это так, к слову.
Ленский сообразил, кто перед ним.
– Лия – сука, – пробормотал он.
– Зря вы на умную женщину клевещете. И тут Глеб абсолютно неожиданно для Ленского разрядил свой пистолет, сделал это демонстративно, так, чтобы у Ленского не оставалось никаких сомнений в том, что магазин пистолета пуст. Положив оружие на край кровати, он бросил на пол электрошоке?. Ленскому и раньше в страшных снах мерещилась эта встреча. Она представлялась ему по-всякому, но только не так, как случилось на самом деле. Глеб молчал. Ленский наконец задышал спокойно.
– Вы пришли не за тем, чтобы убить меня, – сказал олигарх.
– Конечно, профессионал не разговаривает с жертвой, стреляет сразу и уходит.
– Что вам надо?
– Вы, Спартак Иванович, человек умный, хотя и попались на мою удочку. Отгадайте с трех раз, чего я хочу.
– А если не отгадаю? – прошептал Ленский.
– Тогда я перестану вас уважать и больше никогда не скажу, что вы умный человек. Ленский сухо рассмеялся.
– Можно, я включу свет?
– Только не делайте глупостей, ваши охранники нейтрализованы.
– Надеюсь, они живы?
– Я тоже надеюсь, парни вроде бы крепкие. Ленский спустил ноги с кровати, стараясь не делать резких движений, включил настольную лампу, абажур развернул так, чтобы лампа не бросала свет на Глеба.
– Вы предусмотрительны, Спартак Иванович. Мне в самом деле не хотелось бы сидеть на свету.
– Вы пришли поговорить со мной. Правильно?
– Конечно.
– Я уточню, – в голосе Ленского послышались живые нотки, – вы пришли договориться со мной.
– Несомненно.
– И мы с вами договоримся, – уже жизнерадостно сообщил олигарх.
– Еле сдерживаю себя, чтобы не пожать вам руку. Вы действительно умный человек.
– Что есть, то есть, – самодовольно заявил Ленский.
Теперь он уже не боялся Сиверова. Зазвонил сотовый телефон, лежавший на тумбочке.
– Я думаю, это Прохоров, – с улыбкой сообщил Глеб. – Как вы понимаете, меня у Лии он не застал.
– Да уж…
– Посоветуйте ему продолжить поиски. Я договорился с одним таксистом, пусть он за ним погоняется, только предупредите, что “меня” убивать нельзя.
– Обижаете, – сказал Ленский, – я хоть и не владею сейчас ситуацией, но правильное решение принять могу. Слушаю, – бросил он в трубку.
– Ушел! – кричал Прохоров. – Прямо из-под носа с балкона спустился.
– Ты, твою мать, – незлобиво сказал Спартак Иванович, – что-нибудь по-человечески сделать можешь? Я тебе нечеловеческие деньги плачу. Больше, чем директор завода, получаешь.
– Там такси во дворе ждало, но мои ребята за ним по пятам идут.
– Продолжай поиски и без живого агента не возвращайся. Пристрелишь его – самого порешу.
– Понял, – сказал Прохоров, сопя так сильно, словно у него на плечах сидел Сиверов и коленями сжимал шею.
– Как там Лия?
– Испугана, гад ей пистолетом угрожал. Ленский, прикрыв трубку ладонью, хихикнул.
– Все, иду по следу, конец связи, – по-военному доложил Прохоров.
Ленский бросил трубку на широкую кровать.
– Ты что, в самом деле Лию пистолетом пугал?
– Она, как и вы, человек неглупый, мы обо всем Договорились, она позвонила вам через два часа после моего ухода.
– Кофе она вас угостила?
– Непременно, кофе она хороший варит.
– Отвратный, – сообщил Ленский.
– На вкус и цвет товарищей нет.
Ленский слушал Глеба внимательно, не особо вникая в детали. Он был человеком деловым, схватывал все на лету и придерживался лишь основного направления.
– Вы правы, – наконец пришлось признать ему, – Кривошеев жив, и я не удивлюсь, если Юшкевич сообщит мне завтра, что я арестован, потому что миллионов двадцать может не дойти до государственной казны, и самое гнусное, что ни вы, ни я ничего не сможем доказать. И еще скверно то, что перед арестом мне придется выложить эти самые двадцать миллионов, украденные Кривошеевым. Как говорят на зоне, веером растопырив пальцы: “За мои же сухари и я же пидар”.
Глеб рассмеялся, этой тюремной шутки он не знал, но она пришлась как нельзя к месту.
– Если мы не найдем Кривошеева, то за ваши сухари вас же и опустят.
– Сплюнь, – сказал Ленский. – Надеюсь, ничего, что я перешел на ты?
– Оно, может, и ничего, я могу исчезнуть в любой момент, а ты, Спартак Иванович, – человек видный, даже на Гибралтаре не спрячешься.
– Все деньги.., все они проклятые. Не поверишь, но все самые большие неприятности, случавшиеся со мной, были именно из-за денег, а самые счастливые годы я провел в должности завлаба. И водка по три шестьдесят две была вкусной, и килька в банках – куда вкуснее осетрины с семгой. Что ты посоветуешь сделать?
– Самый дельный совет, который я могу дать, – это оставить меня в покое, и генерала Потапчука тоже, – сказал Глеб. – Не тратьте попусту время и силы.
– Я человек немстительный, хотя неприятностей из-за тебя у меня уже полные карманы.
– Не из-за меня, – уточнил Глеб, – из-за денег.
Ленский подался вперед:
– Согласен, послушай, переходи работать ко мне. Хочешь, начальником охраны вместо Прохорова поставлю?
– Спартак Иванович, ты столько заплатить не сможешь.
И двое мужчин рассмеялись, каждый понял иронию другого.
– Хорошо тебе, – Ленский сглотнул слюну, – заляжешь на дно, а мне пропадать.
– Ты можешь что угодно рассказывать, – произнес Сиверов, – но судьба Кривошеева тебя мало волнует. Тебе самому выплыть надо.
Спартак Иванович с охотой согласился.
– К альтруистам и филантропам я не отношусь. Мне действительно надо свою шкуру спасать. А то, что ты рассказал, – единственный козырь. Урод Кривошеев мне всю жизнь испортил. Такой прокол со мной случается впервые. Лишь бы он украл по-божески. Если же у него в мозгах закоротит и он сопрет неподъемную для меня сумму, я пропал.
– Поднимай, Спартак Иванович, всех, кого можешь, всех, кто способен тебя спасти. С Прохоровым через полчаса свяжешься. Не хочу с ним по дороге встретиться. Человек от злости глупостей наделать может.
– Понимаю, ты не за себя беспокоишься, а за него.
Глеб преспокойно покинул загородную резиденцию Ленского. Олигарх в халате вышел проводить его до двери. Охранник уже пришел в себя и с удивлением созерцал хозяина и ночного гостя, мирно прощающихся в полумраке холла.
– Второй – в кустах за углом, – сообщил Сиверов.
Ленский махнул рукой.
Он вернулся в спальню, взял сотовый телефон и всмотрелся в него, как всматриваются в чудотворную икону, которая вот-вот готова замироточить. Нажатием одной клавиши он соединился с Юшкевичем. Тот взял трубку после второго гудка и заспанным голосом сообщил:
– Юшкевич слушает.
– Это Ленский.
– Ты думаешь, я бы ответил кому-то другому?
– Положим, президенту ответил бы. Дело государственной важности, – сказал Ленский.
– По телефону государственные дела не решаются, – вяло ответил Юшкевич.
– Приходится пользоваться телефонным правом. Я прямо сейчас к тебе еду. Только пиджак надену.
– Галстук не забудь, – зло отозвался Юшкевич. – Что стряслось, можешь сказать?
– Могу: Кривошеев жив.
– Ты с ума сошел?! Его же похоронили. “Восставший из ада”, часть третья?
– Хуже. Он может наши деньги… – и Ленский выругался матом.
Глава 18
Государственный человек даже в три часа ночи в постели у любовницы остается государственным человеком, готовым стать по стойке смирно, лишь только в кармане его пиджака, аккуратно повешенного на спинку стула или брошенного на пол, зазвонит заветный телефон, номер которого известен единицам, особенно когда дело касается больших денег или политики.
И даже будь он в стельку пьяным, инстинкт самосохранения сработает. Трубка – в руках, жвачка – за щекой, машина – под парами у подъезда.
Так было и на этот раз. Несколько звонков Юшкевича испортили людям остаток ночи, но привели в движение государственную машину, словно по всей столице враз завыли сирены гражданской обороны. В спящих зданиях, перепуганные появлением начальства, вскакивали охранники, загорались окна, лифты засновали вверх-вниз. Были вызваны даже секретарши для написания бумаг. Не станет же генеральный прокурор самолично печатать документы! Он и компьютер включить не умеет, да и не обязан уметь это делать. На всякую работу должен быть свой мастер.
* * *Генерал Потапчук спал, и снилось ему, что он сидит в ложе Берлинской оперы, а рядом с ним, облокотясь на обтянутый вишневым бархатом парапет, наслаждается музыкой Вагнера Глеб Петрович Сиверов – в черном смокинге, при черной бабочке, в зеркальных черных очках на бледном лице. Это Потапчук видел совершенно четко. Недавно Сиверов объяснял ему, что к фраку всегда надевают белую бабочку, а к смокингу – непременно черную.
