Андрей Воронин - Пророк
– Смотри, Женька, все честно, – Корнилов продемонстрировал две ладони. На одной в лунном свете поблескивал патрон, другая оставалась пуста.
Петров, несмотря на то что буквально засыпал, внимательно следил за другом, боясь подвоха. Тот завел руки за спину, затем резко выставил перед собой два сильно сжатых кулака.
Женька прищурился, двумя руками схватил левый кулак и сказал:
– Разжимай правый.
Правая рука оказалась пустой. На всякий случай Петров проверил, есть ли патрон в левой.
Прошлый раз Корнилов его наколол, спрятав за спиной патрон за ремень, а потом по дурости признался в этой нехитрой наколке.
– Черт, все честно, – пробурчал Петров. – Тебе спать.
Корнилов посмотрел на часы и расплылся в благостной улыбке.
– Сейчас без пяти двенадцать, значит, я сплю до половины первого.
– Нет уж, на полчаса договаривались. Спишь до двадцати пяти минут.
Часы были одни на двоих. У Петрова их забрали старослужащие.
– Ты только стрелки не переводи.
– Я же не падла какая-нибудь.
В экстремальных условиях человек становится невероятно изобретательным. У солдат караульной службы существовало множество хитростей, множество уловок, о которых, естественно, знали и офицеры. Они и сами когда-то были солдатами или курсантами, ходили в караул, сами в прошлом изощрялись, как могли.
Корнилов прошелся руками по столбу грибка.
Гвоздя на месте не оказалось. Даже дырка от него была забита деревянным колышком.
– Сука Пятаков, гвоздь вырвал! Теперь на столб не подвесишься.
– Может, ребята вытащили?
– Они бы гнездо от него колком не забивали.
Корнилов полез рукой в жестяной отлив грибка, но и там вожделенного гвоздя не нашел.
– Посмотри у столба, может, мужики там спрятали.
Гвоздь был спрятан отменно: воткнут в дырку от сучка, причем так аккуратно, что шляпка была вровень с доской. Тем не менее он вынимался легко.
– Не забудь потом на место положить, а то «деды» голову отвинтят.
– Не забуду.
Колышек пришлось вырвать из столба зубами. Гвоздь на две трети длины вошел в свое привычное отверстие. Немного удлинив ремень автомата, Корнилов повесил его на гвоздь, привычно подлез под ремень, прислонился спиной к столбу, положил локти на автомат, качнулся вперед, проверяя, крепко ли держится гвоздь. Приготовления ко сну в подвешенном состоянии были закончены.
– Ну, ступай с Богом! – сказал Корнилов, немного подгибая ноги.
Он повис, голова упала на грудь. Солдат заснул мгновенно, словно внутри у парня имелся выключатель – один щелчок, и все обесточено.
«Счастливый!» – подумал Петров и побрел, тяжело переставляя ноги. Теперь главным было – не рухнуть в высокую траву, он понимал, что подняться сил у него уже не будет.
Недаром капитана Пятакова солдаты считали сволочью и мерзавцем. Он мог пожертвовать собственным сном, выходным днем лишь для того, чтобы поймать и наказать нерадивого бойца.
Сегодня же ловить нарушителей входило в его обязанности – в обязанности начальника караула. Походив по территории монастыря и записав пару фамилий пойманных им нарушителей в блокнот, Пятаков все еще злился. Три его помощника чувствовали, что капитан угомонится не скоро. Они безропотно несли службу, исполняя все его прихоти.
Пятаков посмотрел на звездное небо, затем на светящиеся цифры командирских часов.
– Значит, так, я отлучусь на пятнадцать минут, а вы пройдите еще раз по расположению.
Сержант и два ефрейтора с облегчением вздохнули. Хоть на четверть часа они избавятся от этого идиота. Куда направился начальник караула, им было неизвестно. Он имел феноменальную способность раствориться в пространстве, едва свернув за угол, и тут же материализоваться в нужном ему месте. Иногда солдатам казалось, что Пятаков, которого видели в штабе, через секунду уже оказывался в казарме, поднимая роту в ружье, заставляя надеть противогазы и устраивая кросс по территории монастыря – двадцать или тридцать кругов. Кроссы капитан Пятаков любил невероятно. Сам он был поджарый, длинный, бегал легко.
– Куда он теперь улетучился? – спросил сержант у ефрейторов.
– Главное, что нас в покое оставил. Хоть помочиться можно спокойно.
Они втроем подошли к монастырской стене и принялись дружно мочиться, глядя на звезды.
– Красота-то какая!
Пятаков же в это время бежал, придерживая кобуру, по высокой траве, мокрой от ночной росы. Бежал, пригибаясь, как легкий и быстрый гепард. За ним оставался темный след. Когда до цистерн с горючим оставалось метров триста, офицер перешел на крадущийся шаг, пригнулся еще ниже. Никакого движения на территории складов ГСМ он не заметил. Он жадно облизал языком пересохшие губы: «Я вам сейчас!..»
Было жаль, что никто из караульных сейчас не курит, – это самое страшное нарушение. Кара за него следовала жестокая.
«Дрыхнут, сволочи, или прилегли на травку и базарят», – с надеждой подумал капитан. Он бы страшно расстроился, застав караульных бодрствующими, честно исполняющими свои обязанности. Первым делом Пятаков направился к воротам, у которых красовался грибок с зеленой жестяной шляпкой. Солдата он приметил, тот стоял у грибка, но никак не реагировал на появление капитана. «Спит, сука. Сейчас я его вздрючу».
Пятаков, как хищник к своей жертве, бесшумно подкрался к солдату с подветренной стороны.
По поникшей голове часового он понял, что тот спит. На полусогнутых подобравшись к часовому, он услышал его сопение. Можно было схватить солдата за нос, можно было ударить. Но как опытный офицер, Пятаков понимал: пока у солдата в руках оружие, он опасен.
Пятаков заглянул в лицо спящего, увидел слюну, свисающую с уголка рта, и осторожно прикоснулся к рожку автомата. Корнилов даже не вздрогнул. Мягко щелкнул фиксатор – и рожок оказался в руках капитана. «Автомат бы у него украсть и уйти».
Голова рядового Корнилова задрожала. Комар влетел в ухо. Движение было чисто рефлекторным. Капитан замер, голова опять поникла. Назойливый комар теперь уже звенел прямо у капитанского уха.
«Где же второй урод?» – подумал капитан.
Взглянул вправо, влево, но часового видно не было. «Разберусь с одним, потом с другим».
Скроив гнусную ухмылку, капитан Пятаков пригнулся и вкрадчиво шепнул на ухо Корнилову:
– Товарищ солдат, а службу кто нести будет?
Я, что ли?
Корнилов даже мертвый среагировал бы на голос капитана Пятакова. Он дернулся так сильно, что чуть не пробил себе гвоздем затылок, затем рванулся вперед, чтобы стать по стойке смирно, но так и остался висеть на гвозде.
Злобный Пятаков, как выбивают из-под висельника табурет, ударил по ногам, не давая встать Корнилову на твердую землю, затем начал хлестать солдата по щекам.
– Тебя поставили склад охранять, а ты спишь, свинья.
Пятаков не повышал голоса. Он шептал, отчего слова звучали еще более зловеще.
– Товарищ капитан.., товарищ капитан… – между ударами лепетал Корнилов. – Виноват, исправлюсь.
Левая рука искала рожок автомата, но не находила. Она скользила по воздуху, Корнилов отчаянно продолжал поиски, не желая верить в потерю боеприпасов. Он представлял себе, что устроит ему Пятаков, когда притащит в часть, и понимал: оправдаться не удастся. Действительно, где рожок с патронами? Однажды Пятаков уже украл автомат у спящего часового. Тогда капитан получил от командира благодарность, а солдат, не повесившийся на посту лишь потому, что не нашел веревки, – десять суток гауптвахты.
Наконец Корнилов сумел-таки соскочить с гвоздя.
– Товарищ капитан, виноват, исправлюсь, перестаньте!
Но Пятаков завелся. Он принялся вырывать автомат из рук Корнилова:
– Отдайте оружие, вы недостойны держать в руках автомат.
Злополучный патрон торчал в патроннике из-за того, что солдаты играли с судьбой, решая, кому спать первым. Он сослужил Корнилову плохую службу. Солдат забыл о его существовании и о том, что не поставил автомат на предохранитель – спешил заснуть.
Капитан дернул ствол к себе, Корнилов – к себе. Раздался выстрел. Пятаков заморгал и медленно разжал руки. Корнилов стоял с дымящимся автоматом в руках и смотрел, как на груди капитана расплывается кровавое пятно.
– Виноват, исправлюсь, – еще раз по инерции произнес он и подхватил умирающего Пятакова.
– Я же говорил, вы недостойны держать автомат, – прошептали губы.
Прибежал Петров. Перепуганный Корнилов пытался поставить мертвого капитана на ноги, уговаривал его потерпеть, тот, естественно, стоять не мог. Петров стучал зубами от страха и не хотел верить в реальность происходящего. Выстрел из автомата прозвучал глухо, потому что ствол упирался в грудь Пятакова. В части выстрел никто не услышал.
– Что тут было? – бегая вокруг приятеля и мертвого капитана, тупо бормотал Петров.
– Я, кажется, его хлопнул, – побелевшими от страха губами признался Игорь Корнилов отпуская наконец капитана.
