Михаил Нестеров - Если враг не сдается
— Вы указали в сообщении Седову место высадки группы Литвинова?
— Обязательно. Даже указали время — водитель «Урала» и сопровождающий запомнили, который был час: четверть десятого. Всё это, конечно, сужает круг поисков. Думаю, к утру всё будет закончено.
— Было бы неплохо.
О несколько странноватой привычке Артемова есть в одиночку Кондратов узнал вчера от самого полковника. На предложение «отужинать» (в смысле и слегка расслабиться армянским коньячком) Артемов заявил: «Принесите ужин в кабинет. Я привык есть один». Вот так — сухо, сердито и непонятно. Изгой какой-то, подумал слегка ошарашенный Кондратов. Что он, не умеет есть, чавкает или у него трясутся руки при посторонних? А может, сам не переносит чавканья и неграмотного обращения с ложкой-вилкой? Черт его разберет.
Собственно, об этой странности гэрэушника полковник Кондратов вспомнил, когда позади него открылась дверь и дежурный по части буквально известил:
— Ужин, товарищ полковник!
Что для Кондратова означало: «А ты пошел вон!»
Вспомнил про странность полковника и постарался забыть о ней, как настоящий дипломат, который всегда помнит, что нужно забыть.
Полковник шел по коридору и представлял себе меланхоличное лицо Артемова, пережевывающее, как корова свой ужин. Именно пережевывающее лицо.
Что здесь будет твориться завтра, лучше не думать. Тут будет столько желающих пристроиться к заднице Кондратова, что уже сейчас тошно. Одна отрада — лично встретить ублюдка: «Ну что, щенок драный, доигрался в разведчиков?» Широкой ладонью по затылку и — на первый допрос.
44
В этот день произошло много неожиданного. И вообще, по мнению Михаила Артемова, этот день напарывался на определение «детская неожиданность». К этому подталкивал неожиданный приезд в учебный центр отца Игоря Мельникова генерал-майора Николая Мельникова. Эта новость стала бы новостью номер один, если бы генерал ходил в замах командующего войсками Московского округа внутренних войск, а не ПриВО. Считай, он просто заглянул к сыну, благо от Самары до учебного центра было всего полторы сотни километров.
Стемнело. В части зажглись фонари, у складов вспыхнули прожекторы. Почему генерал Мельников приехал так поздно? Артемов вспомнил, над чем он совсем недавно размышлял: Миротворец, мол, был героем в Чечне, а здесь он никто. И слава богу, что никто.
Николай Александрович приехал, как и подобает генералу, неожиданно и, конечно, не зная, что его сын вместе с группой спецназа находится в рейде. Давно уже, между прочим, с 10 апреля. «Я бы сначала позвонил», — подумал Артемов, ценивший время. Однако быстро поменял свой взгляд: он рассуждал с точки зрения полковника. «Ах, как хорошо быть генералом!..»
Ну, как приехал, так и уедет.
Он подошел к окну, выходящему на небольшой плац, временно ставший парковкой для генеральской «Волги». С минуты на минуту он ожидал появления Мельникова. Он не видел, как Николай Александрович вошел в штаб, но хоть посмотрит на его «выход». Желания переброситься с ним парой слов не было. Во-первых, они не были знакомы. Во-вторых, отсутствовала причина. А причина тем временем подвигалась к Артемову всё ближе и ближе, облаченная в форму старшего офицера-связиста, несшего москвичу очередную радиограмму из штаб-квартиры ГРУ в Москве. Вот если бы генерал-майор Мельников приехал на несколько часов раньше, продолжил размышления полковник, — когда его сын был подозреваемым номер один, то вместо пары слов Артемов предложил бы генералу долгую и неприятную для последнего беседу. А впрочем, мог и отказаться от этой затеи.
Интересно, о чем сейчас говорят зам по воспитательной работе и командир части? О чем угодно, только не о проблеме, которая свалилась на голову полковнику Кондратову, — об этом руководитель учебного центра не был уполномочен распространяться. Это в его же интересах. Хотя Миротворец — это тоже проблема, свалившаяся на Кондратова месяцем раньше. Папа вывел свое чадо из-под ракетно-бомбового удара и нашел надежный блиндаж в виде учебного центра, находящегося хотя и не в ведении генерала, но под боком.
Артемов уже поужинал, выпил горячего чаю, грязная посуда осталась на столе. Когда открылась дверь кабинета, полковник, не оборачиваясь, сказал:
— Да, можете убрать со стола.
— Извините, товарищ полковник...
Михаил Васильевич обернулся, перед ним стоял старший офицер по связи и держал в руке листок бумаги. Он посмотрел на связиста как на предателя, как на «крота», которого он искал и в конце концов нашел. Надо-ел, ей-богу!..
— Что у вас?
— Радиограмма от Тимофеева. — Офицер приблизился и вручил полковнику депешу.
— Спасибо. Свободны. Попросите кого-нибудь убрать со стола.
Офицер кивнул и вышел.
"Вот если бы в радиограмме от генерал-полковника были такие слова: «Спасибо. Свободны»...
Ну, что там еще? Артемов не спешил прочесть сообщение, он нарочито медленно читал «шапку». Ничего интересного, точнее, полезного, ждать не приходилось. Хотя остался какой-то неразрешенный вопрос...
Какой?..
Голова гудела как пчелиный улей. Сердце саднило как от свежей раны. Душа болела как черт знает что. Глаза устали исполнять роль монитора: нож, обезображенный труп...
Что же за вопрос остался неразрешенным?
Сбросив с себя онемение, Артемов принялся за чтение радиограммы с самого начала...
Чего не ожидал полковник, то именно такого поворота событий. Они никоим образом не могли повлиять на исход дела, не пересекутся с ним, разве что добавят остроты, — дело становилось очень и очень интересным. Вот и пришел ответ на неразрешенный вопрос.
Полковник Кондратов смахивал на директора школы, вызвавшего сановного папашу для беседы о его отпрыске. Что отчасти походило на правду. Вряд ли генерал напирал, справляясь о своем обалдуе, вряд ли был доволен откровенным враньем командира части, который однажды сказал капитану Шарову: «Бросай ты его! Говна объешься».
Они разом повернули головы, когда в кабинет вошел Артемов.
— Разрешите, товарищ генерал-майор? — обратился он к старшему по званию.
Мельников не ответил и перевел взгляд на хозяина кабинета.
— Товарищ генерал-майор, разрешите представить...
— Полковник Артемов, — продолжил Михаил Васильевич, видя замешательство Кондратова, — Главное разведывательное управление. Николай Александрович, уделите мне несколько минут вашего внимания. Разговор будет полезен нам обоим. Кажется, я разобрался в одном деле, которое не давало мне покоя. Остались невыясненными небольшие моменты.
— Полковник Артемов возглавляет оперативно-следственную группу ГРУ, — вставил Кондратов.
— Хорошо, я пойду вам навстречу, — после недолгого молчания согласился генерал. У него был приятный, бархатистый голос, однако не терпящий возражений. — Когда я закончу беседу с командиром части, где мне вас найти?
Да, приятный у него голос. Просто не верится, что он не раз срывался на крик:
«Товарищ генерал, там наших режут! Наших, мать вашу генеральскую!»
«Ну что, попробуем, ребята? Связи по-прежнему нет — можно будет отбрехаться».
«Б...! Лучше б я не заходил туда... Почти не помню, как мы вывозили на БТРах обезглавленные трупы солдат...»
Изуродованные тела мотострелков вывозил подполковник внутренних войск МВД, а ныне генерал-майор Николай Мельников.
Вот он, автор того дневника с потрепанными, а сейчас кажущимися обгоревшими страницами, исписанными не чернилами, а кровью: своей и погибших бойцов. Не верится, глядя на спокойное и слегка усталое лицо генерала, что это он был в охранении колонны под Грозным, попадал в засады, выводил из них бойцов, кого-то терял; срывался на крик на генерала армии, видел слезы на прокопченном лице восемнадцатилетнего механика-водителя, плачущего от безысходности, вызванной тупостью и бессердечностью командующего войсками.
45
Генерал Мельников был одет в военную форму и гражданскую утепленную куртку. Такое сочетание в одежде идет ему, пришел к выводу Артемов, вставая из-за стола. Не стиль, конечно, но что-то похожее. «Зачехлился» генерал, значит, рассчитывает на короткий разговор и — восвояси.
— Присаживайтесь, пожалуйста.
Артемов намеренно положил на зеленое сукно стола дневник генерала — дневник откровений, разительно отличающийся от дневников других генералов, издающихся многотысячными тиражами, бестселлер, раритет в потрепанной обложке и в единственном экземпляре. Артемов ждал реакции. Он не разыгрывал спектакль, просто таким образом, казалось ему, было проще начать беседу.
Поначалу Николай Мельников не замечал коричневатой книжицы и не мог найти причину затянувшейся паузы. Наконец он заметил ее. «Вот сейчас он подастся вперед», — предположил полковник, наблюдая за генералом. Но ошибся. Тот поднял глаза и спросил:
— Это не ваша вещь. Как она к вам попала?
