Гульназ Ямалеева - Три дня до эфира
Иван Давыдович повернул голову:
— Да, входите.
— Иван Давыдович, здравствуйте. Снегирёв с трудом напряг память и внимательно посмотрел на мужчину.
— Олег Филиппович? — Снегирёв вскочил со стула. — Что с Сашей? Где он?
Тихомиров развёл руками:
— Ничем вас порадовать пока не могу. Нам уже известно, где бандиты его прячут, но операция пока не закончена.
— Операция?
— Мы послали спецназ. Ребята работают очень профессионально. Но все осложняется тем, что ваш сын там, внутри, и все нужно делать крайне осторожно.
— Да-да, конечно. Но мальчик жив?
— Да.
Снегирёв облегчённо выдохнул. Тихомиров заметил, что в этом человеке появилась какая-то обречённость. Он сочувственно посмотрел на Ивана Давыдовича.
— А когда мальчик будет на свободе?
— Это сложный вопрос. Но, я думаю, все решится довольно скоро. — Тихомиров сам не верил в то, что говорил. Он знал, что спецназ не доехал до места назначения вовремя.
— Вы уверены?
— Я уверен, — выдавил из себя Олег Филиппович, но, видимо, в его голосе все же проскользнули нотки сомнения, поэтому Снегирёв задержал на нем внимательный взгляд. Тихомиров опустил глаза.
— Остаётся только ждать новостей. Так?
— Да…
В комнате появился молодой человек в строгом костюме и деловито произнёс:
— Иван Давидович, через три минуты эфир. Прошу пройти со мной в студию.
Там уже все готово.
Снегирёв направился к выходу. У дверей он повернулся к Тихомирову и спокойно произнёс:
— Не знаю, верите ли вы в спасение моего сына, но я верю. — И он последовал за провожатым.
Тихомиров сжал в кармане трубку мобильного телефона и вошёл в студию.
* * *Снегирёва усадили за небольшой стол, покрытый чёрным лаком. Девушка поставила перед ним стакан с водой. Молодой мужчина поправил микрофоны, стоящие по обе стороны, гримёр ещё раз провела по и без того бледному лицу Ивана Давыдовича кисточкой с пудрой. Женщина в элегантном светлом костюме что-то сказала Снегирёву на ухо, он, не поворачивая головы, молча кивнул. Щёлкнул выключатель, и яркий свет залил студию. Женщина в костюме отошла в сторону и села за пульт. Кран с установленной на нем камерой плавно проехал справа налево. Другая камера была установлена напротив Снегирёва. Иван Давыдович сидел прямо и, твёрдо сжав губы, смотрел перед собой. Казалось, что вся эта суета совершенно его не касается. Тихомиров вышел в коридор, и в это время раздалось треньканье мобильного телефона. Тихомиров извлёк трубку из кармана и произнёс:
— Алло.
— Олег Филиппович, — тяжело выдохнул Краснов. — Мальчик свободен. Он с Николаевым в машине…
— Где? — почти прокричал Тихомиров.
— Что?..
Связь оборвалась.
Олег Филиппович вбежал в студию, где женщина за пультом уже давала операторам знак для включения камер…
Тихомиров буквально подлетел к Снегирёву и громким шёпотом произнёс:
— Иван Давыдович, ваш сын свободен! Снегирёв замер. Тихомирову показалось, что прошла целая вечность, прежде чем Иван Давыдович поднял на него глаза и попытался что-то сказать.
— Ваш сын освобождён, — повторил Тихомиров, глядя в глаза Снегирёву.
— Это… точно?..
— Да! Да! Точно!
Ничего не говоря, Снегирёв вытер ладонью сухие глаза.
— Иван Давидович, мы в эфире, — произнёс женский голос. — Говорите…
Тихомиров отошёл в сторону, и Снегирёв дрожащим от волнения голосом произнёс первую фразу:
— Мне сейчас очень тяжело говорить. И вовсе не потому, что только что освободили моего сына…
