Крэйг Томас - Дикое правосудие
– Если и были, то что вы можете сделать? – с вызовом спросила Соня. Стоя за креслом Теплова со скрещенными на груди руками, она казалась его телохранительницей.
– Не слишком много, – хмуро признал Воронцов. – Но достаточно, чтобы защитить вас обоих.
Соня скептически хмыкнула, но мелкие острые черты лица Теплова немного смягчились.
– Ну как, вы хотите говорить о Паньшине или нет? Ублюдок занимается наркобизнесом, верно?
Теплов кивнул, прежде чем рука Сони предостерегающе опустилась на его плечо.
– В чем именно заключалось сотрудничество Паньшина с иранцем?
– Его не было, – быстро ответила Соня.
– Думаю, что было. Почему иначе Аль-Джани оказался здесь? Между прочим, он служил в иранской разведке.
Глаза Теплова изумленно расширились.
– Это правда, без фокусов. Он был главным поставщиком, так?
– Судя по тому, что мы слышали, интересующий вас героин поступал в город под его надзором, – Теплов взглянул на омрачившееся лицо Сони и прикоснулся к ее руке, лежавшей у него на плече. – Мы занимаемся только своим делом, даже иранец это понимал. Он не злоупотреблял нашим гостеприимством, – Теплов яростно запыхтел своей сигаретой. Рука Сони, лежавшая у него на плече, оставалась расслабленной, но Воронцов знал, что она усилит хватку, если он слишком разоткровенничается. – Паньшин заинтересовался героином, я думаю, около года назад.
– Иранец зацепил его?
– Думаю, да.
– Американский врач Шнейдер и служащие больницы – они тоже в деле?
Вопрос искренне озадачил обоих. Воронцов ощутил укол разочарования.
– Этого мы не знаем.
– О'кей. Иранец когда-либо просил вас укрыть у себя людей, не интересующихся любовными забавами?
– Один раз.
– Когда?
– Четыре или пять месяцев назад. Я… мы отказались. Это были толкачи, которые числились в розыске, верно?
– Нет. Ничего подобного. Просьба казалась важной для иранца? Действительно важной?
– Он пытался представить это как мелкую услугу, – ответила Соня. – Но нас с Мишей на мякине не проведешь.
Теплов кивнул с виноватым видом.
– Он ничего не объяснял?
– Нет. Просто принял к сведению наш отказ.
– Он мог бы попросить Паньшина о такой же услуге?
– Сомневаюсь. Паньшин ему не нравился. Он считал его жадной скотиной – все девочки, с которыми он спал, рассказывали о его насмешках над модной стрижкой Паньшина, его сигарами, кольцами и жирным брюхом! – Соня скривилась от отвращения. Воронцов улыбнулся.
– Бедный старый Валера! Если бы он знал, как мы плохо думаем о нем! – майор развел руками. – Хорошо. Значит, четыре или пять месяцев назад иранец хотел спрятать у вас каких-то людей. А совсем недавно?
Теплов глубокомысленно наморщил лоб, но чувствовалось, что его усилия ни к чем не приведут.
– Не помню.
– Пару недель назад, а? Думается, он был в панике. Он приходил сюда, и вам показалось, что он очень спешит. Так или нет?
– Ладно, раз вы все знаете, – проворчала Соня. – Это было не четыре-пять месяцев назад, а на позапрошлой неделе. Мы отказались.
– Замечательно. О каком количестве людей шла речь и на какой срок?
– Два человека. На сутки, пока он не найдет чего-нибудь более подходящего… Что еще?
Воронцов встал.
– Благодарю, – сказал он. – Это все, что я хотел узнать. Спасибо за кофе, Соня. Никаких рейдов в течение двух месяцев, даже если в дальнейшем вы не будете добровольно делиться информацией. Я сдержу свое слово.
Соня облегченно вздохнула. Теплов ерзал в кресле, неуверенно улыбаясь. Они не хотели знать больше, чем нужно – ни тогда, ни сейчас. Как и он сам, мрачно напомнил себе Воронцов.
– Не надо меня провожать, – пробормотал он. – И будьте осторожны.
– Но почему, майор? Вы же не собираетесь что-то делать, верно? – резко спросила Соня.
– Похоже, мне придется что-то сделать, – с усилием ответил Воронцов. – Скажите мне еще одну вещь: есть ли у вас какие-нибудь предположения насчет того, куда мог обратиться иранец, чтобы спрятать этих людей? По вашим словам, Паньшин отпадает. Кто еще?
– В городе живет масса иранцев, майор. Разве вы еще не заметили?
Он закрыл за собой дверь. Любая из квартир, сдаваемых внаем в любом районе города. Одна из дач в пригородах, фургон, хижина… Ветер угрожающе завывал, небо было освещено лишь городскими огнями и призрачными факелами газовых скважин. Иней сверкал на луковичных куполах и крестах церкви.
Придется привлечь Дмитрия. Воронцову не хотелось этого делать, но теперь это становилось необходимо. Двое людей, живших с Помаровым, исчезли, Вахаджи умер. Роулс… Связан или не связан он с этим делом, но он тоже мертв. Нужно найти этих ученых…
* * *Она ждала до конца ночи. Незадолго до рассвета, когда сменялась ночная смена и в коридорах царила тишина, предшествовавшая первым утренним звукам и запахам, пришло время действовать. Марфа чувствовала себя слабой и уязвимой. Частично это объяснялось реакцией на физическое истощение после отчаянной борьбы за жизнь, а также непривычной одеждой: пижамой, шлепанцами, больничным халатом. Одежда воспринималась не как маскировка, а как признак недееспособности.
Голудин держался в трех шагах позади; его рука в кармане судорожно сжимала рукоятку пистолета. В ситуации присутствовали элемент фарса и гнетущее предчувствие ошибки. Люди уже умерли, она сама чуть не погибла на этом пути. Марфа остановилась у поворота длинного стерильного коридора. Голудин поравнялся с ней.
– Это здесь? – хрипло прошептала она.
Он кивнул с серьезным видом.
– Дверь в конце этого коридора. Я дважды все проверил.
Его голос звучал почти умоляюще. Сейчас ей ничего не стоило приказать ему умереть, защищая ее, – так мучила его совесть из-за того, что произошло на скважине. Марфа со вздохом отбросила сантименты. Сейчас было не время думать об этом.
– Хорошо. Давай взглянем на замок.
Теперь он шел рядом с ней. Тишина давила сзади так ощутимо, словно в коридоре за их спинами сразу вырастала кирпичная стена. Марфа подошла к двери и сразу же наклонилась к замку. Табличка с надписями на русском и английском языке запрещала вход в служебное помещение всем, кроме уполномоченных сотрудников больницы. На самом деле это был просто большой склад.
– Пожалуй, подойдет кусочек жесткого пластика, – предложил Голудин.
– Что ж, попробуй.
Он поколебался, но вынул свою новенькую кредитную карточку и вставил ее в щель рядом с замком. Марфа слышала лишь тихое урчание отопительных труб, приглушенные вздохи системы вентиляции и пылеуловителей. Даже на подземном уровне больница Фонда Грейнджера была надежно продезинфицирована и защищена от вторжения грызунов – Бог определенно благословил Америку. Марфа шмыгнула носом и испугалась этого неожиданно громкого звука в гнетущей тишине. Щелчок открытого замка прозвучал гораздо тише. Голудин, раскрасневшийся и улыбающийся, распахнул дверь и театрально отступил в сторону. Он включила свет и поежилась: помещение ничем не напоминало ангар, где ее оглушили и бросили в контейнер с отбросами, но ровные ряды стеллажей и упорядоченность предметов делали его кукольным подобием того, другого места.
– Все нормально? – прошептал Голудин ей на ухо.
– Да, – резко ответила она.
– Я только подумал…
– Тише!
– Да, конечно.
– Ты уверен, что это то самое место? – Марфа бесшумно закрыла за собой дверь и прислонилась к ней. Пистолет в руке Голудина придавал уверенности, но все же…
– Это наименее используемый склад. Смотрите – полотенца, бинты, туалетная бумага. Неприкосновенные запасы, – он с сомнением посмотрел на нее. – В общем, самое подходящее укрытие, верно?
– Тогда давай начинать. Ты бери ту сторону, я эту. Пошли!
Марфа двинулась вдоль полок по левую руку от нее, осматривая то, что на них лежало. Невдалеке слышались шаги Голудина, такие же тихие, как и ее собственные, и неестественно ровный звук его дыхания. Туалетная бумага, санитарные полотенца, тампоны, бинты, постельное белье… Обыск почти немедленно показался ей пустой тратой времени. Какие там наркотики – обычная мелочевка! Дезодорант, жидкое мыло, снова туалетная бумага… Она нетерпеливо развернулась, чуть не потеряв шлепанец, и начала осматривать следующий ряд стеллажей.
– Что-нибудь нашел? – хриплым шепотом спросила она.
– Пока ничего, – его разочарование было таким же нескрываемым, как и ее собственное, смешанное с растущим замешательством.
Марфа закончила осмотр второго ряда, приглядываясь уже не так внимательно, как сначала. Она начинала нервничать. Ощущение времени многократно обострилось, секунды тикали значительно быстрее, чем ее сердце. Ничего, ничего…
