Алистер Маклин - Пушки Острова Наварон
Взглянув на часы, потом на Миллера, Мэллори напомнил:
— Ты хотел показать какие-то там вещественные доказательства.
— Было дело. Я толковал насчёт трёх вещественных доказательств. — Порывшись в рюкзаке, янки вынул чёрную коробочку чуть поменьше спичечной. — Вещдок номер один.
— Что это? — Мэллори удивлённо поглядел на неё.
— Взрыватель с часовым механизмом, — Миллер стал отвинчивать заднюю крышку. — Не люблю работать с этими хреновинами. Чувствуешь себя этаким революционером, закутанным в плащ, с усищами, как у Луки, в руках бомба с дымящимся фитилём. Но фитиль — штука надёжная. — Сняв крышку, Дасти посветил фонарём. — А вот этот взрыватель ни к чёрту не годится. Выведен из строя, — добавил он негромко. — Часовой механизм исправен, а контактный рычаг отогнут назад. Механизм будет тикать хоть до второго пришествия, но от него даже шутиха не загорится.
— Какого чёрта…
— Вещдок номер два, — продолжал Миллер, словно не слыша капитана. Открыв коробку с детонаторами, бережно извлёк капсюль из фетрового гнезда, выложенного ватой, и поднёс его к самым глазам. Потом поглядел на Мэллори. — Гремучая ртуть, шеф. Всего семьдесят семь гранов, но пальцы оторвёт напрочь. И притом страшно чувствительное устройство. Лёгкий щелчок, и взорвётся. — Янки разжал пальцы, и капсюль упал на пол.
Инстинктивно зажмурясь, Мэллори отпрянул, когда американец изо всей силы топнул по капсюлю тяжёлым каблуком. Однако взрыва не последовало. — Тоже ни к чёрту не годится, верно, шеф? Ставлю сто против одного, что и остальные не лучше. — Он извлёк из кармана пачку сигарет, закурил, посмотрел, как вьётся дымок у пламени свечи, и затем убрал в карман пачку.
— Ты хотел ещё что-то показать мне, — негромко заметил Мэллори.
— Да, я хотел показать тебе и ещё кое-что, — голос Дасти прозвучал ласково, но по спине у Мэллори пробежал холодок. — Я хотел тебе показать шпиона, предателя, самого злобного, хитрозадого и двуличного убийцу и мерзавца, какого только видел свет. — Достав из кармана пистолет с глушителем, янки крепко сжимал его в руке, целясь Панаису прямо в сердце. Дасти продолжал ещё спокойнее, чем до этого:
— Иуда Искариот в подмётки не годится нашему приятелю. Снимай куртку, Панаис.
— Какого чёрта? Спятил ты, что ли? — В голосе капитана прозвучали раздражение и растерянность. Новозеландец шагнул было к нему, но наткнулся на крепкую, точно из железа, руку Миллера. — Что за чушь ты несёшь, чёрт тебя побери? Он и английского-то не знает!
— А может, всё-таки знает? Почему ж он пулей выскочил из пещеры, когда Кейси сказал, что ему послышались какие-то звуки?.. Почему он первый драпанул из рощи? Ты же отдавал распоряжения по-английски! Сними-ка куртку, Иуда, а то руку прострелю! Даю две секунды.
Мэллори хотел было, схватив янки за плечи, повалить его наземь, но тут увидел лицо Панаиса: зубы оскалены, в угольных глазах смертельная ненависть — того и гляди убьёт. Столько злобы на лице человека Мэллори не видел ещё ни у кого. В следующее мгновение ненависть сменилась выражением боли и изумления, когда пуля тридцать второго калибра впилась чуть пониже плеча предателя.
— Через две секунды вторую руку прострелю, — деревянным голосом сказал Миллер. Но Панаис уже срывал с себя куртку, не спуская с Миллера глаз, враз потемневших от звериной ненависти.
Увидев этот взгляд, Мэллори поёжился и посмотрел на Миллера.
Бесстрастность — вот что было написано на лице американца. Бесстрастность. Мэллори снова почувствовал озноб, сам не зная, почему.
— Отвернись, — пистолет не дрогнул в руках янки. Панаис медленно отвернулся. Миллер шагнул вперёд, ухватился за воротник его чёрной рубахи и рывком сорвал её.
— Кто бы мог подумать? — протянул Миллер. — Вот чудеса! Помнишь, шеф, Лука нам рассказывал, будто этого типа публично пороли немцы на Крите? Пороли до тех пор, пока не обнажились рёбра. И спина, дескать, превратилась в сплошную рану.
Взглянув на спину грека, капитан промолчал. Он был в растерянности. Все прежние его представления о Панаисе рассыпались словно карточный домик. На смуглой гладкой коже грека он не увидел ни царапины, ни даже пятнышка.
— Заживает, как на собаке! — съязвил Миллер. — Только такой олух, как я, у которого мозги набекрень, мог додуматься, что этот достойный патриот был немецким агентом на Крите, членом «пятой колонны». Когда он стал немцам не нужен, его доставили ночью на катере на остров Наварон. Как же, пороли его! На тузике добрался до острова, как бы не так! Врёт он, как сивая кобыла. — Презрительно скривив рот, Миллер спросил: — Хотел бы я знать, сколько сребреников он получил на Крите, пока его не раскусили?
— Чёрт побери, старик! Нельзя же убивать человека только потому, что он где-то поднаврал! — возразил капитан. Странное дело, он не испытывал той убеждённости, которая слышалась в его голосе. — Сколько бы у нас осталось союзников, если б…
— Так тебе мало доказательств? — Миллер взмахнул пистолетом. — Заверни-ка левую штанину, Искариот. Даю ещё две секунды.
Панаис тотчас повиновался. Чёрные, полные ненависти глаза не отрывались от Миллера. Грек засучил штанину до колена.
— Повыше!.. Вот так, мой дружочек, — подбодрил его Миллер. — А теперь сними повязку. — Помолчав, Миллер сокрушённо покачал головой. — Какая страшная рана, шеф! Просто ужас!
— Кажется, теперь я понимаю, что к чему, — задумчиво произнёс Мэллори, не увидев на смуглой мускулистой ноге ни царапины. — Но почему ты считаешь его предателем?
— Да потому! Есть, по крайней мере, четыре причины подозревать его. Молодчик этот — гад ползучий. Ни одна порядочная змея не подползла бы к нему и на милю. Хитрый, мерзавец! Прикинулся раненым, чтоб спрятаться в пещере у Чёртова пятачка, когда мы вчетвером отбивались возле рощи от егерей.
— Почему? Боялся, что его ранят?
— Чёрта с два. Этот гад ничего не боится. Спрятался, чтобы оставить записку. Да и потом, притворясь, будто бинтует ногу, оставил записку где-нибудь на видном месте. В ней, наверно, сообщил, что мы выйдем из пещеры в таком-то и таком-то месте. Вдобавок он попросил фрицев выслать нам навстречу соответствующую делегацию. Вот они её и выслали. Помнишь? Это их машину мы угнали, чтоб добраться до города… Вот когда я впервые стал приглядываться к нашему приятелю: после того, как он отстал от нас, но вскоре догнал. Слишком уж быстро для человека с раненой ногой. Но окончательно я убедился, кто он таков, только сегодня вечером, когда открыл ранец…
— Ты назвал только две причины, — напомнил Мэллори.
— Дойдём и до остальных. Вот третья. Он мог отстать, как только покажется впереди встречающая нас «делегация». Этот Искариот не собирался отбросить копыта прежде, чем получит свои сребреники. И — четвёртая причина: помнишь душещипательную сцену, когда он умолял оставить его в пещере, по которой мы выходили? Думаешь, он собирался пожертвовать своей шкурой ради нас?
— Хочешь сказать, он собирался показать немцам дорогу?
— Ну да, нас заложить. Но не вышло, вот он и расстроился. Я ещё не совсем был уверен, что он шкура, хотя и сильно подозревал. Не знал, что он ещё выкинет, потому и врезал ему как следует, когда мы чуть не напоролись на дозор, который поднимался по склону.
— Ясно, — проронил Мэллори. — Вот теперь ясно. — Он в упор взглянул на капрала. — Надо было предупредить меня. Чего же ты…
— Я хотел, но не было возможности, шеф. Этот малый всё время крутился рядом. С полчаса назад, когда началась стрельба, я совсем было собрался сообщить что и как…
Мэллори понимающе кивнул.
— Но как ты его раскусил, Дасти?
— Дело в можжевельнике, — объяснил Миллер. — Помнишь, Турциг сказал, что нас выдал запах можжевельника?
— Но ведь так оно и было. Мы жгли можжевельник.
— Верно. Но обер-лейтенант сказал, что учуял запах, находясь на горе Костос. А весь день напролёт ветер дул со стороны Костоса.
— Господи, — прошептал Мэллори. — Ну, конечно! И как я запамятовал?
— Но фриц точно знал, где мы находимся. С чего бы это? Что он, ясновидящий? Чёрта с два. Ему настучал этот наш приятель. Помнишь, я сказал, что он разговаривал со своими корешами в Маргарите, когда мы отправились туда за провизией? — Миллер с отвращением сплюнул. — Этот гад меня за нос водил. Кореша! Они и в самом деле были его приятели, только немецкие! И харч, который он будто бы спёр с кухни коменданта, в самом деле был оттуда. Пришёл, наверно, прямо на кухню и попросил жратвы. А старый Шкода дал ему ещё и собственный чемодан, чтобы её туда запихать!
— Но немец, которого он прикончил, возвращаясь в деревню? Уверен, это он его и зарезал.
— Панаис его действительно пришил! — в голосе Миллера прозвучала усталая уверенность. — Что значит лишний труп для нашего приятеля?! Небось, наткнулся на этого беднягу в темноте, вот и пришлось его замочить. Надо было держать фасон. Ведь рядом был Лука. Нельзя же, чтобы Лука его заподозрил. В случае чего он мог свалить всё на Луку. Ведь в нём нет ничего человеческого… Помнишь, как его впихнули в комнату Шкоды вместе с Лукой? Как у него кровища текла из раны в голове?
