Привал с выдернутой чекой - Гончар Анатолий Михайлович
Мой заместитель вновь застонал, закашлялся, по щеке побежала струйка крови. Я взял за руку и его. Сердце сжал обруч, я видел, как силы покидают моего боевого товарища, и ничего не мог сделать.
– Терпи, терпи, скоро уже, скоро, терпи, – без конца повторял я, – немного осталось. Терпи, Илюха, терпи.
В ответ Болотников что-то простонал, но я не расслышал и стал торопить время: «Быстрее, быстрее, быстрее». Я понимал, что счет идет на минуты – спасти Болотникова могла только срочная операция.
– Ничего, скоро прилетим, все будет нормально, все будет хорошо! – принявшись вновь уговаривать раненого, я взглянул на выверенные перед полетом часы – до времени «Ч» оставалась одна минута. Взглянул на Болотникова. Тот лежал с закрытыми глазами, стонал, но умирать вроде бы пока не собирался.
«Вот и дотерпели», – почти радостно подумал я. Все притихли в тревожном ожидании. Артур Опанасенко баюкал раненую руку. Евгений Козлов грыз ногти. Семен Буковицын пялился на свою винтовку. Младший сержант Каруселько, сжав челюсти, ерзал зубами. Сержант Прокофьев укладывал в короб ленту. Сержант Мухин жевал галету. Сержант Нигматуллин откручивал и закручивал дульный тормоз-компенсатор. Младший сержант Синюшников и сержант Виденин ковырялись с радиостанцией. А бледный как смерть младший сержант Бубликов, сидя на уголке скамейки, сжимал и разжимал кулаки, сердце его едва стучало, жизнь, поделившаяся на «до» и «после», казалась конченой.
Я еще раз обвел всех взглядом. Раненые, слава богу, оставались живы. До времени «Ч» теперь осталось только пять секунд. Вот он, знакомый оазис. Четыре, три, два, один, ноль. Ну же, ну…
Вот оно! Случилось! «МИ-8» будто ударился о стену, нас закружило и с бешеной скоростью потащило вниз. Ну, держись! Скоро дома, скоро дома! – начал твердить я, стараясь перебороть страх. Деревья приближались, а впереди была земля.
Вертолет падал. Его крутило и бросало в воздухе, как раскрученную на нитке марионетку. Ледяной страх, в первую секунду все же ударивший под дых кулаком тупого ужаса, отступил под моей уверенностью в том, что все будет хорошо. Все идет как и должно идти – «МИ-8» свалился в штопор на пятьдесят восьмой минуте, строго по графику. Но все равно страшно. Я посильнее ухватился за скамью, скользнул взглядом по лицам бойцов. Знаем же, что к чему, а нет, все равно боязно: лица – каменные маски с застывшей мимикой. Вот такой неподвижный серый мрамор. У Нигматуллина губы нервно подергиваются и глаза блестят. Подбодрить бы ребят, да, боюсь, петуха дам. Лучше уж так. Молча пытаюсь улыбнуться, ближе всех сидящий ко мне Синюшников морщится – наверное, улыбка получилась еще та. Сколько осталось? Две секунды? Три? Чуть больше? Мы так долго валимся вниз! Скорее бы! Сколько нервы-то мотать можно? Ничего, скоро будем дома! Будем. Уши закладывает от перепада давления. Болью отзываются перепонки. Три тысячи метров падать – это долго. Надеюсь, такой жесткой посадки, как прошлый раз, не будет. Тогда нас прилично тряхануло. Ну да ладно, пара синяков не повредит. Скорей бы! Что-то слишком долго текут крайние мгновенья, оставшиеся перед возращением домой. Дом – милый дом! В круге иллюминатора померк свет – вертолет завалился набок, теперь перед глазами только желто-серая поверхность приближающегося бархана. Бархана! Значит, точно почти дома. Сейчас я должен на потерять сознание. Вот сейчас, сейчас. «…Я б хотел… Нет! Нет! Твою мать…»
Страшный удар потряс бархан до основания, и наступила сыпучая тишина.
А по серо-желтому песку склона ветер тащил маленькую, постепенно исчезающую фотографию счастливо улыбающейся девушки… Навстречу ей в зыбком мареве катилась ее точная копия. Наконец они встретились, схлопнулись в оранжевой вспышке и исчезли.
