Виталий Гладкий - Кровь за кровь
"Девятка", которая находилась позади нас, рванула с места так резво, что успела проскочить буквально в считанных сантиметрах перед тупым носом "джипа", мчащегося на всех парах. Я поневоле вздрогнул – доля секунды и на перекрестке было бы море крови и несколько трупов. Вздрогнул и подумал: какого хрена водителю "девятки" вздумалось повторить "подвиг" Плата? У Сереги все-таки был оправдательный мотив – он продолжил движение на желтом свете светофора. А вот шофер "девятки" в наглую попер на красный, и это при том, что он хорошо видел как Плат занимается трюкачеством, чтобы избежать столкновения.
Я тут же насторожил уши и распахнул пошире глаза. Теперь я уже не отводил взгляд от подозрительной "девятки". Меня даже не успокоило ее временное исчезновение с моего поля зрения – машина шла за нами будто привязанная.
– Плат, – сказал я. – Есть предложение перекусить. Жрать хочу еще с вечера. Сверни на бульвар. Там есть недорогая забегаловка.
Серега недоуменно посмотрел на меня и по моему выразительному взгляду понял, на что я намекаю. Он даже в лице изменился и прикипел взглядом к зеркалу заднего вида – тому, что в салоне.
Я показал ему на пальцах – девять. Плат кивнул – он уже усек белую "ладу", которая снова висела у нас на хвосте.
"Фольксваген" проявился, когда Серега начал разбойничать по уже апробированной методе – после того, как "девятка" опять скрылась с наших глаз, он, нимало не смущаясь, поехал под "кирпич". Я знал этот тихий зеленый переулок не хуже Сереги. Здесь в свое время жили избранные – секретари обкома и прочая шелуха рангом пониже. Чуть-чуть пониже – партийная элита, несмотря на показушную демократичность, на самом деле блюла иерархию почище представителей ненавистного ей дворянства. Раньше у въезда в переулок было два "кирпича" – один нарисованный на жестянке, закрепленной на столбе, второй в ментовской форме и при погонах с кирпично-красной физиономией размером не меньше, чем у диска, висевшего у него над головой. После победы демократии и бесславного финала забега в светлое коммунистическое будущее постового убрали, а вот кирпич, изображенный на жестянке, оставили. Не тронули и тех, кто проживал в шикарных домах с многокомнатными квартирами. И я понимал новую власть. Демократия ведь происходит от греческого слова демос, что в переводе обозначает народ. А в нынешних демократических верхах от красного коммунистического цвета в глазах рябит.
Там народом почему-то и не пахнет. Все верно: партия, пусть и благополучно усопшая, все равно ум, честь и совесть граждан нашей великой страны.
Нас никто не остановил и даже не погрозил вслед пальчиком. Оно и понятно – "кирпич" предназначался для всех прочих, но не для тех, кто жил в переулке. Сотрудники ГАИ время от времени паслись на этих лугах, вылавливая особо борзых – таких как мы с Серегой – но сегодня было еще рано, гаишники только разминались перед вечерней дойкой, и мы проскочили переулок без приключений.
Красный "фольксваген" тоже было повернул вслед за нами, но "кирпич" смутил его водителя и машина резко притормозила. Но не на долго: едва мы начали нарочито медленно выруливать на улицу, как "фолькс" рванул за нами словно гончий пес. Серега многозначительно посмотрел на меня, а я лишь развел руками – мол, что тут базарить, и так ясно.
Серега обрубил "хвост" элементарно. Он, как и я, знал город словно свои пять пальцев.
Не долго думая, он заехал во двор, где располагалась городская санэпидемстанция и, подождав, пока ГАЗ-фургон не загородит своим толстым туловищем проезд, бросил "жигуль" на прорыв – выехал через узкую арку, о которой мало кто знал, в проулок, ведущий к привокзальной площади. Дальнейшая наша поездка представляла собой сплошные мелькания – Плат гнал, как сумасшедший. К счастью, нас никто не остановил,
"фольксвагена" и "девятки" позади не наблюдалось, и вскоре мы, спрятав машину под ивой, расположились на скамье над крохотным прудом в самом неухоженном и дальнем конце парковой зоны.
– Выкладывай, – потребовал сжатый, как пружина, Плат.
– Дела наши – или, если быть точным, мои – скорбные, дружище… – И я рассказал ему все.
Серега молчал после моего выступления минут пять. Он то бледнел, то краснел, а к концу пятиминутки стал вообще бледно-зеленым.
– Сильвер, ты большая тупая скотина…
– Так ведь разве я против? – Мне удалось изобразить предельную степень раскаяния. – Но кто мог предполагать, что все так печально закончится!? Провел телку домой /пусть и без ее согласия/, разведал окрестности, полазил на деревьях – какой в этом криминал?
– А какого ты хрена забрался в квартиру, осел безмозглый!? – сорвавшись, заорал Плат.
– Ну, это, чтобы спасти…
– Кого!?
– Наши денежки. Премию. Обидно, понимаешь, когда на твоих глазах кончают передового бригадира "Горлифторемонта". А он – пока единственная наша надежда и…
– Была! – обрубил меня Серега. – Да сплыла. А вот у тебя положение хуже некуда.
– Думаешь, опять посадят? – спросил я упавшим голосом.
– Не то слово. С дерьмом смешают и под "вышку" подведут. И уж на этот раз от них жалости не жди. И не потому, что ты вычислил логово Храпова и видел, кто его грохнул.
А из-за того, что им неизвестен объем информации, которую тебе удалось собрать, и они не знают насколько она для них опасна.
– Нам удалось собрать… – осторожно поправил я Плата.
– Да, нам, черт тебя дери! Ты и нас подставил как последних фраеров. Что будет дальше, я не могу представить.
– Выкрутимся, – попробовал я бодриться.
– А что еще остается делать? – обречено прошелестел совсем сникший Плат.
– Есть у меня одна идея…
– От твоих идей у меня только седины прибавляются.
– Позволь заметить, что только благодаря мне мы хоть что-то откопали, – ощетинился я. – Не разбив яйцо яичницу не приготовишь. Да, я проявил самодеятельность, да, я пока дилетант в сыскном деле, но все же кое-какие подвижки наметились. В конце концов, если на меня наедут твои бывшие коллеги, уйду в подполье. И буду сидеть там до тех пор, пока мы не раскрутим эту банду похитителей.
– Допустим ты так и сделаешь. А как мне и Марку быть? Если они не найдут тебя, значит примутся за нас.
– Ты предлагаешь мне сесть в тюрьму? Меня там сразу разделают как барашка, а шкуру натянут на барабан. Но даже в таком варианте вас не оставят в покое. Да ты и сам это знаешь. Не желаю я быть камикадзе. И тебе не советую. Если мы и дальше будем толочь воду в ступе, то нас точно уроют.
– И что ты предлагаешь?
– До сих пор нас опережали на ход, а то и на два. И все из-за нашей инертности и осторожности. За нами все это время вели наблюдение, а мы, как попугаи, болтали почем зря. Ладно я темный в деле сыска, но ты ведь профи. Уже после налета на контору можно было предположить, что за нами секут. А мы лишь мандражировали и ходили кругами.
Чтобы обезвредить врага, нужно забраться к нему в тыл. И бить, не раздумывая. Хватит с ними миндальничать.
– А как насчет закона?
– Это пусть его соблюдают твои кореша из ментовки. Они такие большие законники, мать их… – Я длинно и виртуозно выругался. – Речь уже идет даже не о премии Боба, а о спасении наших жизней. И в этом случае я не буду изображать из себя мальчика для порки. Что касается вас… – Я горько ухмыльнулся. – Не дрейфь. Я все возьму на себя, в случае чего. Я не буду сейчас приносить клятвы или что-то еще в этом роде. Ты меня знаешь. Сказал – сделаю.
– От твоих проникновенных речей у меня уже изжога. Это ты хорошо придумал – пожертвовать собой ради друзей. А я, конечно, буду носить тебе передачи и рассказывать своим детям какой у меня был благородный друг. Дело не в том, что мы в опасности. Какнибудь переживем. Загвоздка в другом – я просто в растерянности и не знаю, что дальше предпринять. Все концы обрублены, мы обставлены со всех сторон, но до сих пор так и не узнали, кто наш противник. Хуже такой ситуации не придумаешь. Храпов и его бригада – пешки. А нам нужен шахматист, гроссмейстер – их главный босс. Как к нему подобраться?
– Нужно сосредоточиться на "мороженщике". Других зацепок у нас пока нет.
– От этой сосредоточенности у меня голова кругом идет. Он как фантом – будто бы существует, и в то же время его нет. Что с тобой?
– Делай вид, что продолжаешь разговор… – шепнул я очень тихо, на миг опустив голову. – Нас пасут…
Плат непроизвольно дернулся, но тут же, собрав волю в кулак, расслабился и начал нести какую-то чушь – пересказывать содержание то ли книги, то ли фильма.
Наблюдателя выдал предательский солнечный блик, отразившийся от линзы бинокля; или прицела лазерного подслушивающего устройства. /Мне почему-то не хотелось думать, что на нас смотрят через оптику снайперской винтовки/. Он устроился на противоположном берегу пруда, замаскировавшись в кустарнике, выросшем рядом с полуразрушенной беседкой. Как долго он там находился? Этот вопрос сильно беспокоил не только меня, но и Плата, который наконец самостоятельно вычислил откуда исходит угроза. По его закаменевшему лицу я понял, что он в легком трансе. Серега, как и я, не был уверен, что на нас навели всего лишь безобидный бинокль. Но в отличие от меня, хорошо понимавшего, что сейчас нас уже не спасет ничто, если мы в прицеле, скажем, СВД-С, не нюхавший пороху Плат лихорадочно соображал не лучше ли нам сорваться со скамьи и спрятаться за деревьями.
