Леонид Словин - Бронированные жилеты
— Найди. Спроси, кто здесь был?
— Хоп. — Милиционер смотрел сочувствующе. — Правда, он новый. Никого еще не знает.
«Ловко проделано… Что там было?»
Он сунул руки в карманы, покачался с носка на пятку.
«Все там было. Незарегистрированные заявления. В том числе по Старковой и Зубрун… Раскрываемость отдела, а может, и всего управления. Кражи из камер хранения, грабежи…» Все, над чем он продолжал работать, не предавая официальной огласке.
С минуту он постоял.
«Это не Исчурков с его глупыми спаренными телефонами… — Тонкость проведения операции выдавала организатора. — Государственная безопасность. Комитет! Майор Козлов… Рыжий, которого я видел рядом с отделом…»
Как он сказал ему на прощанье, после задержания автоматчика?
«Небось под 100 процентов гонишь? И все за счет укрытых? Настанет день — и мы снова встретимся». Игумнов прошел в дежурку.
— Дай-ка мне книгу доставленных…
Егерь спросил на всякий случай:
— Кого тебе?
Стараниями своего создателя, трагически оборвавшего собственную жизнь генерала Крылова, организованные на манер армейских штабы, они же дежурные части, на деле превратились в коллекторы нужной и ненужной цифири. Дежурные перестали выезжать на места происшествий, охраняя все эти схемы, карты.
— Потом скажу. Где она у тебя?
— Сейчас сделаем.
Лосев быстро перерыл документацию.
Книга регистрации. Книга сообщений из больниц. Комплексные планы. Даже поверхностного взгляда на них — аккуратных, расчерченных разноцветной тушью, в папках с пряжками — было достаточно, чтобы признать в них липу.
— Держи.
Игумнов нашел нужную страницу.
«Неизвестный доставлен из туалета для проверки личности». В графе «Доставили» — «начальник отдела Картузов, начальник ОУР Игумнов…» Налицо была полная дезинформация.
Об автоматическом пистолете-пулемете в книге доставленных вообще не было ни слова. Не зная обстоятельств, невозможно было представить, что произошло, в связи с чем, кем оказался задержанный.
В конце строки стояла чья-то неясная подпись и номер удостоверения.
— Да-а…
— По пальцам его установили? — Игумнов показал дежурному на графу в книге.
— Нет. Пальцы ему не катали. Картузов сказал, комитетчики все сами сделают. — Егерь не знал, что старшина Кулик по указанию Игумнова все-таки снял отпечатки пальцев задержанного. Выходит, говорить об этом с дежурным не следовало.
— Ты железнодорожные билеты его видел?
— Комитетчики их изъяли.
— Откуда он ехал?
Дежурный поколебался, но все же ответил:
— Из Грязей.
— От Воронежа?! — В этом было что-то мистическое.
— Ну да.
— Последний вопрос. Из смежников сегодня никто к нам не заезжал?
— В отдел? Нет. Какие у них к нам дела?
«Свой взял… — подумал Игумнов, поднимаясь наверх. — Взял свой, но для них. Они нами теперь занимаются. Специальное управление. Не подозревают ли они и меня в коррупции? Попал ты в непонятную, Игумнов!»
Из кабинета он все же позвонил Картузову — не заезжал ли к нему кто-то из соседей. Но Картузова не было, а Омельчуку Игумнов звонить не стал. Постарался припомнить короткий разговор с автоматчиком, когда Кулик катал ему пальцы.
«…Я не сделал ни одного выстрела… — сказал тот. — И до этого я же не стрелял! Вы знали! Только угрожал!»
Тогда он отнесся к этому лишь как к стремлению приуменьшить свою вину. Не больше.
«На самом деле это был факт автобиографии…» Он позвонил в дежурку Егерю.
— Посмотри еще раз по ориентировкам — кто разыскивался в тот день, похожий по приметам? В Москве, по республикам…
— Я смотрел. Ничего не было.
Вошел Качан. У него были новости, которыми надо было срочно заниматься.
— Неудобнов нашелся? — спросил Игумнов.
— Нет. Полгода в таксомоторе, никто о нем ничего в парке не знает. А уволили по статье: нарушал дисциплину, не выходил на работу. Судим дважды. Драки, поножовщина.
— Где же он может находиться?
— В парке его особо не привечали. Устанавливать его надо по Подмосковью. Я уже звонил в главк области… Тут вот еще что. В таксопарке дали одного водителя. Бетин Игорь… Был сменщиком у Неудобнова. Когда прилетали женщины, он работал в вечерние смены. Вчера тоже.
— А возвращение в парк?
— Возвращение везде в начале второго часа. 01.10 divide; 01.20. И в одном случае в 02.10. От аэропорта не успеть.
— Отметки — сплошная липа. Как Бетин работает сегодня?
— Вечер. Сейчас на линии.
— Дай команду, чтобы его искали в аэропорту.
— Опять звонил Исчурков…
— Сегодня не говори мне об этом…
Его перебил зуммер дежурной части.
— Звонили из аэропорта. Просили срочно связаться с их начальником розыска. С Желтовым.
Игумнов набрал номер.
— Есть новости?
— Да… Я нашел милиционера, который забрал кольцо у Неудобнова.
— Признался?
— Кольцо у меня.
— И отец Мылиной еще здесь! Аэрофлот должен ему сообщить, почему его дочь прилетела другим рейсом…
Желтов как-то странно помолчал.
— Понимаешь, Игумнов, кольцо не годится. Оно металлическое! Незолотое. Неудобнов прихвастнул в камере. Слышишь?
Игумнов выругался.
Народ в электричке ехал все больше молчаливый, тихий. Было довольно-таки скучновато.
Мишка Неудобнов сел на конечной станции. В Ступине. Несколько раз, раздвигая толпу, выходил в тамбур курить. Чувствовал он себя в форме — здоровым и сильным.
Место его было у окна — никто не пытался занять. В Ступине, у магазина, успел поддать. Азербайджанец, торговавший цветами, во избежание неприятностей отдал три огненно-красные гвоздики. Неудобнов решил отвезти их жене Бетина:
«Чтобы не лаялась, когда приду… „Ходишь пьяный, не работаешь — Игорька сбиваешь!“ Да, он сам кого хочешь собьет, Игорек! Тоже два раза судимый!»
Гвоздики Неудобнов попросил подержать молоденькую телку напротив:
— А то до Нижних Котлов обязательно сломаю. Любимой жене везу. В больницу…
Все промолчали.
— А вы все мужей ругаете!..
Становилось тоскливо, никто из знакомых не попадался. Телка оказалась совсем молоденькой, глупой. Болтать с ней было неинтересно и не о чем. Впереди на лавке сидела старушка. Маленькая, морщинистая, напоминала обезьянку. Неудобнов заговорил с ней.
— Наверное, к всенощной едешь? В Бога веришь, бабка?
— А как же? — Старушка перепугалась. Господа или заговорившего с ней беспутного Неудобнова?
— Святая вера! — заговорил авторитетно. — Как же без того? Грех ведь! — Другие сидевшие в купе старательно отворачивались или делали вид, что дремлют. — Без Бога нельзя!
Проехали Белые Столбы. Вечерело. Народ все прибывал. Электричка была переполнена — в тамбурах, в проходах стояли.
От нечего делать стал вспоминать события последних недель, но так, чтобы ничего не зацепить из того.
В воскресенье ходил в клуб на танцы. Танцевать он не танцевал, был уже «стариком» — двадцать восемь лет… женатиком. Встртился с ребятами, выпили. Он и потащился.
Жене в больницу не позвонил — она по голосу бы определила, что он пьян. Начала бы ругать. Жену он жалел.
Бетин был выходной, дома. Ругался со своей половиной. На машине мотался его сменщик — Неудобнов с ним не дружил.
К себе тоже не поехал. Квартира уже недели три стояла запущенная, грязная.
«Перед выпиской надо кого-нибудь привести — пусть вымоют».
После танцев двинул к девицам в общагу. Нинка — постоянная — была не в духе, поругалась с бригадиром, лежала колодой. Он прилег на пустую койку, на столе увидел книжку «Суд идет». Без обложки, кто-то забыл. Читать он любил. Зачитался. Так и заснул.
Не затронуть того, что не хотел вспоминать, ему все же не удалось.
"— Где кольцо, которое обещал? — злобно спросила Нинка.
— Понимаешь, нет его.
— Продал, что ли?"
Пришлось рассказать:
"— Мент отобрал. В милиции аэропорта.
— Полно врать!
— Хочешь верь, хочешь нет. Не вру!"
Кольцо было золотое, но маленькое, так что никто не брал. Не сколько дней, пока оно находилось у него, Неудобнов носил его в кармане.
"— Чье оно было-то? — Нинка смотрела с подозрением.
— Чье-чье… Чье было — того уж нет!"
После Домодедова он задремал. Вскочил от крика.
— Смотрите! Смотрите!
— Вон лежит…
На пятнадцатом километре перед Москвой железнодорожная колея неслась словно по дну густо заросшего угрюмого оврага.
Поезд шел совсем медленно. По обеим сторонам оврага, несмотря на поздний час, стояли люди. Их было много. Они смотрели вниз, на что-то, что было рядом с поездом.
— Женщина убитая… — поползло из тамбура.
— Милиции сколько!
Неудобнов мгновенно протрезвел. На секунду у него захватило дух. Как во сне, когда отвесный обрыв и не за что ухватиться.
