Андрей Воронин - Тень прошлого
«Может, Саню послать? – подумал он. – Нет уж, хватит, научили. Не довезет он папку – тогда можно прямо сразу стреляться, не дожидаясь руководящих указаний.»
Как будто уловив начальственные мысли, в кабинет вошел Санек – легок на помине. Конечно, не просто так вошел, а после соответствующей церемонии: звонок по внутреннему телефону от Оли, начальственное «Пусть войдет», осторожный стук в дверную филенку и только потом уже – собственно Санек, в натуральную величину и заметно вспотевший от непривычных процедур.
Он остановился у дверей, посверкивая оттуда недобрыми волчьими глазами, откашлялся в костлявый кулак, переступил ногами в вечно нечищенных туфлях и хрипло спросил:
– С пацаном чего делать, Андрей Игорич?
– Игоревич, – автоматически поправил его Званцев.
Санька, конечно, не переделаешь, но стоит позволить этим уродам коверкать твое отчество, как они через неделю вообще забудут, что оно у тебя есть, а через две станешь ты у них просто Андрюхой, которого можно хлопнуть по плечу и между делом послать подальше, чтобы не лез со своими поручениями, не мешал в карты шлепать…
То есть все, конечно, не так легко и просто, но все равно гораздо проще и легче, чем обратный процесс.
– Игоревич, – послушно поправился Санек. – Извините. Я говорю, с пацаном чего делать будем?
Куда его?
– Я тебя слышал, – проворчал Званцев. – Хрен его знает куда его девать.
– Что, папашке пока отдавать не будем? – спросил Санек и ухмыльнулся, сверкнув своим складом металлоизделий.
– А сам как думаешь? – откидываясь на спинку кресла и с интересом глядя на Санька, спросил Званцев.
Вопрос был не праздный: Санек, хоть и не был профессионалом, обладал совершенно звериной хитростью и порой удивлял Званцева, подавая очень дельные советы.
– Отдавать, конечно, нельзя, – рассудительно сказал Санек. – Рано отдавать. Надо этого следака еще немного за салом поводить, чтобы уж наверняка… Только… это.., прибрать бы куда байстрючонка этого. Плохо, что он на хате у меня сидит. Опасно. Соседи там, да и участковый меня пасет.
– Ч-ч-черт, – сказал Званцев. – Вот так всегда, – пожаловался он Саньку, – когда торопишься: сядешь по-большому, а штаны-то снять и забудешь.
Санек, блюдя свое мелкоуголовное достоинство, сдержанно кивнул. Впрочем, Званцеву на его достоинство было глубоко начхать. Если бы Санек вместо солидного кивка разразился подобострастным хихиканьем, для Андрея Игоревича это не имело бы никакого значения: Санек был и оставался шестеркой независимо от того, как он пытался себя вести. Нравится ему строить из себя крутого мафиози – на здоровье, лишь бы работал и поменьше есть просил.
– Отвези его ко мне на дачу, что ли, – проворчал Званцев. – Только не в дом, на черта он мне там нужен, ублюдок… Весь фарфор мне перебьет. В старой бане его запри, понял? Кто у тебя там с ним сидит?
– Да полудурок этот, – махнув рукой, сказал Санек.
– Какой еще полудурок?
– Да Василек же, – пояснил Саня. – Трясется весь, как этот…
– Это правильно, – одобрил Званцев. – Все-таки знакомое лицо. Он его уже у себя дома видел, вот пусть и запомнит покрепче… Ты все понял?
– Чего ж тут не понять, – сказал Санек. – Волыну ему дать?
Званцев пожал плечами: на мелочи он отвлекаться не любил.
– Нет, не дам, – подумав, сказал Санек. – Отстрелит он себе яйца, чернильная душа, вот и все. Ну так что, ехать?
– Да, – сказал Званцев. – Действуй, Санек.
– Ага, – сказал Санек. – А за папкой когда?
– За папкой я как-нибудь сам, – ответил Званцев. – Этой папке цены нет, так что я уж лучше сам…
– Не доверяете? – набычился Санек.
– При чем тут доверие? – пожал плечами Званцев. – У тебя есть занятие – вот и занимайся. И потом, есть вещи, которые лучше не передоверять никому, если хочешь спать спокойно. Все, вперед.
Санек ушел. Званцев позвонил Оле и потребовал кофе. Время на то, чтобы не торопясь выпить чашечку, у него было. Он потягивал крепкую смесь, откинувшись в своем глубоком кресле и хмуря брови.
Званцев был недоволен. Вся эта свистопляска с киднеппингом была ему нужна как прострел в пояснице. Лопатина можно было бы дожать и без этого. Куда, спрашивается, торопится Агапов? Сам вызвал джина из бутылки, а теперь он, Званцев, должен этого джина заталкивать обратно. Нашел себе царя Соломона на твердой ставке…
Ну вот куда, спрашивается, девать этого мальчишку?
Мальчишка-то не маленький, все сечет, все запоминает: места, машины, лица…
Званцев даже закряхтел с досады. Саньку, видите ли, неудобно держать пацана у себя: соседи у него, участковый… Званцеву, конечно, удобнее.., мать твою! А ведь мальчишку придется убрать, с внезапной холодной ясностью понял он. Никогда этим не занимался и думал, что не придется. Солдат ребенка не обидит.., кто сказал? Забродов.
Опять Забродов, черт бы его побрал со всеми потрохами!
А если убирать пацана, то надо убирать и папашу.
Папаше туда и дорога, пусть только папочку отдаст. Расследованием своим он, похоже, занимался в порядке художественной самодеятельности: не то выдвинуться захотел, не то продать свою папочку Агапову. Ну и купил бы, с привычным уже раздражением подумал он об Агапове.
Лопатин много не попросил бы, да и жалко все-таки – работал человек…
Он немного успокоился. После того как материалы лопатинского расследования окажутся у него в руках, а сам Лопатин навеки исчезнет с горизонта, не останется ничего, что указывало бы на связь «Борея» со смертью следователя прокуратуры Лопатина и его сына. Правда, эту корову, мадам Лопатину, должны скоро выпустить из тюрьмы, а она видела Василька.., и вообще…
А, семь бед – один ответ, решил Званцев. Если списывать, так уж всех разом. Если бы царь-батюшка в свое время не постеснялся списать Владимира Ильича и некоторых прочих деятелей, жили бы мы сейчас как у Христа за пазухой. Умный человек тем и отличается от дурака, что учится не на своих, а на чужих ошибках. А то, что все это будет сильно смахивать на какую-то резню, нам не привыкать.
И вот еще что, подумал он. Надо обязательно получить на все это санкцию Агапова. Лучше, конечно, в письменном виде, но на крайний случай сгодится и устное распоряжение: уж чего-чего, а записывающей аппаратуры у нас хватает, спасибо тому же Агапову. Он-то рад до смерти, что я у него на службе по уши в дерьме извозился – связал, мол, Званцева по рукам и ногам. А мы ему тогда – пленочку… Да и вообще, такие вещи в хозяйстве не помешают. Я ему не Иргер…
Он допил кофе и потушил сигарету в чашке. Оля этого не любила, и он это знал, но действовал сознательно.
Секретарша успешно справилась с двумя последними заданиями. Он похвалил ее, щедрой рукой отсыпал зелени и считал, что поступил правильно. Теперь же, просто для равновесия, ее следовало слегка ткнуть во что-нибудь ее безупречным носиком, например в остатки кофейной гущи с промокшим вонючим бычком посередке, – просто чтобы не заносилась. Это была его обычная практика, с помощью которой он успешно содержал своих сотрудников в страхе, постоянно давая им понять, что их хорошая работа подразумевается сама собой, точно так же как и то, что он, Андрей Игоревич Званцев, для них не просто начальник, но хозяин, царь и Бог.
Он снова позвонил в приемную и велел Оле забрать чашку. Она пришла тотчас же и, увидев поджидавший ее свинский сюрприз, даже бровью не повела, словно ничего не заметила. Званцев при этом испытал законную гордость маститого укротителя хищных зверей. Ему даже захотелось встать, повернуться к Оле спиной и, широко раскинув руки, воскликнуть: «Алле-гоп!». Впрочем, такая выходка свела бы на нет все результаты его работы – Оля все-таки не была тигром. Она была гораздо, гораздо опаснее.
Он покинул офис, пребывая в отличном расположении духа. Званцев понимал, что его радует. Ему было наплевать на солнечный летний день и на Олины ножки, которые сегодня были одеты в мини и представляли собой воистину захватывающее зрелище, – его радовало только что принятое решение, простое и окончательное. Он был согласен с Александром Македонским: всякие заумные узлы надо рубить к чертовой матери, даже если ты сам их ненароком завязал. В мире такое количество шнурков и веревок, что узлов можно не жалеть: их все равно хватит на три жизни.
* * *Когда Илларион отыскал на Крымском Валу офис охранного агентства «Борей», день уже клонился к вечеру.
Солнечный свет приобрел тот неповторимый красноватый, очень теплый оттенок, который можно увидеть только перед закатом. С недалекой реки тянуло прохладой, а нагретый асфальт источал приятное тепло, не имеющее ничего общего с дневным сумасшедшим пеклом. Наступал вечер – время отдыха и развлечений, время вести девушек в кино, театры и рестораны, время мирных бесед за бутылочкой портвейна на скамейках в тенистых московских дворах, золотое время покоя и релаксации. Время насиловать девушек, бить друг другу морды в ресторанах и насмерть резаться зазубренными осколками бутылок из-под портвейна в темных дворах и не менее темных подъездах наступит немного позднее, когда солнце окончательно скроется за горизонтом, – время гоп-стопов, угонов автотранспорта и кровавых разборок между супругами и бандитскими группировками, кровавые часы, когда милиция, «скорая помощь» и спасатели сбиваются с ног, мечась по сумасшедшему, пьяному городу, не успевая собирать тела – еще живые и уже мертвые, а обыватели сидят за запертыми на все замки железными дверями и смотрят телевизор.
