Андрей Воронин - Из любви к искусству
Перельман вышел из кабинета, запер дверь и направился на третий этаж, где располагался кабинет информатики.
Учительница информатики Алла Леонидовна была в школе на особом положении. Во-первых, на самом деле она являлась не учительницей, а бывшим инженером-программистом и потому была лишена большинства чисто педагогических заскоков. Дело свое она знала и любила, уроки вела живо и интересно, посещаемость и успеваемость у нее были практически стопроцентными, а на то, что в отечественной педагогике принято называть воспитательным процессом, она плевать хотела и никогда этого не скрывала.
Во-вторых, она едва ли не единственная из всего педагогического коллектива умела обращаться с компьютером и имела непосредственный доступ к оборудованию кабинета информатики. Перельман, как и подавляющее большинство его коллег, чувствовал себя за клавиатурой персоналки примерно так же, как обезьяна за штурвалом реактивного истребителя, но и он очень быстро оценил преимущество компьютерного набора с последующей распечаткой на лазерном принтере перед традиционным писанием от руки различных планов, графиков и схем. Научно-технический прогресс оказался весьма удобной штукой, и, чтобы иметь доступ к плодам этого прогресса, необходимо было поддерживать хорошие отношения с Аллой Леонидовной.
Впрочем, жрица научно-технического прогресса Алла Леонидовна никогда не задирала нос и отказывала коллегам в их многочисленных просьбах только тогда, когда оказывалась физически не в состоянии их удовлетворить. «Не могу, граждане», – говорила она тогда, и граждане точно знали, что Алла Леонидовна не капризничает и не набивает себе цену, а действительно не может, потому что завалена работой выше головы.
Работала она и сейчас, когда остальные учителя слонялись из кабинета в кабинет, обсуждая новости. Сервер был включен, на большом мониторе мелькали какие-то непонятные таблицы, в углу негромко жужжал, глотая чистую бумагу и отрыгивая исписанную. Алла Леонидовна сидела вполоборота к монитору, курила длинную черную сигарету с золотым ободком и время от времени щелкала клавишами мыши. Она всегда курила очень дорогие импортные сигареты, потому что была красива – едва ли не красивее завуча Валдаевой, не знала отбоя от мужиков и, как разумная женщина, никогда не выбирала себе поклонников из числа своих коллег, предпочитая мужчин посолиднев.
– А, – сказала она, увидев стоящего в дверях Перельмана, – потерпевший! Ну и каково вам в этом качестве?
– Да какой я потерпевший, – ответил Перельман, усилием воли заставляя себя не пялиться на высоко оголенные съехавшей юбкой ноги Аллы Леонидовны. – По сравнению с нашим сторожем я настоящий счастливчик. Это как в песне: Рабинович стрельнул, стрельнул и промазал и попал немножечко в меня… Только тут наоборот.
Целились в меня, а досталось сторожу… В общем, если честно, то чувствуя я себя довольно паршиво. Давайте не будем об этом, ладно?
Алла Леонидовна очень нравилась Перельману еще и тем, что о многих вещах с ней можно было говорить прямо, почти как с мужчиной.
– Не будем так не будем, – легко согласилась она. – Тем более что пришли вы наверняка не для того, чтобы обсудить со мной ночное происшествие. Только учтите, что принтер у меня занят и будет занят еще часа два, а то и все три.
– Мне не нужен принтер, – сказал Перельман. –Мне нужен телефонный справочник.
– Ну, это проще, – ответила Алла Леонидовна. – Вы сможете вызвать программу самостоятельно? Вон та машина, что в углу, в вашем полном распоряжении. Или вам все-таки помочь?
– Я попробую сам, – сказал Перельман. – Двадцать первый век, знаете ли, пора все-таки как-то осваиваться. Только… Я там ничего не сломаю?
– Не думаю, – затягиваясь сигаретой и глядя на монитор, рассеянно откликнулась Алла Леонидовна. – Но если заблудитесь, кричите «ау!». Я мигом вас выручу.
– Спасибо, – сказал Михаил Александрович.
Он постоял еще пару секунд, с удовольствием разглядывая подсвеченный голубоватым сиянием монитора красивый профиль Аллы Леонидовны, и направился в угол, где мерцал цветной заставкой еще один включенный компьютер.
Ему уже приходилось пользоваться компьютерной программой «09». Эта программа была удивительно проста и удобна в обращении, и через минуту Перельман уже прогонял через экран монитора бесконечно длинный список абонентов городской телефонной сети. При этом одним глазом он косился на Аллу Леонидовну, пытаясь угадать, не контролирует ли она его действия через монитор сервера.
Вскоре он пришел к выводу, что Алла Леонидовна целиком поглощена своим собственным делом. Она не отрываясь смотрела на монитор, пощелкивала мышью и периодически небрежно пробегала четырьмя пальцами левой руки по клавиатуре, вводя в машину какие-то команды. Перельман успокоился и вызвал на монитор список абонентов, чьи фамилии начинались на букву "Б". Белкиных в этом списке оказалось столько, что он поначалу даже растерялся: у него просто не было времени на то, чтобы проверить их всех.
Он чуть-чуть напрягся и без труда вспомнил, что журналиста Белкину зовут Варварой. Он помнил это еще с тех пор, когда Белкина работала на телевидении. Тогда это имя было у всех на слуху: репортаж Варвары Белкиной, авторская программа Варвары Белкиной, наш специальный корреспондент Варвара Белкина… Знать бы еще ее отчество! Варвара – редкое имя, но в справочник-то занесены не имена, а инициалы!
Действуя методом исключения, он отобрал полтора десятка Белкиных женского пола. Основная масса телефонов была зарегистрирована на Белкиных-мужчин, и женщин среди этих длинных столбцов было довольно легко найти.
Из этих полутора десятков имена только двух Белкиных начинались на "В", но одна из этих дам жила у черта на рогах, в Зябликово, на каком-то Гурьевском проезде. Перельман в тех местах не бывал никогда, но ему казалось, что это место находится возле самой кольцевой дороги, если не за ее пределами. Вряд ли известная журналистка до сих пор жила в такой дыре.
Зато вторая В. Белкина обосновалась поближе к центру, и Перельман решил, что это именно тот человек, которого он ищет. Он тщательнейшим образом запомнил телефон и адрес, прокрутил список до буквы "К", выбрал курсором какого-то Д. Г. Кузнецова и смущенным тоном окликнул Аллу Леонидовну.
– Извините, – сказал он, когда та подошла, цокая по паркету вызывающе высокими каблуками, – я все-таки заблудился. Вся эта техника не для меня. Я ее просто боюсь. Вот, я нашел нужного человека, но никак не могу вывести на экран его данные.
Алла Леонидовна снисходительно улыбнулась, слегка наклонилась, обдав Перельмана густым ароматом дорогой парфюмерии, и два раза небрежно ударила по клавишам изящным пальцем с длинным, любовно ухоженным и покрытым сверкающим бесцветным лаком острым ногтем.
Не переставая бормотать слова благодарности, Перельман выписал на бумажку телефон неизвестного и абсолютно ненужного ему Д. Г. Кузнецова, закрыл программу, раскланялся с Аллой Леонидовной и ушел.
Он заглянул в учительскую, пообщался несколько минут с коллегами, более или менее ловко уклоняясь от расспросов, а потом извинился и отошел в угол, где на отдельном столике стоял городской телефон. Он трижды набрал номер Белкиной, но ее телефон не отвечал: видимо, журналистка была на работе.
«Или в милиции», – кусая губы, подумал Перельман.
Он тут же в ужасе отмел эту мысль. Если Белкина обратится со своим открытием в милицию, как сделал бы на ее месте любой нормальный человек, он пропал. Через час, а то и меньше, за ним пришлют опергруппу с автоматами. Возможно, это будет не опергруппа, а просто майор Круглое с наручниками в кармане. Неизвестно, что лучше… Да и какая разница? Что взвод ОМОНа, что майор в штатском – конец-то все равно один…
Но Варвара Белкина – это Варвара Белкина, а не какой-то там обыватель. В милицию она не побежит, потому что милиция первым делом в интересах следствия запретит ей обнародовать то, что она раскопала с помощью этого своего приятеля. А для Белкиной главное сенсация, а вовсе не интересы следствия. С какой радости она станет отдавать ментам такой жирный кусок? Пусть ищут сами, а если не умеют – пусть тогда хотя бы газеты читают… Утереть нос уголовному розыску, самолично раскрыть преступление, а заодно и тайну исчезнувшего почти сто лет назад золотого сервиза – это же настоящая слава, от которой ни один журналист не откажется по доброй воле. Тем более что для этого всего-то и нужно, что подержать ментов в неведении денек-другой.
Все это было очень шатко и ненадежно, но Перельман понимал, что рассчитывать ему больше не на что. Если Белкина поведет себя как-то по-другому, ему конец. Если он ошибся, если приятель Белкиной не поделился с ней своим открытием, а решил раскручивать эту тайну самостоятельно, Перельману конец, потому что действовать надо очень быстро, а он не знает не только адреса этого приятеля, но даже его имени.
