Валерий Горшков - Любой ценой
– В Вервольфштадте пока еще не так много переселенцев, но у тех, что уже облюбовали поселок, деньги определенно есть. Причем – у всех. Уж вы мне поверьте!
– Мне, представьте, говорили о том же самом, – лукаво ухмыльнулся Ярослав. – Именно поэтому я и здесь! Кстати, синьорита, я вам представился. А вы…
– Меня зовут Мерседес Орландо, – уже без кокетства, ровно и спокойно сказала женщина. – И если вас интересует, что я делаю после работы, то я вам с удовольствием отвечу – я встречаюсь со своим мужчиной. Он зайдет за мной к семи часам вечера. Сначала мы пойдем в ресторан дядюшки Хосеми, затем будем долго гулять по пляжу и целоваться, а после пойдем ко мне домой и будем любить друг друга до утра.
– Рад, что с этим у вас все в порядке, – развел руками Ярослав. – Но, поверьте, синьорита, у меня и в мыслях не было назначать вам, честной девушке, свидание. Сегодня вечером у меня совершенно другие планы. Я собираюсь найти собутыльника и напиться шнапса, а затем спать без задних ног до утра.
– О, это будет легко! – рассмеялась Мерседес, снова став приветливой к состоятельному клиенту. – На первом этаже гостиницы есть ресторанчик. Там вы без хлопот найдете себе друга, который поможет вам осушить бутылку-другую и будет за это, разинув рот, слушать все, что вы ему скажете! Только не задирайтесь с местными цыганами и смотрите, чтобы наутро не проснуться без кошелька!
– Я так и сделаю, – пообещал Охотник. – До свидания, синьорита. Приятной прогулки и запоминающейся ночи. Когда увидите своего друга… как его, кстати, зовут?
– Леон, – не моргнув глазом сообщила красавица. – Между прочим, он тоже немец.
– Так вот, передайте синьору Леону, что он счастливый человек, раз его любит такая очаровательная женщина. А еще… – Охотник замолчал, словно обдумывая, стоит ли так быстро открывать карты, но в конце концов все же решился. Не имело значения, что произойдет прежде – встреча с бывшим белогвардейцем или мужской разговор с профессором. Без успеха второго первое – всего лишь бесполезная болтовня. Приступать к операции без поддержки сенсея, без уверенности, что он не выдаст, почти не имеет смысла. В крайнем случае, если станет очевидно, что переметнувшийся к фашистам сенсей – отнюдь не жертва рокового стечения обстоятельств, а настоящий враг, он, Охотник, переступит через себя и исполнит приговор. А уже после, зачистив концы и дав себе временную фору, выйдет на контакт с Клименко и, не мешкая, ликвидирует генерала Шальке и врача-убийцу фон Тиллера.
– Скажите ему всего одно слово: Метелица. Это старинное немецкое пожелание. Ему будет приятно.
– Ме-те-ли-ца? – по слогам повторила Мерседес. – Какое странное слово. Совсем непохожее на немецкое. Скорее – на итальянское. Что оно означает?
– Не скажу. Секрет. Мужчина обязательно поймет. И не обидится, поверьте мне, – хитро прищурился Ярослав и, кивнув, покинул контору судоходной компании, спиной ощущая взгляд красотки.
Ну, вот и завертелось. Остается сходить по указанному голубоглазой нимфой адресу, снять номер в гостинице и ближе к семи часам вечера вернуться на пирс, чтобы, спрятавшись за пальмами, издалека понаблюдать, как профессор Сомов, вернувший себе имя, которым его нарек при рождении отец-немец, зайдет за своей подружкой и вдруг услышит из уст бразильской красавицы название своей утопающей в снегу деревушки под Питером, расположенной за многие тысячи миль от Южной Америки. За тридевять земель от этой тропической идиллии, где ровным счетом ничего не напоминало о только что закончившейся на другом континенте самой страшной в истории человечества войне…
Жаль, не получится в эту секунду быть рядом с Сомовым, чтобы увидеть, как замерзнут глаза Иваныча и как окаменеет его скуластое, загорелое под чужим ласковым солнцем лицо.
Глава 17 Русский кулак в Сан-Паулу
Ничего подобного не случилось. Потому что мужчина, зашедший за Мерседес к окончанию работы конторы по продаже билетов, оказался Ярославу совершенно незнаком. Этот рослый блондин с орлиным профилем и хитрыми, глубоко посаженными глазами, на вид типичный немец лет тридцати пяти даже издали, ночью и в плохую погоду не напоминал Сомова. Хотя и носил точно такое же имя, как сенсей, и имел отношения с той же самой женщиной, с которой был заснят Иваныч. Хоть и не было никакой гарантии, что, переметнувшись к фашистам, профессор вместо русского Леонида вновь стал называться Леоном, Охотник был уверен, что дело обстоит именно так, а не иначе. Зачем выдумывать велосипед, рискуя случайно выдать себя неосторожным словом? Можно без малейшего ущерба пойти по пути наименьшего сопротивления и сказать самую что ни на есть правду…
Поняв, что любовник голубоглазой смуглянки – не Сомов, Охотник сразу расслабился, успокоился. Как будто не он сам, умышленно форсируя события, несколько часов назад попросил Мерседес передать другу спонтанно найденный пароль. Теперь, когда выяснилось, что произошла ошибка, оставалось лишь надеяться, что носатый блондин – такой же фашист, как и все прочие обитатели Вервольфштадта, – не владеет русским настолько, чтобы насторожиться, услышав «старинное немецкое пожелание».
На всякий случай, незаметно увязавшись вслед за парочкой, Ярослав, следуя на почтительном расстоянии, поводил их по городу, затем подождал, пока голубки неспешно отужинают в ресторанчике – видимо, том самом, о котором говорила Мерседес, принадлежащем некоему дядюшке Хосеми, а затем, прогулявшись по пляжу, уединятся в одной из квартир скромного двухэтажного домика на близлежащем холме, где, по всей видимости, и жила продавщица билетов на пароход. Все это время Охотник внимательно наблюдал за поведением «орла» – не начнет ли тот нервничать и совершать характерные телодвижения, услышав вдруг в качестве секретного пожелания стопроцентно русское слово, очень похожее на пароль для связи шпионов, но ничего подобного не случилось. Фашист по имени Леон вел себя вполне адекватно, как и подобает пребывающему в предвкушении любовной ласки зрелому и уверенному в себе арийцу, к тому же имеющему за плечами не самое мирное прошлое…
Кажется, обошлось. Оставив Мерседес и «орла» наслаждаться прелестями друг друга, Ярослав направился в гостиницу. Только сейчас, оказавшись в относительном безделии до завтрашнего утра, он ощутил голод и вспомнил, что сегодня даже не завтракал. Кабачок на первом этаже гостиницы был заполнен лишь наполовину и столик в дальнем углу, откуда открывался обзор всего помещения, оказался свободен как нельзя кстати.
Заказав ужин, Охотник развернул купленную им еще днем местную газетенку и, делая вид, что читает, принялся разглядывать находящихся в кабачке людей. Большинство из посетителей были местными мужчинами, к тому же – уже хорошо принявшими на грудь. Подобно темпераментным горцам с советского Кавказа, они не слишком сдерживали себя в жестикуляции и в выражении эмоций. Возле стойки бара со скучающим видом примостились две шоколадные девицы, то и дело плотоядно поглядывающие на только что уединившегося в углу белого иностранца. Шлюхи, они и есть шлюхи. Что с них взять? Гораздо больше Ярослава заинтересовали двое пожилых, но уже основательно успевших загореть седовласых господина, сидящих в непосредственной близости от занятого им столика. Они неспешно попивали красное вино под аппетитное, жаренное на открытом огне мясо с тушеными овощами и дымили хорошими сигаретами. Между собой они бегло и вполне привычно разговаривали на очень странном языке, похожем на смесь испанского, французского и… русского. Вдруг, после длинной, витиеватой фразы, произнесенной одним из стариков на чистейшем языке Наполеона, уловив насквозь родное и сермяжное, подкрепленное соответствующим взмахом руки выражение «ну его на х…й!», Ярослав на секунду-другую аж перестал дышать. Не послышалось ли? Но последовавший тотчас короткий и исчерпывающий ответ собеседника: «Скатертью дорожка» окончательно убедил Охотника в очевидном – эти двое холеных, совершенно непохожих на советских пенсионеров-сверстников, весьма довольных жизнью дедков, так же, как и он сам, были родом из матушки-России. И, судя по возрасту, аристократическим манерам и знанию столь популярного среди буржуазной знати французского как пить дать относились к представителям так называемой «белой эмиграции». Той же самой, к которой принадлежал и подполковник Иван Федорович Клименко, своим неожиданным письмом с поразительной четкости снимками поднявший на уши весь спецотдел военной разведки СССР во главе с генералом Батей. Учитывая, что эта гостиница принадлежит судоходной компании, логично напрашивался вопрос – а не в благословенный ли Лас-Суэртос направляются завтра утром сии почтенные господа? Если так, то сколько же их, бывших офицеров разбитой большевиками царской армии, осело в окруженном сельвой и горами провинциальном городке? В непосредственной близости от выстроенного беглыми эсэсовцами Вервольфштадта? Да уж, истину говорят – чудны дела твои, Господи. Ситуация. Прояснить которую, к слову, проще пареной репы – взять, да и заговорить с дедулями на языке родных осин. Так, мол, и так. Привет, отцы, как дела? Вы откуда и куда? Вот, наверное, удивятся господа офицеры… Но – нельзя. По легенде он – Ганс Розенберг, немец из Швейцарии, не может знать ни слова по-русски. Остается только сидеть, прикрывшись газетой, и слушать, с трудом пытаясь понять, о чем говорят эти, то и дело прикладывающиеся к бокалам с вином, пыхтящие сигаретами и вставляющие в разговор крепкое матерное словцо, почтенные седовласые старцы.
