Георгий Олежанский - Шах и мат
— Но если, как ты говоришь, нам грозит опасность, тогда я хочу остаться рядом с тобой. Это Аллах посылает испытание нашей любви.
«Боже! — пронеслось в сознании Амира. — Ну почему все так сложно!»
— И если суждено погибнуть, — не унималась Зуля, — я погибну вместе с тобой.
Грубо схватив Зулю за руку, Амир потащил ее подальше от стоявших около машины Сулимана и его сподручных, чтобы последующий разговор никто не услышал.
— Амир! — воскликнула девушка от резкой боли.
Таким она любимого не видела. Зуля вообще искренне полагала, что Амир просто не способен на злость и грубость, в отличие от ее отца и брата. И теперь такое поведение возлюбленного испугало ее.
— Что ты делаешь? Мне больно.
И только убедившись, что никто за ними не наблюдает, Амир отпустил Зулю.
— Ты любишь меня? — спросил он.
Она секунду колебалась, все еще приходя в себя, а затем кивнула.
— Тогда слушай: меня зовут не Амир.
— Как так? — только и смогла прошептать девушка.
Амир не ответил. Но в его твердом и решительном взгляде она прочла, что это не шутка. И сейчас Зуля уже не представляла, кто на самом деле этот человек, которого она всегда знала как Амира и которого при всем желании не смогла бы возненавидеть. Скорее наоборот: Зуле очень хотелось прижаться к нему, но присущая роду Гагкаевых гордость и стойкость не позволили поддаться чувствам.
— Почему?
Она задавала вопросы, на которые он не мог ответить. И не потому, что это «государственная тайна», а потому, что не знал, что сказать. В самые ответственные моменты слова теряются, тонут в глубине чувств.
— Это сложно, Зуля, — выдавил он и попытался приобнять ее.
— Нет, Амир! — выпалила она, отстранившись. — Или как мне тебя называть?
Сулиман, наблюдавший со стороны за прощанием влюбленных — так, по крайней мере, он думал, — не без гордости улыбнулся, когда дочь решительно оттолкнула Амира.
— В меня пошла! — улыбнувшись, сказал он Макке, усаживающейся рядом с ним. — Настоящая волчица.
Посмотрев на молодых людей с горечью, Макка только молча кивнула. Ведь она знала то, что именно Сулиман — ее проницательный муж — не заметил, обуянный гордостью за дочь. Она знала, что сейчас разбивается сердце не только Зули, но и ее. Но мужу ничего не сказала.
— Кто ты на самом деле? — едва не плача, спросила Зуля.
— Меня зовут Сергей, — ответил он. — Я здесь, чтобы остановить твоего отца.
— Убить! — жестко выпалила Зуля. — У нас это называется простым словом — «убить».
— Зуля… — Сергей попытался перебить девушку, но она жестом остановила его.
Смахнув с щек слезы, Зуля произнесла:
— Ты пригрелся в нашем доме, пользовался теплом нашего очага, делил за общим столом пищу, ты стал нам родным. А оказывается, за Амиром скрывался шакал, который только и выжидал момента, чтобы исподтишка нанести смертельный удар.
Выслушать и принять сказанное, пусть это и была правда, оказалось тяжело. В этот момент вспомнились слова майора Архангельского: «Там будешь только ты и противник. Противник, которого, возможно, придется любить как родного. Не думай, что свои тебе помогут, ибо для них ты будешь чужим. Не полагайся на чужих, ибо они тебе не свои. Делай то, что должен».
— Не вини меня и не суди, — жестко бросил Амир-Сергей, и Зуля умолкла. — Не только ты здесь предана. Не одной тебе сейчас тяжело. Подумай обо мне… Подумай о том, в каком положении оказался я.
— А что ты? — не понимала Зуля.
— Действительно, — с сарказмом произнес он, готовый обрушить на ее голову гневную тираду, проникнутую различными чувствами: любовью, ненавистью, болью, отчаянием, — всем, что сжигало душу и терзало сердце не один месяц, с самого первого дня, как он ее увидел.
Но Зуля, каким-то непонятным образом понявшая его состояние, приблизилась к нему почти вплотную и накрыла его губы ладонью.
Глаза Амира-Сергея округлились от удивления.
— Ш-ш-ш-ш, — нежно сказала она, — не надо.
Гнев, бушевавший в душе этой хрупкой девушки секунду назад, утих, словно его и не было.
Сергей чувствовал, как вздымается ее грудь, как стучит сердце, а щеку обжигает ее дыхание.
— Кем бы ты ни был, Амиром или Сергеем, — шептала она ему на ухо, — это на самом деле не важно. Аллах послал тебя мне на испытание, а значит, наша любовь писана им на небесах и мы не расстанемся. Русский ты или чеченец — это не имеет значения. Важно лишь то, что я люблю тебя.
— Эй, — окликнул их Сулиман, явно не довольный близостью дочери и Амира, — пора ехать!
Зуля отдалилась на шаг.
— Вот, — сказал Сергей, вкладывая в руки возлюбленной небольшой сверток, — это тебе. Возьми. Я хотел подарить тебе несколько иначе, но боюсь, что такого шанса уже не представится.
По щеке Зули скатилась слеза.
— Я сберегу память о тебе, — прошептала она и, отвернувшись, побежала к машине.
Амир с тоской смотрел на удаляющуюся от него Зулю.
— Ты уверен, — спросил у него Сулиман, когда заурчал мотор, — что русские планируют операцию?
Амир слушал вполуха.
Машина тронулась с места, медленно набирая скорость.
Амир плотно сжал губы. Его сжигали любовь к Зуле, досада расставания, ненависть к Сулиману, злость на систему, из-за которой он оказался в этом смертельном водовороте.
— Да, — коротко ответил он.
Развернулся и ушел в дом.
Глава 3
Чеченская Республика, г. Грозный, 3 августа 2009 года
Такой красоты я не ощущал никогда в жизни. Яркость и сочность красок поражали, словно картина, написанная акварелью, расплывалась, как вода.
Где-то высоко в небе подал голос сокол-кречет. Я вскинул голову, ладонью закрыв глаза от ярких солнечных лучей, но увидел только парившую в облаках темную точку и явственно почувствовал, что сокол обратил свой «клич» именно ко мне.
И отчетливо услышал: «Смелее».
И вторив этому, сокол снова коротко крикнул.
А поле простиралось насколько хватало глаз, далеко за горизонт.
Я снял ботинки и аккуратно ступил на мокрую после недавно прошедшего короткого летнего дождя землю, и она окутала меня влажной прохладой, и ступни мои покалывало от прикосновения к мелким камушкам.
Сделал первый шаг, прислушиваясь к чувствам, обострившимся до предела, стараясь не пропустить ни одного, даже самого призрачного ощущения. Запах полевых цветов и луговой травы опьянял, отдаваясь в сознании бесчисленными вкусовыми вспышками. Вот светло-розовые с голубоватым оттенком васильки и тут же белые ромашки. Покачиваясь, горели темно-синим колокольчики, их едва различимый звон манил, заставлял идти дальше — вперед.
Второй шаг дался легче.
За колокольчиками шумела переливающаяся молочным ватага цветков полевой земляники, пьяня своим нежно-приторным запахом. А чуть дальше — ярко-зеленый клевер зазывал окунуться в его заросли, обещая благость и безмятежность духа.
Полной грудью вдохнул смешавшиеся между собой и в то же время стремящиеся переспорить друг друга запахи поля, пока сознанием не уловил свежие нотки только что скошенной травы, которые заполнили всего меня, перекрыв все остальные запахи, они как будто сами в почтительном уважении отступили в сторону.
Я открыл глаза, а сокол крикнул: «Чего же ты ждешь?»
Отбросив последние сомнения, сломя голову побежал куда-то вперед, не представляя, что меня там ждет.
Игоря, погруженного в собственные мысли, подтолкнул сидевший рядом Доментьев.
— Не спи, — буркнул он.
Кириллов не сразу понял, в чем дело, с трудом вернувшись в реальность.
«Странное наваждение», — пронеслась в голове мысль.
— Что нам скажут сотрудники Центрального аппарата? — недовольно поинтересовался руководитель инструктажа — начальник 3-го отдела Службы ЗКСБТ Управления полковник Анатолий Иванович Смирнитский. Оказалось, правда, что он уже дважды задавал этот вопрос. — Или им, как всегда, сказать нечего, когда дело касается реальной работы?
Присутствующие весело загудели, кто-то от удовольствия даже хрюкнул.
Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы уловить иронию в словах Смирнитского.
— А-м-м-м, — протянул Кириллов, стараясь выиграть время, — отчего же, есть.
Хотя он и понятия не имел, что именно собирается говорить дальше.
— Какого хрена! — попытался осадить Кириллова Максим.
Он наклонился в сторону Игоря, говоря шепотом, чтобы не услышали остальные.
Кириллов, недоумевая, словно мальчик, впервые увидевший спортивный болид «Формулы-1», тупо смотрел на Доментьева.
— Что? — спросил Игорь.
— Черт возьми, Игорек, — Доментьев тоже злился, — тебя взяли только потому, что Кривошеев настоял на этом…
