Дмитрий Черкасов - Белорусский набат
— Наш человек когда либо использовался в работе?
— Нет. Только косвенно...
— Тогда почему вы уверены, что он справится?
— Он человек разумный и осторожный. Его общие прогнозы развития России верны на восемьдесят девяносто процентов. Финансисты и политики к его словам прислушиваются. Кроме того, в идее создания крупных федеральных образований ничего предосудительного нет. Наоборот — внешне все выглядит наилучшим образом. И даже может пойти во благо. Но это при условии, если мы не сориентируем исполнителей на определенные действия...
— Дать положительную вводную, а затем на полпути аккуратно подкорректировать направление процесса? — задумчиво произнесла Госсекретарь. — Вы знаете, а ведь это может сработать...
— Вероятность успеха велика. На среднее звено русских чиновников у нас есть великолепные рычаги давления. Практически сто процентов из них имеют собственность и счета в цивилизованных странах. Перекрыть им кислород нам не составит никакого труда. Естественно, я говорю о тех, кто имеет достаточный вес для решения оговариваемой задачи. Мелочь крутится внутри России, но никакого серьезного вреда осуществлению подобных операций они нанести не в состоянии. А два три идеалиста и русофила ничего испортить не смогут. Я даже не уверен, что в Москве такие найдутся. Наша политика последних десяти лет привела к тому, что так называемые «русские патриоты» забились в свои норки и не кажут оттуда носа. Чтобы не быть обвиненными в национализме и антисемитизме. Это не Белоруссия, где засел Лукашенко со своей камарильей.
— Там все скоро будет по иному, — ухмыльнулась Мадлен Олбрайт.
Строуб Тэлбот знал, что она имеет в виду, и тоже расплылся в улыбке.
* * *Влад пересек площадь по диагонали и нашел то место, где в первый раз почувствовал чей то неприязненный взгляд себе в затылок.
Остановился и сделал вид, что никак не может прикурить.
«А ведь я ошибся, — Рокотов незаметно для окружающих внимательно осмотрелся. — Неудобство я ощутил возле этого столба. Плюс минус метр... Но ведь со стройки не видны ступени Дома Правительства. Соответственно, это не снайпер. Тогда кто? — биолог сделал несколько шагов. — Жилые строения справа, стройка слева... Если смотреть из жилого дома, то виден лишь участок тротуара и угол госучреждения. Смысл их контролировать? Только на тот случай, если требуется не допустить к центральному входу какую нибудь нежелательную персону. Однако сие никак не вписывается в подготовку теракта. У исполнителей не может быть задачи устранить кого то еще помимо цели... Условному „наблюдателю“ я не понравился. Почему? Шел себе спокойно, никому не мешал. На сотрудника управления охраны я не похож. Может, слишком активно озирался по сторонам? Так это не повод... Если обращать внимание на каждого, кто немного отличается от обычного, спешащего по своим делам прохожего, никаких нервов не хватит. Тем более что сейчас меня никто не пасет... Пост госохраны временным не бывает... А если сектор наблюдения не здесь, а на противоположной стороне улицы? Но там только тротуар у забора. За забором — стройка...»
Владислав прошел по зебре пешеходного перехода и свернул в сквер.
Выбрав незанятую скамейку в тени деревьев, он уместился на ней с развернутой газетой в руках и продолжил анализ ситуации.
"Предположим, что снайпер выбрал позицию за забором. Ничего принципиально невозможного в этом нет. Расстояние до цели — от двухсот до двухсот пятидесяти метров. Хороший стрелок не промажет. Лука будет выступать явно с возвышения, так что выцелить его можно. Но вмешиваются побочные факторы... Во первых, сами демонстранты. Они вечно таскают с собой плакаты, знамена и другую лабуду. Обзор может быть наглухо перекрыт. Договоренность с митингующими о том, что те обеспечат стрелку директрису выстрела — абсурд. Если вдруг часть плакатов и знамен резко опустится, образуя некий коридор, бодигарды положат Луку на землю за полсекунды... Во вторых, воздушные потоки. Над толпой возникают хитрые аэродинамические завихрения. Снайперам это известно, поэтому все стараются стрелять не снизу вверх, как в рассматриваемом случае, а наоборот. Даже на такой небольшой дистанции пуля может немного отклониться. Голова у Луки не метр в диаметре. А бить нужно именно в голову. Тело то будет скрыто трибуной. Возможно, пуленепробиваемой... В третьих, вазомоторика самого Президента. Лука — человек эмоциональный, спокойно на месте не стоит. Особенно если толкает речугу перед оппозицией. Он явно будет махать руками и отклоняться то в одну сторону, то в другую. Двести метров пуля проходит за одну треть секунды. В этот отрезок времени голова мишени может уйти в бок сантиметров на шесть семь, если не десять. К тому же стоит учитывать дискретность человеческого зрения. [42]Снайпер — не робот... В четвертых, служба охраны. По выставленному стволу или блику от оптики врежут тут же с нескольких сторон. У снайпера может элементарно не хватить времени на прицеливание... Так что вероятность успеха мероприятия минимальна. Я бы даже сказал, что катастрофически минимальна. И организаторы не могут всего этого не предусмотреть. Однако они не останавливают процесс... Или отказались от этой затеи? Нет, не похоже... Слишком много наворочено за последние дни. Ракеты, стоматолог, этот Кролль со своей радиостанцией..."
На скамеечку напротив Влада уселись двое — громила с бритой головой и бутылкой пива и невысокий парень, потягивающий через соломинку сок из высокого картонного стакана. Судя по их поведению и фразе верзилы «Ну, блин, и жарко тут у бульбашей!», парни были приезжими. До них было метров семь, и биолог прекрасно слышал, о чем они беседовали. Причем прононс был петербургским.
С первых же слов стало ясно, что гости Минска продолжают давний разговор о кознях маленького, но злобного народца.
— ..Авангардисты, Мишель, это чисто жидовские происки. Всякие там Кандинские, Малевичи, Филоновы... Примитивный захват рынка сбыта. Вот смотри. В середине века наши частично обрезанные соотечественники попытались пролезть в выгодную сферу живописи и оформительства...
— Чем она, блин, выгодна то? — спросил бугай.
— Социализм вспомни. Роспись клубов, парадные портреты вождей и прочее. Художникам давали помещения под мастерские, что в те периоды нехватки жилья было крайне важно. Еще платили командировочные, когда мазилы на натуру выезжали. Вот еврейцы и решили по легкому житуху свою улучшить. Но из этого ни фига не вышло. Не приспособлены они к рисованию...
— Все? — деловито осведомился верзила.
— Почти. Ты брось свой не замутненный еврейской пропагандой взгляд в глубины истории искусств, — худощавый молодой парень и не думал скрывать подтрунивания над собеседником. Видимо, они были настолько давно и хорошо знакомы, что бандюган привык и совершенно не обижался.
— И чо?
— Что ты видишь?
Верзила на несколько секунд задумался и пошевелил губами.
— Евреев почти нет.
— Вот! — его приятель поднял палец. — А почему?
— Невыгодно, — предположил бугай и попал в точку.
— Именно, Мишель! На протяжении сотен лет, до начала двадцатого века, художественные промыслы особого дохода не приносили. Кроме ювелирки. Но и там иудеи занимались в основном чисто техническим делом — гранили бриллианты. Украшения изготовляли другие. Евреи были кем угодно — банкирами, продавцами, промышленниками, — но не художниками или скульпторами.
— А в двадцатом веке все, блин, изменилось? — предположил бритоголовый ценитель высокого искусства.
— Верно, — согласился «интеллектуал патриот». — Живопись стала приносить прибыль. И евреи ею заинтересовались.
— Диня, а при чем тут авангард?
— Элементарно, батоно Ортопед. Иудеям потребовалось отвоевать рынок у реалистов и тех, кого ныне принято считать импрессионистами...
«Ба! — подумал Рокотов. — Так это же те самые пресловутые Миша „Ортопед“ и его дружбан Денис Рыбаков, о которых мне Димон все уши прожужжал. Вот так встреча! Чего это их в Минск занесло? Не иначе, опять что то „антибарыжное“ бананят. Или аферу какую...»
— ...Но по причинам того, что пархатым было сложно перебить интерес классикой, они принялись раздувать интерес к авангарду и примитивизму. Ведь что такое авангард?
— Действительно, что?
— Муть. Цветовые пятна, бессмысленно разбросанные по холсту. На самом деле в них ничего особенного нет. Попытка скрыть собственное невежество и неумение рисовать. Голые короли, как у Андерсена... Любой дизайнер, ежели ему поставить задачу создать цветовыми пятнами определенное настроение, справится с этим за полдня. По этому вопросу издана масса учебников. Но никто не ассоциирует дизайнерское ремесло с искусством. А надо бы.
— Я тоже авангардистов не понимаю, — заявил Михаил.
— Там понимать нечего, — отмахнулся Рыбаков. — Мысли за этим нет никакой, одни дешевые понты. А так называемые любители живописи — идиоты. Авангард — это модно, вот поэтому зрители и идут на выставки, как бараны. Нормальные люди не пойдут смотреть на бред вроде «Черного квадрата». Так как сразу понятно, что автор слегка не в себе. И вообще, термин «дегенеративное искусство», который был в ходу у доктора Геббельса, наиболее точно отражает суть проблемы. Причем он относится не только к живописи, но и к стихам, прозе, музыке, кинематографу... Приведем примеры. Тарковский и его последователи типа Сокурова, Пелевин, во многом — Шнитке, частично — Феллини, Тинто Брасс, поэты символисты, Набоков, Роман Виктюк — это самые натуральные дегенераты. И их список бесконечен... Правильно их Хрущев называл «пидарасами и абстракцистами».
