Лев Пучков - Пасынки Джихада
Итак, по обстановке мы разобрались. Теперь самое время разобраться с пленными и нужно побыстрее отчаливать, пока город еще не проснулся.
Бойцы Шарипа отодвинули в сторону верстак, подняли плиту, обнажив черный зев выложенного кирпичом колодца. Наши даги смотрят на творение Арсена угрюмо, с тоскливой обреченностью. Не хотят в дыру. Они опытные, родились на Кавказе и знают: если сажают под землю, значит, будут держать долго. Судя по их взглядам, они бы не прочь опять в багажнике поваляться, только бы не лезть в это прекрасное укрытие.
— Сам делал, Арсен?
— Сам. Ну, помогали, конечно... Но в основном все сам.
— Сколько работаю, в первый раз вижу такое. Золотые руки у тебя, Арсен!
— Угу...
Арсен на похвалу не ведется. Изобразил подобие улыбки, но по-прежнему напряжен, всем своим видом показывает: вам здесь не рады, убирайтесь побыстрее!
Это неправильно. Никто не заставляет мою «связь» лобызать мне ноги, взрываться на городской площади или, паче того, добровольно класть ко мне в постель своих дочерей.
Но вот так себя вести он точно не должен. Как это «так»? А как ведет себя нормальный горец, когда к нему без спросу вламывается гяур, которого он по каким-то причинам не может убить или выгнать, и начинает распоряжаться, как у себя дома. То есть полный тихий саботаж на грани взрыва эмоций, который может обернуться чем угодно.
Кстати, к Шарипу он относится совсем по-другому.
Мне все равно, чем вызвано такое отношение: что они оба одной нации, а я другой, или просто из-за того, что я не вышел ростом и лицом. Некогда разбираться. Я поступлю проще: сейчас быстренько решу все наши проблемы и заодно воспитаю свою «связь»...
Руденко все это время как бы не в себе. Вид отсутствующий, взгляд какой-то рассеянный, блуждающий, постоянно трет глаза и трясет головой (хотя его никто по голове не бил). Такое впечатление, что ему кажется, будто он спит и видит сон. Скверный такой сон, как после обильного застолья с неумеренным возлиянием. Сейчас глаза протрет как следует, проснется, и все кончится...
Зря тебе так кажется. Такие сны не кончаются, даже и не надейся!
— Ну, теперь надо подумать, как тебя вывезти.
— Вывезти?
— Угу. Именно вывезти.
— Думаешь, все так плохо?
— Чего тут думать? Наверное, и сам все прекрасно понимаешь.
— Да, понимаю... Но хотелось бы как-то с семьей...
— Насчет семьи можешь не беспокоиться. С ними все в норме. Более того, могу обещать, что очень скоро ты с ними увидишься...
Во взгляде Арсена — глубокое осуждение и неприязнь. Я разговариваю с гяуром заботливым тоном, отношусь к нему, как к равноправному партнеру, принимаю трепетное участие в его судьбе. А братья по вере — даги то бишь — закованы в наручники и сейчас будут спущены в подвал.
Да, да, Арсен, я понимаю — это еще один штрих не в мою пользу. Но ты ведь многого не знаешь...
Я достал из кармана телефон. Руденко вздрогнул, зафиксировал взгляд на желанном предмете и невольно потянул руку. Я сделал вид, что читаю эсэмэску, потом нахмурился и с сожалением покачал головой.
— Извини, но у нас маленькие проблемы. Наши с твоей хаты еще вчера свалили, это я тебе впаривал, чтобы ты слушался...
Руденко даже бровью не повел, ждал, что скажу дальше.
— У нас там наблюдатель, недалеко... Короче, в твоем доме сидит засада чекистов. Догадываешься, кого они там ждут?
— Догадываюсь. Вообще, не совсем понятно, почему именно чекисты...
Насчет засады я даже и не сомневался. Ждут, еще как ждут! А телефон, это так — дополнительный декоративный аргумент и одновременно средство рассеивания внимания.
— Потому что это теперь по их юрисдикции. Поэтому я и сказал, что надо подумать, как тебя вывезти...
— Ну и куда меня теперь... — Руденко озабоченно наморщил лоб. — В Турцию, что ли?
Вот как тебя разморило — в Турцию! Ты кто такой? Что ты такого сделал, чтобы тебя вообще куда-то надо было прятать?
— Нет, тут недалеко, — и кивнул Ильясу: — Открой багажник.
Ильяс открыл. Даги, переглянувшись, нервно вздохнули и дружно покосились на зев убежища. Можете мне не верить, но в глазах их я уловил отчетливую тоску по родному багажнику. Вот как люди в яму не хотят!
— Нет, это не для вас, — я взял Руденко под локоть, подтолкнул его к «мерсу» дагов. — Полезай. Сейчас поедем.
— А это обязательно? — полковник в нерешительности остановился у багажника, оценивая взглядом его габариты. — Может, мы как-нибудь...
— Как хочешь, — я с видимым безразличием пожал плечами. — Можешь сесть в салон. Но предупреждаю: твоя физиономия уже висит на каждом втором столбе. И потом, ты у нас такой видный, тебя же в городе знают...
— Хорошо, — Руденко тяжело вздохнул и, кряхтя, стал устраиваться в багажнике.
— Ну вот и молодец, — я сунул руку за пазуху, пряча телефон во внутренний карман, и достал нож. — Не придется возиться...
Да, для тех, кто начинает трудиться по нашему профилю: это очень старый и очень простой прием. Когда ты в центре внимания, незаметно достать что-то из кармана очень трудно. Ты полез за пазуху — все сразу насторожились, ждут. Эффект внезапности пропадает. Поэтому надо иметь в руке что-то нейтральное, внешне безобидное. Телефон, например, или даже просто носовой платок. Ты кладешь его в карман, это выглядит очень естественно... А когда достаешь руку, в ней уже находится смертоносный предмет. Даже если рядом опытные люди, все равно лишняя секунда — твоя...
Лежал полковник неудобно, свернувшись калачиком, поэтому я вогнал нож ему в ухо. Он дернулся и забился в конвульсиях — машина вся затряслась. Я выдернул нож, и захлопнул багажник. Вытирать не стал, лезвие было в крови, несколько капель упало на пол.
Напоследок я успел заметить, что лицо моей жертвы исказила жутковатая гримаса, а затухающий взор полон искреннего недоумения.
Умирающий взгляд полковника шептал: «Не может быть! Это что, шутка такая?!»
Такой большой, а такой глупый. И чему тут удивляться? Когда имеешь дело с такими мерзавцами, надо быть готовым ко всему. В том числе и к самому худшему. Нормальным людям твои удостоверения и пропуска не нужны, так что надо было учитывать, с каким контингентом придется иметь дело...
Так, ну все. Теперь вернемся к нашим баранам. То есть я не соратников имею в виду, что разинули варежки до пола, а к ситуации, знаете же, присказка есть такая.
Ильяс мне нравится. Единственный из всех бровью не повел.
Остальные в трансе. Даже Артур, который уже имеет опыт общения со мной, заметно шокирован.
В театре про такое говорят «немая сцена».
Оперативная пауза. Все замерли, оторопь, эмоции...
В глазах дагов — уже было начавший забываться ужас. Вчера в их присутствии резали людей, ночь прошла, как-то все стало отдаляться... А сегодня — опять. Такое вот страшненькое правило вырисовывается. Что, вот так всегда будет?
Будет, ребята, будет. Персонально для вас — всегда, но недолго. Скоро все кончится, и будете вы отдыхать.
У Арсена и Шарипа в буквальном смысле челюсть отвисла. Арсен сразу и не понял, что я сделал (он позади стоял, когда я склонился над багажником), подошел посмотреть.
Бойцы Шарипа, люди опытные, смерть им не в диковину, вжали головы в плечи и смотрят в пол. Не вижу, что в их глазах: глаза ведь у нас основной индикатор, особенно, если человек умеет прятать свои эмоции и владеет мимикой лица. А во взгляде Арсена полное смятение.
Если кто подумал, что им всем жаль Руденко — зря вы так. Плевать им на какого-то гяура, это для них не более чем расхожий материал специфического бизнеса.
Тут вопрос не в том, кого и каким образом я сейчас убил. Тут вся фишка в том, где именно убил и при каких обстоятельствах.
Я привел человека в дом Арсена, обращался с ним по-дружески, затем вдруг взял и зарезал на глазах у всех. Таким образом я варварски нарушил законы гостеприимства и проявил грубейшее неуважение к хозяину дома. Кто знаком с обычаями горцев, все прекрасно поймет. Тем, кто не знаком, долго объяснять. Для примера: это почти то же самое, что пройти на женскую половину и отыметь дочерей хозяина. Хе-хе...
— Не хотел пол марать. А теперь будет чисто... Ты чего так смотришь, Арсен? Может, ты сам хотел его прирезать? Хе-хе...
Клал я на их обычаи. Из-за этих обычаев у них многое делается через задницу. Это моя «связь», моя работа. Мне просто нужно воспитать мою связь, чтобы она функционировала нормально и не завалила мне все дело.
— Ты... Ты что сделал?! Ты зачем...
— Я убрал свидетеля. Мало того — он в розыске и за ним могут прийти. Чего тут объяснять?
— Но... Почему именно здесь?! Нельзя, что ли, было...
— Нельзя. Этот человек мог сорвать операцию, которую готовил сам Шамиль.
— Да я не это имею в виду! Это твои дела! Почему ты...
— Короче! Он нам здорово мешал. И знаешь что? Мне кажется, что...
Тут я приблизился к Арсену и, пристально глядя ему в глаза, вытер окровавленное лезвие ножа об рукав его пуловера. Он был одет обычно, по-домашнему: пуловер, а поверх баранья душегрейка-безрукавка. Знаете, такой пушистый пуловер из некрашеной «ангорки», уютный, чистенький, светленький... Нож я вытер спокойно и неторопливо, как плотницкий инструмент после хорошей работы. И, рассматривая нож на свет (хорошо ли вытер? Может, что-то осталось?), продолжил:
