Борис Кудаев - Пуле переводчик не нужен
Ну а что касается другой породы людей, то они только прикрываются личиной Обозревателей – ведь обозрение складывающейся ситуации их никогда не удовлетворяло. Они активно вмешиваются в нее, они всегда стремятся влиять на нее, чтобы она развивалась в нужном для них направлении. Если нужные им события не происходят, то они создают ситуацию, необходимую для их появления. В последнее время появился очень четкий и емкий термин – агенты влияния. Очень влиятельные люди. Но ведь все‑таки агенты… Чьи‑то агенты. Чьи?
Всей моей жизни не хватило бы на то, чтобы установить точно эту личность, вернее – личности. Да я и не ставил перед собой такой задачи – она для меня невыполнима. Судьба свела меня всего несколько раз на короткие промежутки времени с одним из их агентов. Но криминалисты утверждают, что есть один безошибочный принцип. Надо рассудить, кому выгодно происшедшее? А выгодно только тем, кто производит и торгует двумя вещами – нефтью и оружием. Наполеон был прав, когда говорил, что война соткана из золота и ненависти. Но он был прав только для своего времени. Теперь она соткана из нефти и вооружения. Нефть – это несомненное благо для цивилизации. Оружие – не менее необходимый элемент развития цивилизации и инструмент защиты ее завоеваний. Но вместе – это политическая и экономическая гремучая смесь, война. И того, и другого много на Ближнем Востоке и на Кавказе… И там и тут войны не затихают. Многие статьи и книги о причинах войн, к сожалению, кончаются так же, как и эта. Общими рассуждениями о некоей партии войны, о каких‑то таинственных кругах, кому война не только выгодна, но и необходима – она залог их пребывания у власти. Но ведь есть же и конкретные имена. И их называют! Правда, иногда ценою жизни. Где‑то в недрах военных учреждений родилась блестящая по своей простоте и эффективности схема продажи оружия бандитам и террористам. Были созданы несколько фирм по утилизации «устаревшего военного оборудования». Им (абсолютно безвозмездно, конечно!) генералы выдали лицензию по переработке старых военных автомобилей и другого военного имущества в нужные стране сталь, алюминий, латунь, свинец. Потом, каким‑то не установленным и таинственным способом, в той же лицензии оказались слова «… и стрелкового вооружения, патронов, мин и снарядов». Эти фирмы, в свою очередь, открыли обычные пункты по приему черных и цветных металлов. Получили сотни тысяч патронов, десятки тысяч мин, снарядов, противотанковых гранат и многие тысячи гранатометов, автоматов и пистолетов на переработку. Потом списали их по акту как утилизованные, отчитались медью, свинцом, алюминием и железом, собранными на пунктах вторсырья. По всей стране воруют медные и алюминиевые провода, выкапывают свинцовый кабель, пытаются даже свинчивать латунные краны газораспределительных систем, тащат что ни попадя… Потом эти пункты расформировываются, а компании, уплатив все положенные налоги с положенных им сумм за «утилизацию» опасного «устаревшего» вооружения, тоже вполне легально ликвидируются. Вот откуда у террористов и бандитов, ваххабитов и талибов столько гранат, взрывчатки, автоматов Калашникова, устаревших, но новеньких пистолетов «ТТ» и боеприпасов к ним – просто уму непостижимо! А теперь вопрос: маньяк Чикатило убил несколько женщин – так вся страна следила за процессом, конец его всем известен; а кто слышал о процессах над этими генералами? Ведь их имена были названы! По общероссийскому телеканалу… Но военно-промышленный комплекс, олигархи и мафия не позволят таких процессов, потому что нельзя бездействовать рынку нефти и оружия, приносящему баснословные прибыли и открывающему дорогу новым перспективам быстрого обогащения – ведь с войной и за ней всегда идут ее производные – голод, наркомания, бандитизм, терроризм. Потому что это – не только возможность быстрого обогащения тех, кто стоит у распределения потоков всевозможных средств. В обстановке военной истерии возникает очень важная возможность манипуляции общественным сознанием, создания образов врага и союзника, своих и чужих, победителя и побежденного. Возможность оправдания своего непомерного богатства и обнищания других людей происками внешних и внутренних врагов, возможность назначения на ключевые посты своих людей, оправдываясь высшими интересами государства… А это и есть власть.
Вместо эпилога
Ассоциации
Сегодня вторник, по‑немецки произносится «динстаг», а переводится якобы «служебный день». Нелогично: так можно было бы назвать любой рабочий день от понедельника до субботы; мне кажется, это совпадение, на самом деле – Óдинстаг, день Одина, бога викингов, а у древних германцев Один назывался Вотан, это грозный бог, громовержец; две молнии Вотана – изломанные буквы SS – на воротниках эсэсовцев и с кокардой в виде черепа – символ ведомства Мюллера… (Да простят мне переводчики с немецкого!)
Хорошо его сыграл Броневой в фильме «Семнадцать мгновений весны», отец ругался: «Так хорошо сыграл, что вся страна теперь горячо любит этого прохвоста». Отец, во время войны – комиссар партизанского отряда, так и не смог привыкнуть к тому, что немцы – уже не фашисты, и во время поездки в Германию, несмотря на инструктажи в горкоме партии, не раз пытался рассказать немцам, как они, партизаны, «били фрицев»… Он часто говорил, что Кудаевы помирают по понедельникам, а сам умер во вторник. Наверное, потому, что не верил в бога и не верил приметам…
Приметы… Можно верить, можно не верить. Тем, кто верит, всегда легче – есть уверенность, что раз сегодня с утра ничто не предвещало плохого – день должен удаться. Нильс Бор всю жизнь говорил, что в приметы не верит, но, когда пригласил друзей обмыть свой новый загородный дом, те с удивлением увидели над дверью прибитую подкову. «Ты же не веришь в приметы!» – «А вдруг эта штука работает вне зависимости от того, верю я в нее или нет?»… Это – остроумие ученого, за которым он попытался скрыть истину – верить (и в приметы, и по‑настоящему) начинаешь тогда, когда у тебя появляется то, что можно потерять, и ты осознаешь вдруг, что и дом может сгореть, и дитя твое может (не приведи господи!) заболеть, да и ты сам не вечен. Как говорил Булгаков, скверно не то, что человек смертен, а то, что он внезапно смертен. Жизнь – это езда ночью без фар и на приличной скорости. Бог знает, что будет через несколько секунд. Тем, кто верит, по большому счету легче жить и легче умирать. Летчики не любят фотографироваться перед полетом, арабы никогда не скажут: «Увидимся завтра!», не прибавив тут же: «Иншаалла!» («Если бог даст!») И на войне неверующих не бывает…
Верить было бы хорошо… Если бы не служители Господа и не толкователи его заветов. Нальчик окружен горами, к ним мне не привыкать – с балкона отцовской квартиры открывалась величественная панорама Главного Кавказского хребта. Горы, говорят, привораживают к себе… Казак скажет то же самое про степь, камчадал – про Камчатку, а северянин, я уверен, – про Север… Чукча, наверное, без ума от Чукотки. Кстати, о чукчах или эскимосах – как им быть, если они захотят принять ислам? Ведь в Коране сказано, что мусульманином может стать любой человек, надо только верить в единого бога и произнести догмат веры: «Нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммед пророк Его!» Ехать никуда не надо, живи, где живешь – американец Кассиус Клей, к примеру, принял ислам в своей родной Америке, стал Мухаммедом Али и живет припеваючи. Вот тут и начинается парадокс. Живет, потому что живет в Калифорнии или Нью-Йорке. А если бы он жил в Америке, но на Аляске? Ведь надо не только молиться и раздавать беднякам милостыню, но и поститься в месяц Рамадан. Поститься надо в светлое время суток – ни пищи, ни воды. Даже лекарства принимать или курить нельзя до наступления темноты. То есть не по часам, а по фактическому состоянию естественного, природного освещения. Арабские месяцы короче общепринятых по григорианскому календарю, и месяцы «дрейфуют». Рано или поздно Рамадан придется на конец июня – июль. То есть на то время, когда за Северным полярным кругом солнце не заходит вообще в течение двух месяцев. У нас в это время в Питере «белые ночи» – это отголосок двухмесячного дня на Аляске, да и на Кольском полуострове. Два месяца не есть, не пить воды, не курить и не принимать лекарства – как это возможно? Так что тем, кто очарован Заполярьем, лучше верить в богов, про которых так страшно поет под звуки бубна шаман из соседнего стойбища… Или верить так, как я – без поста и без молитв. Живи на заработанное, не убий, не воруй, чти родителей, люби детей, не обижай старых и немощных – остальное Бог простит!
Чти родителей. Люби ближнего. Лучше родителей любить, а ближнего чтить… Вы заметили, что все кокосовые пальмы на берегу наклонены в сторону моря? Странно – сильный ветер дует с моря, а пальмы все же наклоняются к воде. Они как женщины – не могут налюбоваться собой в голубом зеркале лагуны. Стройные и высокие, они делают вид, что кокосы – это вовсе не главный смысл их жизни, что старость и увядание – не их удел. Даже жестокое испытание – шторм – они используют, чтобы отломать и незаметно сбросить старые, увядшие ветви и предстать наутро свежими, умытыми и с кокетливой короткой прической из венчика остролистых ветвей. Совсем другое дело банан – это матроны, обремененные множеством детей и внуков, им совершенно безразличен их внешний вид, и отработавшие свое длинные и увядшие рыжие ветви висят неопрятно вдоль ствола. Бананы не могут наклониться, чтобы посмотреться даже в лужу – рыхлый и тяжелый от связок плодов мясистый ствол не выдержит наклона. Но даже переспелые плоды свои банан, в отличие от кокоса, не сбросит небрежно на песок, а, надломив свою ветвь (больно!), опустит бережно к стволу. Она никогда не поедет за границу и не обижается, что молодая гроздь, завернутая в целлофан, отправится в дальние края, и на красивой наклейке на ее кожице будет не имя родной долины или даже ее родины, а наверняка – название совсем другой страны, плоды которой просто ценятся на рынке выше… Женщины – или кокосовые, или банановые; искать такую, чтобы была и банановой, и кокосовой – дело безнадежное… Я только теперь понимаю, почему у мамы были печальные глаза… Она понимала, что свои ошибки я должен осознать сам: советовать взрослым детям – бесполезно, потом тебя твоим же советом и попрекнут… И у моей учительницы английского языка были такие же глаза, когда я к ней пришел похвастаться в новенькой лейтенантской форме – она во время войны по принуждению оккупантов работала переводчицей в гестапо и знала, что в армии переводчики – лейтенанты они или полковники – не всегда трудятся на пользу общечеловеческого блага и взаимопонимания народов…
