Лев Константинов - Удар мечом (с иллюстрациями)
— Кто его будет проводить?
Ива недолго подумала, что-то прикидывая. Встала: строгая, неприступная, преисполненная сознания особой ответственности того, что ей предстояло сказать.
— Друже референт! В грепсе по поводу прибытия Офелии сообщалось, что она должна назвать пароль и только после этого изложить суть своего задания. Так?
— Да.
— Вы теперь уверены, что я Офелия?
— Не сомневаюсь.
— Я случайно узнала, что в этом году плохие виды на урожай…
— Были заморозки, и всходы погибли, — отвечая на пароль. Сорока тоже встал. — Значит, вы н есть тот человек, которому…
— Абсолютно точно. Это одно из моих заданий. А теперь, когда мы, наконец, выяснили наши отношения, расскажите, почему до сих пор эта предательница из Зеленого Гая не понесла наказания?
— Дайте собраться с мыслями, панна Ива. Вы ведете разговор в таком стремительном темпе…
— Мы не привыкли терять время, друже референт, — высокомерно ответила Ива. — Итак, я вас слушаю…
Однажды вьюжной ночью
— Сразу же после того, как мы узнали о трагическом финале операции «Гром и пепел», я приказал отыскать Шевчук, — деловито начал Сорока. — Найти и уничтожить! К сожалению, с самого начала след к Шевчук был утерян — она будто сквозь землю провалилась. У нас не было даже ее фото. Пришлось одну из наших девиц загримировать под нее. Получилось достаточно достоверно — вы это фото сегодня видели. Фотографии роздали нашим людям, однако эту девицу пока обнаружить не удалось…
Референт потянулся к сигаретам. Курил он редко, очень заботясь о собственном здоровье. А сейчас разволновался — провал операции «Гром и пепел» темным пятном ложился на его репутацию среди бандеровских соратников.
Пани Настя внесла кофе. Сорока взял чашечку, подождал, пока хозяйка покинула их, и продолжил рассказ. После первой неудачи с поиском Горлинки он предложил взяться за Остапа Блакытного. Остап был телохранителем Марии, под ее влиянием сдал оружие и вышел из леса. Мария могла поддерживать с ним каким-либо путем связь, интересоваться его судьбой — ведь она в некотором роде была его наставником на новых путях.
Остап, после того как порвал с бандитским прошлым, поселился в Зеленом Гае.
— Принципиальным оказался, сволота, — цедил сквозь зубы Сорока, — даже фамилию не стал менять. Хватит, говорит, и того, что я три года по лесам под чужой личиной скитался. Хочу, говорит, стать самим собой…
— И вы позволили ему… стать самим собой? — недоверчиво спросила Ива.
— В этом районе наша сеть была разгромлена, — нехотя признался Сорока. — Подполья там больше не существовало. Остались только два — три информатора, они ни на что, кроме как собрать слухи и сплетни, не способны. Ну, может, еще кто-то в бункерах отсиживается. Но речь шла и о нашей чести — поэтому я отдал приказ нашему «боевику» Беркуту отправиться в Зеленый Гай. И сообщил ему одну из уцелевших явок…
…Беркут, он же Марко Стрилець, хвастливо заявил Сороке, что у него бывали задания и потруднее. На следующий день он отправился на розыски Остапа.
Сравнительно благополучно — пригородным поездом, а потом часто меняя местные автобусы — Беркут добрался до зеленогайских лесов. Пользуясь явкой Сороки, отыскал хату одного из «боевиков», Хмеля. Там жила родственница этого бандеровца, а сам Хмель отсиживался после разгрома банд в бункере. Родственница быстренько собралась в лес по хворост. Убедить Хмеля явиться на встречу оказалось не так просто — родственница не один раз сходила в лес и обратно, натаскала топлива на месяц про запас.
Беркут знал, что только крайняя нужда может заставить такого вот лесовика зимой покинуть бункер. На чистом снегу очень заметны следы, трудно замаскировать вход в убежище, пробраться в село, еще труднее незамеченным воротиться обратно. Вот почему «лесные братья» заваливались в свои бункеры — криивки — на всю зиму.
Только после того, как Беркут через все ту же родственницу-связную пригрозил, что сам отправится в лес и сунет в бункер гранату, «боевик» заявился в село. Пришел он после полуночи — обросший клочковатой бородой, осунувшийся парень лет двадцати пяти. Лицо его от постоянного сидения в подземелье посерело, глаза лихорадочно бегали. Он давно не был в нормальном человеческом жилье и все старался тронуть, погладить рукой мебель, домашнюю утварь. Даже на расстоянии от него разило терпким, спрессованным потом, и мороз не смог вышибить из одежды запах плесени, гнили, лесной влажной землицы. К тому же Хмель при каждом шорохе хватался за автомат. Беркуту даже показалось, что этот ошалелый от чистого воздуха и необычной обстановки парень может запросто всадить ему обойму в живот, не разобравшись что к чему. В иное время он и сам с радостью отказался бы от такого помощника. Но других не было, а Беркут понимал: одному схватить живьем Остапа и выпытать у него нужные сведения не под силу. Он терпеливо, несколько раз повторил пароль, пока не убедился, что Хмель понял, с кем имеет дело. После этого рассказал, зачем пришел.
Хмель знал Остапа Блакытного — раньше встречались. Но помогать Марку он отказался наотрез.
— Не пиду, — угрюмо бубнил он, — мени Остап ничого не зробыв. А не дай боже, з ним що трапиться — емгебисты всю землю перериют, а знайдуть винуватого. Воны сыла, а мы… — Хмель смачно сплюнул на пол и растер порыжелым сапогом плевок.
— Не брыкайся, — Беркут съездил Хмеля по физиономии.
Удар получился звонким и увесистым. Это напомнило Хмелю, что перед ним эсбековец, а с СБ не шутят, ее приказы выполняют, хочется тебе или не хочется. Как ни странно, но оплеуха даже приободрила «боевика». Раз бьет, значит имеет право.
Решили идти в Зеленый Гай в следующую ночь. День пересидели в погребе. Беркут в темноте чертыхался и матерился, а Хмель блаженствовал — после бункера погреб с домашним запахом квашеной капусты, огурцов, помидоров казался ему раем. В темноте он отлично ориентировался и сразу же начал шарить по бочонкам, набивал рот всевозможной едой, приглушенно икая.
— Да перестанешь ты, наконец, жрать? — заорал в ярости Беркут.
— Посидел бы с мое на гнилой трухе, посмотрел бы тогда на тебя, — огрызнулся Хмель. Он долго еще бормотал что-то про чистоплюев, которые думают, что они пуп земли.
После полуночи хозяйка отбросила крышку погреба, и они выбрались наружу.
Начиналась метель. Белая муть слепила глаза, хлестала по лицу. Неба не было, оно слилось с землей, надавило тяжелой, непроницаемой пеленой на поля и лес. Резкий, порывистый ветер рвал одежду, швырялся мокрым липким снегом. До Зеленого Гая было километров семь. Хмель хорошо знал дорогу. Впервые за все время он приободрился — в такую бисову погоду, когда на небесах чертенята в пряталки играют, их никто не заметит. Следы действительно сразу же заваливал, размывал ветер.
Как и предполагали, к хате Остапа подошли в самую глухую пору. Беркут рассчитывал, что примерно полтора — два часа уйдут на допрос Блакытного. До позднего рассвета они успеют скрыться.
Зеленый Гай спал — присели под снегом дома, укрывшись от непогоды садами. Беркут, перекрикивая ветер, вдалбливал напарнику:
— Подходим к хате. Я стучу. Он спрашивает: «Кто?» Говорю ему: «Принес привет от Марии Шевчук, учительницы». Ты стоишь сбоку. Он, конечно, открывает. Бей его так, чтобы не до смерти, нам еще побалакать надо будет. Он падает, втаскиваем его в хату и там начинаем разговор. А потом…
Хмель кивал. Ему не терпелось теперь побыстрее прикончить Остапа, чтобы возвратиться в свой бункер, где его и с собаками не найдут.
— Хорошая ночь! — проорал он. — Наша ночка…
— Ты чем будешь бить? — дотошно допытывался Беркут.
— А ось! — Хмель гордо сунул ему под нос пудовый кулак. — Я им — как цепом.
— Лучше рукояткой пистолета — надежнее…
Подошли к хате Блакытного. Родственница Хмеля, знавшая всех в округе, утверждала, что тот жил одни.
Беркут легонько стукнул в ставню. Никто не отозвался. Эсбековец забарабанил сильнее. Остап откликнулся сонным голосом:
— Кого там лихая годына несет? Нечай, ты? Хмель встал у двери, поднял руку, зажав в кулаке ствол пистолета.
Остап, уже из сеней, снова спросил:
— Кто?
— Вы Остап Блакытный? — Беркуту приходилось перекрикивать метель.
— Ну, допустим, я, — после паузы не очень приветливо откликнулся Остап.
— Вам прислала привет Мария Григорьевна Шевчук. Может, пустите погреться и пересидеть до утра, а то продрог в эту кляту завирюху, а где сильрада — не знаю.
— Чего так поздно? — недоверчиво расспрашивал Остап.
— На работу к вам назначили, завклубом. Вышел из райцентра утром и приблудил в непогоду.
Беркут потоптался, погрохал сапогами о крыльцо, чтобы Остап понял, как ему холодно.
