Андрей Воронин - Алкоголик. Эхо дуэли
— Можешь остановить свою истерику, – прервал его Абзац, – Что ты голосишь, как перед смертью. Такого придурка, как ты, я точно убивать не собираюсь. Так что будь немного повежливее.
— Ты просто никто, – не унимался Паша. – Ты и пьешь потому, что сам понимаешь, что ничего, ничего из себя не представляешь. Ты заливаешь алкоголем свое ничтожество…
Тут у Абзаца потемнело в глазах, не отдавая себе отчета, он сильно ударил Пашу по лицу. Разбил нос. Умываясь кровью, Паша не унимался.
— Тебе конец, – бормотал он.
— Тебе тоже, – отвечал ему Абзац.
И тут получилось то, что всегда происходит, когда не надо. Непредвиденная случайность. Потому что это был старый дом и комната в этом доме была с порогом. А Абзац давно отвык от комнат с порогами и вообще забыл об их существовании, вот он и споткнулся, зацепившись за порог. Споткнулся и отпустил Пашу. И пока Абзац потирал ушибленное колено, Паша наставил на него дуло пистолета. Откуда он у него взялся? Одной пули вполне хватило бы, чтобы уложить Абзаца на месте.
— Не дури, – произнес Абзац.
Паша продолжал целиться. Жить Абзацу не сильно хотелось, и даже в словах Паши о том, что он только играет свою роль, он слышал отзвуки своих ночных мрачных мыслей. Он действительно не был тем, кем хотел стать… И жизнью особо не дорожил. Но умирать от рук придурка! Это против всех правил и принципов! Так не может быть. Это недостойно.
Ситуация явно вышла из-под контроля.
Прикованный к батарее мент наблюдал за ними, а потом подался вперед всем телом и подал голос.
— А я думал, что вы друзья, – ляпнул он совершенно неожиданно.
Он пялился на них с изумлением.
Паша повернул голову в его сторону, и в этот самый момент Абзац выбил у него из руки пистолет. Они одновременно бросились к пистолету, но Абзац оказался проворнее и первым схватил оружие с пола. Стоя на четвереньках, Паша заскулил:
— Не надо!
— Не буду! Я же сказал, что в дурака стрелять не собираюсь. А за свои слова я отвечаю, – сказал Абзац, приковывая Пашу к батарее рядом с ментом. Для того чтобы приковать их рядом, пришлось изрядно повозиться, опыт и профессионализм победили.
— Посидите, поговорите, времени для дискуссий предостаточно. Никакого регламента, – сказал Абзац удовлетворенно.
— Убийца! – кричал ему в спину прикованный наручниками к батарее Паша и дальше по тексту – сплошные оскорбления, в которые Абзац не вслушивался, ведь ничего иного в подобных случаях не говорят.
Впрочем, последняя фраза, которую Абзац услышал уже в дверях, запала ему в душу.
— Каждый раз, когда ты убиваешь человека, ты убиваешь себя! – прокричал ему вслед Паша.
Это было неожиданно точно сказано. Абзац и сам часто думал о том, что, убивая людей, он убивает себя, точнее, свою душу. Но ему не приходило в голову, что кто-то еще может додуматься до такой формулы. Тем более такой ограниченный тип, как Паша.
Впрочем, какая разница. Он жив. Пистолет теперь у него. Что с ним делать? Это второй вопрос. Погода хорошая, день светлый и ясный. А то все дождь и дождь. Достали эти небесные слезы за последнее время как никогда.
Он торопливо оставил дом с высоким фундаментом, бросил беглый взгляд на распятую кроличью шкурку, которая сушилась на солнышке, повернул черное кольцо на калитке.
Уселся за руль бежевой «копейки», которая за последние дни стала ему как родная, и в очередной раз подумал: «Надо побыстрее вернуть ее хозяину». И, как бы в благодарность за такие мысли, старая машина завелась с первого раза. Поехали!
Все свидетельствовало о том, что ему следует быть довольным собой, но нет. На душе было отвратно. Мерзко и беспросветно. Это в природе наступил просвет – выглянуло солнышко. А у него в душе – туман. Ему казалось, он движется по вымершей пустыне, Серая безотрадная пелена застилала все кругом.
А что его ждет? Алкоголь. Ведь первая же выпитая им рюмка практически лишала его воли. Что потом? Забытье? Пробуждения на смятых простынях с больной головой? Снова стучала кровь в висках.
А где-то совсем близко психопат, убивший своего брата по непонятной причине. А с психопатом Лика. Его Лика… Нет, уже не его. Она уже не имеет к нему никакого отношения… Нет, имеет. Потому что сейчас от него зависит ее жизнь. Ее жизнь зависит от того, как он себя поведет. Он не может бросить ее сейчас. Ее надо выручать, а там пусть живет как хочет. Ясно, что им не быть вместе, но не бросать же ее. Ведь большинство бед на земле происходит именно оттого, что близкие люди отстраняются в самые ответственные минуты…
То же самое было и с Лермонтовым. Смертельно раненный, он умирал под дождем. Хотя по правилам в обязанности секундантов входило обеспечение поединка доктором и экипажем для раненого.
И что из этого вышло? Один из секундантов сразу же после выстрела Мартынова вызвался съездить в Пятигорск от живого еще Лермонтова за доктором и экипажем, а через два часа вернулся к месту дуэли без экипажа и без врача. Потом Васильчиков (а это был именно он) утверждал в воспоминаниях, что он заезжал к двум «господам медикам», но получил от них одинаковый ответ, что из-за «дурной» погоды они выехать к раненому не могут, а приедут на квартиру, когда его доставят в город. Поэтому боевой кавказский офицер Дорохов после дуэли обвинял в убийстве не только Мартынова, но и всех четырех секундантов.
К кому из докторов обращался Васильчиков? Вопрос остается без ответа. Но удивительно странным кажется поступок профессора медицины Дядьковского, через несколько дней после убийства Лермонтова внезапно покончившего жизнь самоубийством, отравив себя большой дозой лекарства.
Как бы то ни было, а смертельно раненный Лермонтов лежал под проливным дождем не перевязанный, медленно истекавший кровью. Секунданты даже не догадались защитить Лермонтова от проливного дождя: перенести его под кусты, соорудить укрытие. Они находились в окрестностях Пятигорска, но не проявили настойчивости, чтобы перевезти раненого в город.
Извозчики не желали ехать в сильный дождь за раненым.
Тело доставили в Пятигорск слуги Лермонтова и Мартынова Иван Вертюков и Илья Козлов на телеге, нанятой в городе.
Погруженный в мысли об одинокой смерти, Абзац сам не заметил, как въехал в Пятигорск. Необходимо было остановиться, собраться с мыслями. Он припарковал машину перед каменной оградой, за которой красовался старинный, характерный для начала позапрошлого столетия двухэтажный дом с венецианскими окнами и балконами. Этот дом был чрезвычайно живописен, перед ним разрослась акация, посаженная здесь, судя по всему, очень давно. Абзац вылез из машины и решил пройтись по городу с одним-единственным желанием – проветрить мозги.
Он пошел вдоль каменной ограды и вышел к церкви, от которой на него повеяло покоем. Он вошел в собор. Служба завершилась, но люди не расходились.
Абзац заметил старого человека, стоящего на коленях перед образами, где изображена Тайная Вечеря, на которой Иуда, опускавший руку с кусочком хлеба в солонку, был изображен в виде бритого молодого человека – того и гляди, достанет ключи от иномарки.
Старик повернул к Абзацу лицо и, как будто извиняясь, с застенчивой улыбкой сказал:
– Молиться надо.
Абзац почувствовал невольный прилив религиозности. Вера молящегося нашла отклик в его душе. Он склонил голову и приложил правую руку к груди. Но потом, как бы устыдившись своей слабости, повернулся и пошел к выходу.
Его трудно было назвать примерным христианином… Это был человек нарушивший все Десять заповедей, в том числе главную – НЕ УБИЙ. Его мать ходила в православную церковь, но ей многое импонировало в индийской философии. Очень многое. А в православии были вещи, которые она не принимала. Например, что некрещеные лишаются благодати, что все некрещеные погибнут в аду. Почему? Говорила об этом сыну, а ему было все равно. «Как она там теперь? – подумал о матери Абзац. – Может, поставить свечку за упокой ее души?»
Пока Абзац думал о свечке, на середину правого притвора вынесли черный бархатный поминальный столик. Абзац остановился. «Вот, кстати, и панихида, – подумал он. – Чужое горе. Горе вот этой одетой в траур пожилой заплаканной женщины, этих людей, утешающих ее».
При первых же словах панихиды он весь похолодел.
«… Душу убиенного новопреставленного раба Твоего Михаила», – читал батюшка, помахивая кадилом.
Все это слишком походило на сон. «Михаил, конечно, не Лермонтов, но почему такое совпадение?», – думал Абзац, следя за тем, как свет, падая из верхних окон, снопами пронизывал сизый дым ладана, и, словно в ответ его мыслям, пожилая женщина в трауре зарыдала на всю церковь: «Миша… Миша… Миша…»
Ее бросились успокаивать. Сторож принес воду. Она стучала зубами о стекло стакана, и распухшие губы не втягивали ни капли.
Абзац тихонько отворил церковную дверь и вышел. Тяжелая дверь храма захлопнулась.
