Андрей Дышев - Сладкий привкус яда
– А что? – произнесла она, все еще не отрывая глаз от текста. – В самом деле в Интернете появилась такая информация?
– Не появилась, так появится, – легкомысленно ответил я. – Мы же ни адреса, ни сайта не указываем. Попробуй докажи, что такой информации нет.
– А журнал «Word»? – слабо сопротивлялась журналистка.
У меня пропало желание спорить с ней, как, собственно, и все остальные желания.
– Без этой информации я интервью вам не дам, – пообещал я.
– Ну, хорошо, хорошо, – легко сдалась девушка. – Я вас понимаю. Это как бы затравка. Потом в своем интервью вы будете это опровергать. Вам нужна дискуссия… Я вас правильно понимаю?
– Абсолютно правильно! Кафе «Садко» знаешь? – перешел я на «ты». – Жду тебя там в семь часов. С диктофоном и свежим номером в руках. Договорились?
Едва я выехал на набережную и свернул к сбербанку, как тотчас увидел рослого человека в длинном черном пальто, который шел под зонтиком, аккуратно переступая через лужи. Филя! Первым моим желанием было надавить на педаль газа и проехать правым колесом по луже, чтобы брызги были качественные, хлесткие. Но тут мне в голову пришла другая мысль, и я резко затормозил, а затем дал задний ход. Филя увидел меня и приветливо махнул рукой. Я открыл дверку, приглашая в машину.
– В ногах правды нет! – сказал он, складывая зонтик, а затем и свое долговязое тело, чтобы уместиться на переднем сиденье.
От него пахло сыростью и табаком. Я пожал его руку и задал какой-то малозначащий вопрос. Кассир что-то ответил. «А ведь мы с ним стали союзниками, у нас появилась общая цель – оторвать Татьяну от князя», – подумал я, внимательно глядя в его темные глаза.
– Охоту вспоминаешь? – спросил я.
Филя понял, что я имею в виду, и неопределенно пожал плечами.
– Переживаешь?
Этот вопрос логически вытекал из первого, и Филя был к нему готов. Он тронул меня за руку и доверительно произнес:
– Дружище, давай объяснимся, чтобы впредь между нами не было неясностей.
Мы снова пожали друг другу руки.
– Меня иногда принимают за тупого, бесчувственного типа, который спит и видит Николаича в гробу, – сказал он и пытливо взглянул на меня, словно хотел догадаться: а я принимаю его за такого типа или нет? – Но мне не хочется бегать и всем доказывать, что я не такой, я нормальный, я желаю своему дядьке счастливой старости и долгих лет жизни – независимо от того, оставит он наследство мне или адресует его своей будущей жене, любимой женщине, любимой собаке или кошке.
Он хорошо говорил. Я слушал его внимательно.
– И все же! – Филя показал мне свой длинный, как и нос, указательный палец и начал заметно волноваться. – При всем при этом мне не нравится поведение Татьяны, и я не намерен терпеть ее наглость. Она дурачит старого человека. Она, не скрывая, хочет его обокрасть – другого слова я не могу подобрать.
Я коснулся его плеча, желая успокоить и показать, что разделяю его волнение.
– Не горячись. Женой князя она не станет.
– Я тоже надеюсь на его здравый разум.
– Лучше надейся на мое слово.
– Ты хочешь дать мне слово, – чувственно произнес Филя, – что не позволишь Николаичу взять в жены эту… эту…
– Да, – избавил я Филю от необходимости подыскивать для Татьяны обидный ярлык. – Этого я не допущу.
– Спасибо, – сердечно поблагодарил Филя и приложил ладонь к груди. – Мне очень не хватало надежного… друга.
Он тотчас понял, что про друга, конечно, перегнул – наши отношения только-только начинали оформляться, и поспешил выразиться более реально:
– В долгу я перед тобой не останусь. Если поможешь отогнать ее от Николаича, то в моей щедрости можешь не сомневаться.
Я немедля кивнул, словно крупье, объявляющий, что ставки закончены и давать задний ход уже поздно.
– Завтра утром купи свежий номер «Двинской зари». Там будет информация о Родионе: жив, здоров, возвращается к отцу. Покажешь ее Тане, да еще пошути, что обязательно расскажешь Родиону, как она на шею его папаше вешалась. Вот и все. Проблема исчерпана.
Я не мог не заметить, как вдруг помертвело лицо Фили. Он смотрел на меня, левая его щека мелко дергалась, и казалось, будто кассир подмигивает мне с каким-то порочным намеком.
– В каком смысле… жив и здоров? – глухим голосом произнес он. – Ты же сам говорил…
– Да газетная «утка» это! – поспешил я успокоить кассира. – Не знаешь, как это делается?
У несчастного отлегло от сердца. Он даже обмяк, ослабил галстук и с облегчением выдохнул из груди воздух.
– Ты хоть предупреждай, – с нежным укором произнес он. – Так же сердце посадить можно!
– А здорово ты сдрейфил, да? – не преминул заметить я. – Тебе же все равно, кому наследство отойдет, а?
– Ладно, хорош болтать! – нахмурился Филя. – Можно подумать, тебе бабки не нужны.
– Нужны, – согласился я.
Филя взялся за ручку и открыл дверь. Уже выставив ноги наружу, он обернулся и сказал:
– Я подумаю, как тебе помочь.
Глава 28
ВСЕ ПОНЯТНО ДАЖЕ ИДИОТУ
Палыч назначил мне встречу в девять вечера у креста. Рядом с мостом, на береговом холме, в десяти метрах от обрыва стоял замшелый гранитный крест в рост человека. Я все собирался расспросить князя о происхождении и смысле этого старинного изделия, но никак не мог найти удобного случая.
Загодя отключив фары, чтобы не ослепить кинолога, я медленно скатился с горки на набережную, не убирая ноги с педали тормоза. Я был немного во хмелю после ужина с журналисткой и потому не лихачил. В плотных сумерках большим белым пятном выделялся крест, а рядом с ним можно было распознать сутулую фигуру кинолога, сидящего на ступеньке фундамента. Казалось, он тащил крест на Голгофу, но устал и сел на обрыве передохнуть.
Я притормозил рядом, приоткрыл дверь, но Палыч поманил меня, предпочитая разговаривать на воздухе. Пожав мне руку, он предложил отхлебнуть пива из своей бутылки, затем положил руку мне на плечо, подвел к обрыву, где, по его мнению, можно было исключить всякое подслушивание, и без лишних пауз начал рассказывать о пожаре, точнее, о том, что ему предшествовало:
– Я тебя просто хочу предупредить. На всякий случай. На мой взгляд, ты парень доверчивый, а Танька себе на уме, и как бы из этого не вышло какой-нибудь ерунды.
По реке прошелся ветер, зашумел в голых ветвях. На противоположной стороне, в избе, напоминающей бобровую плотинку, вспыхнуло желтое оконце и отразилось в реке. Через дрожащее отражение, как нож через масло, бесшумно проплыла коряга.
– Пять, по-моему, уже было… Сейчас точно не припомню – да не в этом суть. Я с ветеринарки возвращался. Еще было светло, солнце где-то в кронах. Иду по полянке, по ухоже, наискосок в псарню – ты знаешь эту тропку, снега там еще полно было. По левую руку от меня конюшни, выгон, и вот вижу я нашего конюха. Он, значит, вилами работает, в бороде сено, увлечен, меня не видит. А я думаю: вот и хорошо, сейчас я у него про щенков спрошу.
– А что он с сеном делал? – спросил я, воспользовавшись паузой, пока Палыч прикуривал. – В конюшню закидывал?
– Нет, не в конюшню, – покрутил головой кинолог и глубоко затянулся. – Конюшня закрыта была, и он вязки переносил из-под навеса, с которого уже текло, к торцу конюшни – там и солнца побольше, и посуше. Подхожу, на ограду опираюсь, слово за слово. Треплемся, в общем. И тут я краем глаза замечаю, что на крыше приподнимается световое окошко, стекло вместе с рамой. Говорю конюху: «А это кто у тебя там?» Он голову задрал, ко мне спиной пятится и бормочет: «Не понял, не понял». А рама, значит, откидывается, и показывается белобрысая голова.
– Танька? – догадался я.
– Танька. Выползла на крышу, и напугана, и смущена, ей то ли стыдно, то ли страшно. Конюх руку ей подал, она на снопы съехала, стоит перед нами, отряхивается, заикается: «Я на лошадок посмотреть хотела. В дверь зашла, а она за мной захлопнулась». Я на конюха смотрю – он тоже ни хрена не понимает, какого лешего баба в конюшне делала. Сам знаешь, он хозяин крутой, порядок у него – не придерешься, посторонних у себя не любит. Стоит он и не знает, сердиться ему или шутить. «А чего сама пошла? Спросила бы, я бы верхом дал покататься!» В общем, как-то замяли неловкую ситуацию.
– А конюх тут же не заглянул внутрь?
– Нет. Мы разговором увлеклись.
– Странно, что она полезла через крышу, – сказал я. – По-моему, проще было покричать, постучать в дверь. Вы бы услышали, если бы она стучала?
– Какой разговор! Мы слышали даже, как лошади фыркают и с ноги на ногу переступают… Значит, стоим втроем, о щенках говорим. Я у Татьяны про тебя спрашиваю, прошу, чтобы вечером ко мне направила, если встретитесь. Конюх тоже пообещал, что зайдет после работы. Забыл он или передумал – не знаю, но ко мне так и не зашел, домой поехал. И вот в часов девять как вспыхнет! У меня во дворе светло как днем стало. Я почему-то сразу про конюшню подумал. И, в чем был, с щенком на руках – туда! Пока добежал, половина коней уже через ограду выгона перескочила – и на ухожу. Я еще подумал: молодец конюх, успел стойла открыть и ворота. А конюх, оказывается, уже два часа как домой уехал. Только ты один на снегу валялся.
