Сергей Зверев - Стальная тень
— Вы свободны, пройдите в соседний кабинет, — уже более жестким тоном повторил Сократ Иванович.
Что теперь делать? Вырвать у кого-нибудь из ребят-спецслужбистов пистолет, застрелить Комбрига, а потом самого себя? Не успею, тут парни серьезные, их обезоружить не так-то просто. Эх, чем бы сейчас свалить Комбрига? Свалить намертво, чтобы не мог подняться! Победителей, как известно, не судят! Хотя я за такого гада готов и под суд. Но… Руками не дотянуться. «Альфисты» (или кто они там?) не дадут.
— Позвольте последнее слово! — заговорил я, стараясь сохранить максимальное спокойствие.
— Пожалуйста, — разрешил Сократ Иванович.
— Слушай, ублюдок! Как бы ты тут всех ни пугал, кому бы ты ни звонил, я тебя достану при любом раскладе, ясно?! — не повышая голоса, проговорил я, глядя в ясные очи Петра Петровича.
— Все? — выжал из себя улыбку невозмутимый Комбриг.
— Нет. То, что ты слышал на диске, это лишь часть того, что сообщил Салтанов. Диск — всего лишь копия. А на оригинале Салтанов рассказал о некоторых твоих слабых сторонах, о том, на чем тебя, «Комбриг неустрашимый», можно поймать. Просто этот фрагмент мы на всякий случай вырезали. А там много интересного, Комбриг.
— Это правда, — тут же подтвердила мои слова Валентина Сабурова. — Мы вырезали часть откровений Юрия Эдуардовича.
— На всякий случай, — продолжил я. — А там был очень интересный фрагмент!
Я брал Комбрига на самый дешевый испуг. Но мне в данную минуту ничего другого и не оставалось. Он не глуп, так просто не испугается. И сейчас спросит, задаст наводящий вопрос, о чем же этот фрагмент хотя бы в общих чертах! Что мне ответить?!
— И что же такого интересного и секретного сообщил покойный Юра? — в соответствии с моими мыслями поинтересовался Комбриг.
— Он подробно рассказал о своей болезни, — на ходу подыскивая слова, заговорил я. — О том, как без особого труда можно вызывать подобные заболевания у любого самого здорового человека. Салтанов выдал нам некий код… Больше ничего не скажу.
Все! Более мне ничего в голову не пришло и уже не придет! Петр Петрович чуть помедлил, а потом заговорил ответные слова. Шипящим, почти змеиным голосом:
— Только теперь понимаю, что такое настоящая сволочь! Это такой вот бескорыстный мерзавец. Что ты путаешься у меня под ногами? Я тебя раздавлю, ты ползать у меня будешь!
Я вывел Петра Петровича из себя. Ему отказали и выдержка, и былое хладнокровие. Стало быть, попал в самое «яблочко»! В десятку! В болезни и смерти Салтанова была какая-то загадка, известная Комбригу. Сам факт болезни ныне «покойного Юры» говорил о том, что Комбриг разрабатывал и способность вызывать подобные заболевания. А вот излечивать их, скорее всего, пока не научился. Смерть Салтанова этот вопрос закрыла, Юрий Эдуардович более ничего не расскажет. Может быть, он знал что-то особенное, связанное с «внезапным появлением болезни», но не говорил об этом Комбригу? А мне сообщил?!
— Я тебе Олега с Кириллом не прощу, — только и произнес в ответ Комбригу я. — И отсюда тебе не выйти.
В помещении воцарилась тишина. Каждый думал о своем, но не решался ничего произносить вслух. Ребята-альфисты ждали команды Сократа Ивановича, Комбриг поспешно пытался проанализировать, какую информацию о болезни успел слить покойный Юра, а Сократ Иванович молча наблюдал за всеми нами.
— Сократ, убери их! Будем разговаривать, — произнес наконец вернувший себе самообладание Комбриг.
Однако самообладание вернулось к нему лишь внешне. На деле же сжался, дрогнул «несгибаемый Комбриг». Смотрит на меня как на зверюгу, со страхом и ненавистью. Стало быть, правильно меня Степаныч недавно охарактеризовал? Значит, надо наступать.
— Ну, так мы пойдем? — как ни в чем не бывало осведомился я у хозяина кабинета.
— Конечно, — кивнул Сократ Иванович.
Дело сделано. Комбриг перестал требовать телефон и, кажется, готов изменить линию предстоящего разговора.
* * *Разделять нас не стали. Препроводили в просторный кабинет по соседству и оставили там.
— Нами могут пожертвовать? — спросила Светлана-Валентина.
В ответ полковник Стражников лишь улыбнулся и пожал плечами. Женщина сохранила хладнокровие, достала сигарету, молча закурила. Разговаривать не хотелось. Все мы были уже далеко не новичками, побывали в разных передрягах. Генералитет собой не жертвует. Он приносит в жертву солдатушек-бравых ребятушек, лейтенантов, капитанов и майоров. Иногда и полковников. Что мы на сегодня имеем? Генералитет, высшее чиновничество люто схватились. Сократ Иванович с Комбригом лишь с виду друзья. Станут ли друг другу глотки рвать или договорятся? История последних лет России показывает, что высшие чиновники обычно всегда договариваются. Вот вспомните — 91-й год, ГКЧП. Казалось бы, смертельные враги — Ельцин, его сторонники-демократы против ортодоксов из КГБ и партструктур. Что в итоге — в столкновениях погибли ни в чем не повинные люди. Демократы взял верх. Далее 93-й год. Раскол в стане сторонников Ельцина. Жертв уже куда больше плюс позорный на весь мир, омерзительный расстрел российского парламента. Вновь победа демократов. И что потом? Противники демократов немного посидели в тюремных камерах, а затем были амнистированы. И отнюдь не бедствовали потом. Иными словами, верхи схватываются, дерутся так, что кажется, порвать друг друга, точно бойцовые псы, готовы. На деле же и демократы, и патриоты живы и здоровы. А вот их сторонники, те, что идут на «баррикады», погибают. И нашим служивым достается. Мертвых-то не амнистируешь…
— Отдохнем немного? — кивнул я в сторону имеющегося в кабинете проигрывателя, подключенного к телевизору.
Возражений не последовало. Я включил ДВД-приставку и стал выбирать диск. Их было около десяти, в основном советские фильмы и эстрада. Что посмотреть для успокоения нервов и души? И тут я нашел диск группы, которую слушал еще в курсантские годы. Не скажу, что группа та была сильна в музыкальном отношении, но у нее была своя энергетика и довольно интересные песни, не похожие на традиционный бард-рок. Я поставил диск, и на экране появились уже подзабытые мною «Господа Удавы», или «Четыре Каа».
— Слова медбрата Козлова, музыка доктора Крюкова! — объявил песню барабанщик.
После этого я услышал песню, написанную «белым стихом», но при этом очень точно подходящую для текущего момента:
«Я сидел дома в кресле и пил черный кофе,
Я не включал в этот день телевизор,
Я даже не слушал в этот день радио,
Я просто сидел дома в кресле и пил черный кофе.
emp1
Но вдруг я услышал за окном
Какие-то странные звуки.
Я подумал, что это гром,
Встал с кресла и зашторил окно.
emp1
Но тут неожиданно вдруг погас свет
Какое безобразие, подумал я
Я схватил телефон и позвонил на АТС,
Но там почему-то не отвечали.
emp1
Я был возмущен до глубины сознания.
Вот до чего доходит наша бесхозяйственность!!!
А тут еще с потолка упала вдруг люстра,
И на пол попадали оконные стеклы.
(Солист так и спел — не стекла, а «стеклы»).
emp1
Наверное, шпана стреляет из рогаток,
Подумалось мне, да не очень-то поверилось.
Но ведь в Москве нет землетрясений,
Я это помнил из курса географии.
emp1
Однако стеклы все-таки разбились.
Нужно сходить в ДЭЗ и позвать стекольщика.
Ведь через три месяца будет зима.
И можно схватить воспаление легких.
(Далее был куплет про «внезапно позеленевший кофе».)
emp1
Я надел кепку и пошел к управдому.
Нужно же вставить стеклы в кватире!
Ведь через три месяца будет зима!
И можно схватить воспаление легких!
emp1
Но стоило мне появиться на улице,
Я тут же увидел странных людей,
Одетых в какую-то странную форму,
В руках они держали большие автоматы.
emp1
На лицах у них были противогазы,
И я не мог определить их национальности,
А кругом стояли какие-то развалины,
И запах стоял весьма неприятный.
emp1
Я стал сильно нервничать и волноваться,
Мне захотелось курить сигареты.
Но пачка «Столичных» осталась дома,
Поэтому я круто повернул назад.
emp1
Я пошел по направлению к собственному дому,
Но моего дома почему-то не было.
На его месте стояли руины,
Из-под обломков, плюясь штукатуркой, выползал мой сосед дядя Гриша.
emp1
— Послушайте, Григорий! — сказал ему я.
Не одолжите ли вы мне пару «Столичных»,
Мне очень хочется их покурить
Именно в данный момент!
emp1
Но дядя Гриша не дал мне прикурить.
Он назвал меня законченным кретином.
И, выражаясь непечатными словами,
Послал меня шагать далеко и прямо.
Куда подевался Степаныч, дядя Гриша? Видать, надавили на него и послал он меня мысленно шагать «далеко и прямо». Все верно, собственные внуки дороже. Песня между тем продолжалась. Она была, пожалуй, чересчур длинной, даже занудливой, но… Я просто-таки весь ушел в слух, ловил каждое слово солиста-медбрата.
