Валерий Горшков - Любой ценой
– Чем могу быть полезен, синьор? – спросил полковник, с первого взгляда узнав в бледном незнакомце приезжего с севера. – Вы говорите по-испански? – на всякий случай уточнил колчаковец, уже готовый, в случае необходимости, применить все свое богатое знание иностранных языков. Но этого не понадобилось.
– Добрый день, Иван Федорович, – тихо сказал Ярослав на «великом и могучем», пристально глядя в глаза белогвардейца. – Мне сказали, что у вас я могу сделать копию фотографии при отсутствии негатива, – он достал из нагрудного кармана рубашки старую, варварски перегнутую пополам фотокарточку, на которой был запечатлен выпуск молодых офицеров сорокалетней давности, и положил на обитую тканью конторку перед стариком. Клименко хватило одного мимолетного взгляда на давно знакомый групповой снимок – ведь одним из запечатленных на карточке безусых офицериков когда-то был он сам, – чтобы понять, что за гость к нему пожаловал. Еще секунда понадобилась белогвардейцу на окончательный анализ ситуации и принятие решения. Наблюдая за стариком, Ярослав невольно залюбовался его железной выдержкой и самообладанием. На лице Ивана Федоровича не дрогнул ни один мускул. Колчаковец казался совершенно спокойным. Хотя это, конечно же, было не так.
– Что ж, можно попробовать. Хотя работа предстоит сложная, – полковник оторвал взгляд от снимка и поднял глаза на Охотника, – и займет много времени. Вы, надеюсь, не торопитесь?
– Мне некуда торопиться, – чуть дернул уголком рта Ярослав. – Я чужой в этом городе.
– В таком случае позвольте угостить вас чашкой кофе? – предложил Клименко. – А я пока подумаю, что смогу для вас сделать. Карточка уж слишком… запущенная.
– Спасибо. С удовольствием, – улыбнулся Охотник. Подчиняясь жесту старика, он откинул крышку на конторке, опустил ее за собой на место и вышел в подсобку, отделенную от помещения для приема клиентов двойной бархатной шторой.
– Здесь вы можете чувствовать себя в полной безопасности, – сообщил Иван Федорович, чуть замявшись. – Простите, я пока не знаю, как к вам обращаться…
– Меня зовут Ярослав, – представился Охотник. – Спецотдел Главного разведуправления армии. Мы прочли ваше письмо и посчитали изложенную в нем информацию заслуживающей внимания.
– Отлично. Признаюсь честно, чего-то такого я ожидал. Присаживайтесь здесь, пожалуйста! – Клименко, проявивший-таки признаки волнения, указал на одно из двух стоящих друг напротив друга кресел, когда они с Ярославом оказались в похожей на рабочий кабинет комнатке с письменным столом и книжным шкафом. В углу, магнитом притягивая взгляд, находился большой черный сейф.
– Курите? – старик открыл стоящую на столике между креслами лакированную шкатулку. – К сожалению, у меня в доме только крепкий трубочный табак. Жена и дочь не курят.
– Нет, – отказался Охотник. – Лучше воды. Жарко тут у вас.
– Я сейчас поднимусь наверх, попрошу дочь принести лимонад, – Клименко поднялся и скрылся за дверью. Минуты через две вернулся. Сел, раскурил трубку и только потом спросил, нахмурив брови: – Кто вы по званию, если не секрет?
– Гвардии капитан, – сообщил Охотник. – Сомневаетесь в моей квалификации? – Ярослав многозначительно скользнул взглядом по трости. – Могу вас успокоить. Это – всего лишь привычка, оставшаяся после ранения. Я уже давно свободно обхожусь без третьей, деревянной ноги.
– Толково, – хмыкнул Клименко. – Мало кто ждет от инвалида сюрпризов. Итак? – Полковник пыхнул дымом и вопросительно посмотрел на гостя из далекой России. – Времени у нас достаточно. Думаю, для начала мне стоит рассказать вам мою историю, капитан. Вы не против?
– Нет. Я не против, – сказал Охотник. – Только прежде, Иван Федорович, я хочу задать пару вопросов.
– Извольте, – кивнул Клименко.
– Сколько в Лас-Суэртосе живет бывших белогвардейцев?
– Насколько мне известно – из оставшихся в живых только я, один, – пожал плечами полковник. – Раньше было двое. Но мой друг, поручик Нежинский, скончался от сердечного приступа еще в тридцать девятом. Его вдова продала дом, дело и уехала в Рио. Больше я о ней ничего не слышал.
– А в Сан-Паулу много эмигрантов из России?
– Не очень, – помолчав, ответил Иван Федорович. – Двенадцать семей. Или тридцать девять человек, если быть точным. Большинство, как и я, эмигрировали после революции. Мы все знаем друг друга и время от времени встречаемся. По старым праздникам. Или когда есть другой веский повод – день рождения, свадьба детей, рождение внуков, похороны. Общение с соотечественниками и родной язык помогают нам и нашим детям ощущать себя русскими.
– В таком случае вам наверняка знакомы двое мужчин, примерно ваших лет, солидно одетых, весьма состоятельных, не отказывающих себе в удовольствии выпить хорошего вина и провести бурную ночь в компании платных гостиничных девиц. Оба вооружены револьверами и как минимум один отлично владеет боксерскими приемами. Профессионально, я бы даже сказал, владеет… Минувшей ночью эти господа сцепились в Сан-Паулу с тамошними цыганами, преподав хамам урок хороших манер, а наутро, по странному стечению обстоятельств, вместе со мной поднялись на «Гаучо» и приплыли сюда, в ваш тихий и провинциальный городок рядом с алмазными рудниками, где, если верить толстяку Апорту, ровным счетом ничего не происходит. Разве что время от времени сдирают шкуру, отрезают яйца и подвешивают на деревьях бывших эсэсовцев из Вервольфштадта… Вот я и подумал, что могут здесь, в Лас-Суэртосе, делать эти господа? Разве что навестить старого друга и товарища по оружию. Так же, как и они сами, потерявшего родину в октябре 17-го. Я прав, Иван Федорович?
– Браво. Браво, капитан, – Клименко улыбнулся и даже несколько раз хлопнул в ладоши. – Я только что убедился, что вы не зря носите погоны разведчика. Впрочем, это вполне закономерно. Как там писал ваш Ленин: «Только та революция чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться»? Этот калмыцко-еврейский людоед уже тогда отлично понимал основы государственной власти. Неудивительно, если вспомнить, где и у каких преподавателей господин Ульянов получил образование. Казанский университет – один из лучших в Империи… Я еще в двадцать восьмом году прочитал его сочинения, хотя, признаюсь, здесь, в Бразилии, они обошлись мне весьма недешево, – полковник кивнул на книжные шкафы, где стояли сотни книг. – Это ведь только вначале красные варвары представляли из собой свору оболваненных большевистской пропагандой, основанной на самых низменных человеческих пороках – зависти и кровожадности, необразованных, дремучих рабочих и озверелых от вековой безнадеги и врожденной ненависти к помещикам крестьян, вкупе с примкнувшими к ним дезертирами из низших армейских чинов… Очень скоро, захватив большую часть России, большевики поняли, что без настоящего рачительного хозяина и образованного специалиста государство существовать не может в принципе. Спохватились. Срочно вернули на службу уволенных преподавателей, юристов, дипломатов, уговорили сменить форму уцелевших офицеров и полицейских сыщиков, ввели НЭП… Но едва встали на ноги, обтерлись – снова вырезали всех под корень! Однако бывшие батраки и холопы раз и навсегда запомнили – дело мастера боится. И ко всему в этом мире, от плетения лаптей до ведения войны, нужно относиться со всем возможным старанием… Печальный опыт финской кампании, закончившейся лишь аннексией части Карелии, и разгром первых месяцев войны с Германией в конечном итоге принесли больше пользы, чем вреда. Командиры научились командовать, а солдаты – воевать… И разведка, к которой вы принадлежите, капитан, не исключение. Она стала высокопрофессиональной. Как прежде, в наше время. В противном случае вы просто не выиграли бы эту чудовищную войну. И мне, не скрою, приятно иметь дело с равным. Мы оба – русские офицеры. С той лишь разницей, что вы присягали на верность уже совершенно другой стране. Моя Россия, увы, навсегда осталась лишь частью истории. И все же… И все же…
Клименко смерил Охотника долгим, испытующим взглядом.
– Как истинный патриот своего Отечества, как бы оно сейчас, спустя тридцать лет кровавой смуты, ни называлось – Великая Российская Империя или СССР – и какому бы богу ни поклонялось, истинному Спасителю Иисусу Христу или рогатому картавому бесу, я хочу сделать для него все, что в моих силах. И в этом своем желании я не одинок… Вы спросили, знаю ли я этих двух людей, на которых вы обратили внимание вчера вечером в Сан-Паулу? И не ко мне ли они пожаловали? На оба этих вопроса я отвечу «да». Оба господина, с которыми вы имели честь заочно познакомиться, раньше, как и я, служили под командованием последнего российского хозяина, адмирала Колчака. После того как предатели-чехи продали его красным, мы вместе ушли в Китай, а оттуда, спустя год, перебрались сначала в Чили, а затем в Бразилию. К счастью, не с пустыми руками… Вскоре я познакомился со своей будущей женой. Она в ту пору как раз заканчивала медицинский институт. После свадьбы Рамона уговорила меня уехать к ней на родину, в маленький Лас-Суэртос. И вот я здесь. Позже у нас родилась дочь, Анастасия. Сейчас ей уже девятнадцать лет. Я сделал все возможное, чтобы воспитать дочь православной, привить ей любовь и уважение к нашей великой культуре. И, господь тому свидетель, это у меня получилось. Жаль, что дорога в Россию для нее навсегда закрыта. Скоро Настя уезжает в Париж. Поступать в университет.
