Фридрих Незнанский - Чеченский след
Вот я и оказался в ситуации заложника. Совершенно непонятно, зачем меня похитили. Если это из-за моего подзащитного — проще было сразу убить, гм, хотя я им, конечно, очень благодарен, что они не ищут легких путей… Неужели они собираются с кем-то на мой счет торговаться? Смешно даже представить. У вас товар — у нас купец… Будут обменивать меня по курсу на нескольких своих? Требовать независимости для республики? Просить предоставить им ятаган и ковер-самолет? Казалось бы, двадцать первый век, мобильная связь, Всемирная паутина, самозатачивающиеся ножи, создание искусственного человека… Атомная энергия, энергия солнца… Платный космический туризм… Жвачка, презервативы, прокладки наконец! И вместе с тем — какие дикие люди, какие дикие нравы! Поверить иногда невозможно, что где-то еще воюют. Пока тебя лично это не коснется… Да, Юра, ты попал. Одно хорошо — хотя бы я не у каннибалов. Бить меня не бьют. Я им нужен целый. А может, просто ленятся. О кавказцах у меня раз навсегда с самого детства сложилось впечатление как о ленивой нации, эпикурейцах — что-то вроде таитян, только не с тем размахом. Я думаю, на мои представления повлияли советские грузинские фильмы. Пить бы им из огромного рога, есть шашлык, отдыхать с блондинками да спивать… Наши бы навставляли зуботычин чисто из принципа, чтобы показать, кто тут главный… Впрочем, может, зря я на них грешу — не ровен час, откроется люк, и спустится горец с кинжалом в зубах, чтобы отхватить у меня палец на правой руке или ухо и послать в конверте… кому? Скажем, другу любезному Турецкому. В подарок к близящемуся дню рождения…
Я мысленно содрогнулся. Пора было приступать к действиям, хотя бы провести рекогносцировку и осознать границы собственной свободы. А потом на досуге в темноте подумать, как я буду отсюда выбираться. Друзья меня в беде, конечно, не оставят, вот и сейчас они наверняка, как свора борзых, рыщут по всему городу с окрестностями, но может случиться так, что найдут они меня слишком поздно… Нащупав лестницу, я взобрался под потолок и стал молотить кулаками в люк, крича:
— Открывайте! Задыхаюсь!
На самом деле, в подвале вполне можно было дышать, хоть это и не санаторий и я от влажности весь вспотел как мышь. Но не сидеть же сложа руки…
Крики мои глухо отдавались от стен — такое ощущение, словно я в большой бочке. Неприятно…
Послышались шаги, гортанная речь, затем забрезжил свет в тоненьких щелях — плотно все было пригнано, добротно делали, молодцы, — люк заскрипел и отвалился. Я, вертя головой и моргая, высунулся, хлебнул воздуха — он был весь полон густым духом варящейся мясной жратвы со специями — и закашлялся. Одновременно у меня потекли слюни, и желудок болезненно сжался. Гады, подумал я, фашисты, Бог заповедал делиться… Затем с удивлением обнаружил, что голова моя торчит из подпола обычной кухни, находящейся на первом этаже малогабаритной квартиры. Бывают и такие изыски архитектуры… Дом, значит, старый, этажей пять… Я похвалил себя за то, как правильно все угадал. Люк, оказывается, был накрыт сверху толстым, мохнатым ковром — вот он лежит, оттащенный в сторону. Интересно, зачем? Чтобы соседи не слышали, как меня пытать будут?
Перед моим лицом стояли вонючие сапоги сорок второго размера. Их обладатель, высокий усатый мачо с подвижным носом и близко посаженными глазами, уперев руки в боки, рассматривал меня. С шеи у него небрежно свисал автомат.
— Незаконное ношение оружия, — сказал я, ткнув пальцем в поименованный предмет, — карается законом Российской Федерации. Могу как адвокат предложить свои услуги…
Не иначе как все же повредили они мне мозги, подумал я еще в то время, как говорил. Вроде бы не время шутить, и все же я был так зол, что чувствовал — еще немного, и меня понесет. Вот тогда не миновать мне этим сапогом по челюсти. Держи, Юра, себя в руках. Попал, так сказать, в дерьмо — сиди и не чирикай…
— Что нада? — осведомился гордый носитель оружия. На кухне помимо него находилось еще два человека, они расположились на привал у большого, заставленного немытыми мисками стола. То ли уже поели, то ли только собираются, а скорее всего, и то и другое, находятся между этими двумя приятными процессами…
— Ванну, чашку кофе, стакан апельсинового сока, овсянку, сигарету и справить естественные надобности, — потребовал я голосом капризной примадонны.
Мой собеседник, кажется, не вполне понял, что я имею в виду — во всяком случае, кожа на лбу у него задвигалась.
— Есть хочет, — вяло предположил один из тех, кто сидел за столом.
Еще бы я не хотел есть, мама моя дорогая.
— Есть хочешь? — переспросил автоматчик.
— Да, — сказал я. Я понял, что все мои словесные изыски попадут на неблагодатную почву. Чтобы тебя поняли, надо изъясняться на «да-да-нет-да», так оно вернее всего.
— Писать пойдешь? — совершил следующее умственное усилие мой конвоир.
— Да! — с жаром ответил я и покивал головой, как китайский болванчик.
— Посуду будешь мыть, — сказал хитрый абрек, — тогда будешь кушать…
— Да! — ответил я, подумав. Что ж, немного унизительно, но это лучше, чем в подвале…
— Вылезай, — разрешил мой конвоир и под дулом сопроводил меня в туалет. Дверь закрывать он не разрешил. Я пережил несколько неприятных минут — честно говоря, никогда раньше не справлял нужду под прицелом. Никому не советую — удовольствие ниже среднего… Был бы я понервнее, наверняка начались бы проблемы с мочеиспусканием. Но я парень крепкий, к тому же я негласно про себя решил постоять за достоинство русской нации…
Что ж, квартирка небольшая, я рассмотрел ее, пока шел по коридору. Бедно обставленная, грязная. Где сам хозяин — мне неясно, наверняка же и кто-то из наших должен тут жить, судя по обстановке. А может, сдал вместе с мебелью… Окна, главное, решетками забраны. Смешно даже — ну, что отсюда тащить? Чеченцев человек семь. Тоже мне, устроили себе лагерь. Злой чечен ползет на берег…
Абрек отконвоировал меня обратно в кухню и указал на раковину. Ничего не поделаешь, засучив рукава, я принялся за работу, алчно поглядывая на дымящийся горшок на плите.
Дениса Грязнова Турецкий вызвал сразу же, как только обнаружил, что Бараев находится на полпути в аэропорт. Вообще-то он не собирался привлекать к расследованию агентство «Глория», директором которого и являлся Денис Грязнов, племянник главного начальника МУРа Вячеслава Грязнова, а намеревался обойтись своими силами. Но во-первых, картинка вырисовывалась неутешительная, а во-вторых, похищен был не кто-нибудь, а Гордеев, с которым Денис Грязнов тоже успел свести знакомство накоротке. Часто случалось, что они работали над каким-нибудь делом все вместе, втроем, а если и не вместе, то все же присутствие коллег ощущалось все время где-то неподалеку: Москва — большая деревня, мир уголовный довольно замкнутый, а поскольку как Гордеев, так и Турецкий с Грязновым работали более на стороне закона, так что друг против друга судьба их никогда не ставила. Розыски Бараева представлялись Турецкому гиблым делом, и, уж во всяком случае, сам в аэропорт он бы не успел — еще и поэтому он обратился к Грязнову. И в аэропорт на перехват Бараева были отправлены два опытных сотрудника. Последним козырем в этой игре оставался исчезнувший Гордеев. А где искать человека в многомиллионной Москве, если даже и зацепочки нет? Да еще время поджимает — улетит ведь, гад, в Америку, заручится поддержкой иностранных правительств. Поди тогда сунься его арестовывать — международным скандалом пахнет.
Дожидаясь Грязнова со товарищи, Турецкий провел беглый осмотр богато обставленной, перегруженной коврами квартиры. Затем устроил допрос женщине, которая, как выяснилось, неплохо говорит по-русски, если захочет. Сперва она не хотела. Турецкому удалось добиться лишь, что зовут ее Фатьма и что Фатьма эта связана какими-то сложными родственными узами с кем-то из бараевского окружения. Собираясь в Москву, ее прихватили с собой, для того чтобы, во-первых, иметь за ней постоянный догляд, во-вторых, должен же кто-то работать по дому, и потом, видимо, собирались как-то ее пристроить в столице. Фатьма была маленькая, стройная, с жесткими черными волосами, большими глазами, лет в шестнадцать она, вероятно, была очень красивой, сейчас, судя по всему, ей было лет двадцать пять, с лица уже не сходило выражение постоянной заботы, появились первые морщинки… Поговорив с Фатьмой, Турецкий с грустью обнаружил, что женщина эта была из тех, кто тщательно и ревниво исполняет адаты — что-то вроде неписаных правил, освященных веками, передающихся из поколения в поколение, — и добровольно взваливает себе на шею все хомуты, какие только придуманы в мусульманском мире, чтобы усложнять женщине жизнь. Это и абсолютное, беспрекословное подчинение мужчине, старшему в семье, и круг обязанностей — уборка, готовка, дети… Всегда на вторых, на третьих ролях, молчать, не высовываться… В современных мусульманских семьях, особенно в тех, где мужчины прошли вместе с Россией войну или получали образование, обстановка не такая суровая, мужчины лишь поддерживают видимость, но сами женщины, как ни странно, зачастую являются самыми ретивыми законницами. Есть, конечно, решительные женщины, чуть ли не депутаты, но их меньшинство.
