Андрей Воронин - Возвращение с того света
– Да, – сказала Ирина, – наверное. Не знаю.
Она курила, отвернувшись к окну, и рука с зажатой между пальцев сигаретой мелко дрожала, выдавая ее волнение, близкое уже к нервному истощению.
– Прости, – мягко сказала Светлана, – я лезу не в свое дело… Так ты приехала, чтобы поговорить.., с ними?
– С ним, – не оборачиваясь, сказала Ирина. – Я была к нему несправедлива.
– Наверное, ты его очень любила, – сочувственно заметила Светлана. Ирина опустила голову, сдерживая слезы. Что она здесь делает? Почему откровенничает с совершенно незнакомой женщиной, которая вдобавок моложе ее лет на пять, если не больше? Зачем приехала сюда и зачем сидит в этом тесном, набитом бумагой кабинетике?
– Как его звали? – спросила Светлана.
– Глеб, – ответила она. – Глеб Сиверов.
Заведующая библиотекой сильно вздрогнула, уронив пепел с сигареты себе на колени. Глаза ее странно и зловеще сузились, но она тут же взяла себя в руки, так что сидевшая спиной к ней Ирина не заметила ее секундного замешательства.
– Красивое имя, – сказала она. – Не волнуйся. Учитель сделает все, что сможет.
– Спасибо, – сказала Ирина. – Мне почему-то кажется, что я напрасно сюда приехала.
– Что ты, – замахала на нее руками хозяйка, – как ты можешь так говорить! Все будет чудесно, вот увидишь!
«Не сразу, конечно, – подумала она. – Сначала ты будешь биться и кричать, чтобы тебя отпустили. Я-то его знаю, мимо такой женщины он не пройдет. Умна, красива, образованна… Добро пожаловать под балдахин, сестренка! По крайней мере, на пару ночей, а там – как он решит…»
Дверь кабинета приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась женская голова с гладко зачесанными и собранными на затылке в «конский хвост» волосами и длинным, немного лошадиным лицом.
– Салют, – сказала вновь прибывшая. – Чаек попиваете?
– Привет, – ответила Светлана, – заходи.
Ирина нерешительно встала, раздавив сигарету в блюдце, но Светлана снова усадила ее на место.
– Сиди, – сказала она, – куда ты пойдешь?
– Да нет, – ответила Ирина, – я все-таки пойду. Поброжу, подышу… Воздух у вас тут отличный, прямо как живая вода. Даже не верится, что до Москвы рукой подать.
– Да, – сказала Светлана, – с этим у нас полный порядок. Ты не поверишь, но из нашей Крапивки можно воду пить без всякого кипячения.
– С ума сойти, – сказала Ирина. – В общем, спасибо за все. Я так понимаю, что вечером мы встретимся?
– Разумеется, – сказала Светлана. – Зря ты все-таки уходишь. Посидели бы…
Последняя фраза прозвучала фальшиво, и не фальшиво даже, а просто довольно холодно – как обычная формула вежливости. Так кролик в старом мультфильме спрашивал Винни Пуха и Пятачка: «Что, уже уходите?». Ирина прекрасно почувствовала этот холодноватый официальный оттенок и не обиделась: подругам явно нужно было переговорить наедине, а гостеприимство – очень хорошая вещь до тех пор, пока им не злоупотребляешь.
Когда дверь за ней закрылась, Мария Андреевна уселась на только что покинутый Ириной стул, выложила на стол пачку сигарет и зажигалку и, выждав немного, спросила у Светланы, которая смотрела вслед приезжей остановившимся взглядом, заломив правую бровь:
– Все страждущих подбираешь? И кто это?
Светлана повернула к ней бесцветное, как у многих натуральных блондинок, лицо, которое очень красили темно-карие, похожие на спелые вишни глаза, и медленно растянула губы в холодной улыбке, обнажив крепкие, слегка желтоватые зубы.
– Это? – переспросила она. – Как тебе сказать… По-моему, ей нужно чудо. И мне кажется, она его получит.
– Это что, – закуривая, спросила Андреевна, – пророчество?
– Именно, – сказала Светлана. – Она потеряла мужа и хочет пообщаться с его духом.
– Н-да? – с изрядной долей скепсиса обронила Мария, затягиваясь сигаретой и щуря от дыма правый глаз.
– Вот именно, – подтвердила Светлана, усаживаясь за стол и мечтательно закатывая глаза. – Дело в том, что ее покойного супруга звали Глебом. Глеб Сиверов… Тебе это имя не кажется знакомым?
Некоторое время Мария Андреевна молча курила, глядя в сторону. Потом она удивленно покачала головой и вздохнула.
– Вот блин, – сказала она.
* * *Волк ничего не знал о чуде, которое он должен был совершить сегодня вечером. Строго говоря, ему сейчас было не до чудес: он сильно переоценил свои возможности и навыки конспиратора, отдав приказ расправиться с Колышевым. Его дурной нрав снова подвел его, продиктовав поспешное, не до конца продуманное решение, и теперь герр оберет Лесных, игравший в религии крапивинских сектантов роль Господа Бога (ибо у истоков новой веры стоял все-таки он, а не этот похотливый мешок с дерьмом), метал в своего пророка громы и молнии.
Дело происходило в одном из окраинных микрорайонов Москвы, в новенькой, с иголочки, еще не обжитой конспиративной квартире, приобретенной полковником для собственных нужд через цепочку подставных лиц. Отсюда, с двенадцатого этажа новенькой шестнадцатиэтажной пластины, протянувшейся с севера на юг чуть ли не на полкилометра и напоминавшей издали крепостную стену (дом стоял на самом краю микрорайона, и за ним на многие километры не было никакого жилья), открывались совершенно бескрайние горизонты. Вид был бы просто великолепным, если бы за окном было на что смотреть, но там без конца и края расстилался слегка всхолмленный развороченный пустырь, на котором кое-где белели прямоугольники фундаментов, окруженные штабелями бетонных плит и находившейся в простое строительной техникой. Еще дальше, за похожей на зону активных боевых действий стройплощадкой, начинались поля, через которые далеко, на самой границе видимости, тянулась редкая цепочка решетчатых башен высоковольтной линии.
Смотреть в общем было не на что, вид был тошнотворный, но Волков упорно пялился в окно, словно разглядывал там что-то неимоверно интересное.
Это все равно было лучше, чем стоять лицом к полковнику, смотреть на которого в данный момент было страшновато.
Полковник говорил тихо. При современном уровне звукоизоляции нет никакой необходимости прибегать к помощи сложной аппаратуры, чтобы подслушать происходящий в соседней квартире скандал со всеми пикантными подробностями.
И оттого, что ему приходилось сдерживать свою ярость, голос его напоминал утробное рычание готового к смертельному прыжку зверя. От этого голоса у Волкова по спине бегали мурашки, а гениталии съежились и превратились в два маленьких холодных камешка в мешочке из затвердевшей, сморщенной кожи.
– Как ты смел, – сдерживаясь, цедил сквозь зубы полковник, – нет, как ты только посмел? Как это тебе в голову пришло поднять руку на моего человека? Ты, ничтожество, безмозглый жеребец! Как ты до этого додумался? Я тебя спрашиваю, сволочь, отвечай.
– Я уже говорил, – не оборачиваясь, буркнул Волков. – Я тут ни при чем, что вы мне шьете? Он просто рехнулся, перестрелял ментов, засветил больницу… Я вообще не понимаю, что происходит.
Связались с этим психом™ – Дурак, – брезгливо сказал Лесных. – За кого ты меня держишь? Забыл, кто тебя кормит? Решил, что ты умнее всех? Знаешь, вся эта затея сулит большие бабки, но своя шкура мне дороже, так что я могу в любой момент прекратить все это самым простым способом… Хочешь узнать, как это будет?
– Не пугайте, – огрызнулся Волков. – В зону вы меня не отправите. Себе дороже.
– Какая зона? Какая зона?! О чем ты говоришь, родной? – воскликнул полковник. – Да от тебя следа не останется! Про тебя даже не вспомнит никто, некому будет вспоминать… Уничтожу до седьмого колена, как в Библии, и пепел по ветру развею.
Ты понял или нет, сморчок?!
– Да понял я, понял, – проворчал Волков.
Стоять здесь и получать разнос от какого-то вонючего полковника-чекиста было унизительно, и Волк с трудом сдерживал себя, до хруста сжимая челюсти. Истина была проста: Лесных стоило мигнуть, и он исчез бы с лица земли, не оставив следа, как выпавший в середине лета снег… Посмотрим. Это мы еще посмотрим, кто исчезнет. Теперь, когда у меня есть Слепой, а у тебя нет твоего Колышева. Теперь, когда за моей спиной больше тысячи братьев, а ты действуешь на свой страх и риск. Посмотрим.
Ему очень хотелось сказать все это вслух. Слова вертелись на языке, это было похоже на зуд во всем теле, словно он опять, как много лет назад, по пьяной лавочке проспал всю ночь на тюке стекловаты. Был с ним однажды такой печальный случай… Волков очень боялся сболтнуть лишнего и потому старался вообще помалкивать. И Слепой, и тысяча братьев были далековато, а полковник сидел прямо за спиной, по-хозяйски развалясь в кресле, и в одном кармане у него лежал сотовый телефон, а в другом, как у какого-нибудь фэбээровца, тяжелая черная «беретта», уродливая, как смертный грех, но безотказная и очень эффективная. Гипноз – хорошая штука, но пуля действует намного быстрее, и Волк, стоя у окна и разглядывая невидящими глазами раскинувшийся внизу глинистый пустырь, изо всех сил топтал ногами пламя своей гордыни. Для нее еще будет время. Полковник же, глядя в эту широкую, напряженно ссутуленную спину, испытывал чувство, близкое к отчаянию. Ну что за идиот! Два года работы, два года смертельного риска и хождения по лезвию ножа, и все поставлено под угрозу провала из-за сексуально озабоченного недоумка, всерьез поверившего в то, что ему суждено стать новым мессией! Теперь полковник отчетливо видел свои ошибки и ругал себя за них последними словами, поминая присущее большинству русских людей качество, а именно чрезвычайную крепость того, что принято называть задним умом.
