Барри Эйслер - Солнце для Джона Рейна
Для чего понадобилась вспышка, объяснять не пришлось.
— Как передать? — только и спросил Тацу.
— Оставишь у фонтана в парке Хибия, — соригинальничал я. — Прямо у бортика со стороны Хибия-дори, вот здесь. — Для пущей наглядности я нарисовал на ладони план. — Как только вспышка будет на месте, сообщи, чтобы не лежала слишком долго без присмотра.
— Договорились.
— И еще кое-что...
— Да?
— Предупреди своих людей! Не хочу, чтобы меня подстрелили по ошибке.
— Хорошо, постараюсь.
— Старайся как следует. Я же головой поплачусь...
— Не только ты. Если операция сорвется, начнется расследование: кто приказал остановить машину и под каким предлогом. В лучшем случае мне грозит отставка, а в худшем — тюрьма.
Тацу прав: мы оба рискуем, хотя смерть все-таки страшнее тюрьмы.
— Ты только останови машину, — тихо сказал я. — Остальное сделаю сам.
Мой друг кивнул и чопорно поклонился.
— Удачи, Рейн-сан, — проговорил он и растворился в осенней мгле.
22
Люблю ночной Токио. Больше всего мне по душе иллюминация, создающая совершенно особую праздничную атмосферу. Яркий неон рекламы, задорное подмигивание клубов и баров, тысячи фар, похожих на человеческие глаза. Это на главных улицах, где всегда кипит жизнь, а в аллеях и переулках бархатный сумрак, разбавленный светом торговых автоматов и фонарей.
После ухода Тацу я брел по темным улочкам Ебису, направляясь в отель «Империал», где собирался пожить, пока не завершится операция. Пожалуй, по дерзости мероприятие ничуть не уступает вылазкам в тыл вьетконговцев. Интересно, что означал поклон Тацу? «Прощай навеки, милый друг?»
Ну уж нет, я слишком многое пережил, чтобы погибнуть по вине такого проходимца, как Хольцер! На темных улицах никого, значит, можно слегка ослабить бдительность и погрузиться в воспоминания.
После того, что случилось в той деревне, для моего отряда настали трудные дни. До этого мы вполне спокойно относились к тому, что убиваем людей. Когда попадаешь в перестрелку, действуешь чисто автоматически, не видя лиц тех, кто стреляет в тебя. Искореженные тела и лужи крови находишь только потом... А в Ку-Лай все было совсем иначе.
Резня, которую мы устроили, была ошибкой, я прекрасно это понимал, но пытался поднять боевой дух ребят. «Мы же на войне, а на войне бывает всякое». Иногда помогало, но чаще — нет. Парни стали нервными, раздражительными, некоторые даже выстрелов боялись. А Клёвый Чокнутый пошел другим путем — с каждым днем он был все непримиримее и беспощаднее.
А еще он близко сошелся с монтаньярами. Когда один из них погиб в перестрелке, Чокнутый лично сообщил новость старейшине. Спал он не в казарме, а в деревне со своими новыми друзьями, выучил их язык и справлял обряды. Монтаньяры верили в магию, и в деревне имелся свой шаман — жуткого вида тип, которого все уважали и боялись.
Командованию все это не нравилось: их-то христиане-монтаньяры не уважали. Когда нас послали в Бу-Доп охранять приграничные деревни, скрытое противостояние достигло апогея. При виде вьетнамцев Клёвого Чокнутого чуть ли не выворачивало, а ему приказывали их защищать.
Озверев от непроходимо тупых командиров, Вьетнама и страшных будней, Клёвый Чокнутый объявил камбоджийским вьетконговцам собственную войну. Помощников долго искать не пришлось: вьетнамцы веками угнетали и притесняли монтаньяров. Так у Чокнутого появился свой отряд. Сколько кровавых рейдов они совершили, не знает никто. Однако в тот момент правительство США решило постепенно вывести войска из Вьетнама — пусть, мол, сами разбираются, и наш отряд расформировали. Чокнутому приказали прекратить свои рейды, но он и не думал слушаться, заявив, что защищает «свою» землю.
Официально переведенный в Сайгон, Чокнутый так и остался на камбоджийской границе. За ним выслали отряд, но ребята не вернулись. Пропали — и все! Это еще хуже, чем если бы их убили, а головы насадили на деревянные копья. Куда делись десять человек? Присоединились к Чокнутому? Превратились в лягушек? Провалились сквозь землю?
Постепенно у отряда Чокнутого кончилось оружие и припасы. Но командир и не думал опускать руки. Поговаривали, что монтаньяры торгуют опийным маком, выручая средства на покупку всего необходимого.
Постепенно мой друг стал настоящим царьком: отгородившись от внешнего мира, он в одиночку уничтожал своих врагов.
Изучив личные дела, командиры узнали, что мы с Джимми земляки и когда-то были друзьями. Однажды меня вызвали в штаб.
— Придется вам отправиться в Бу-Доп и привезти Кахоуна. Мало того, что незаконно находится на территории Камбоджи, он еще и наркотиками торгует. Сами понимаете, международный скандал нам совершенно не нужен.
— Боюсь, он не станет меня слушать, — попытался отбиться я. — Джимми совершено неуправляем.
— Тогда перефразируем приказ: не «привезти», а «найти и обезвредить».
Как сейчас помню: за столом сидели трое — двое из командования силами США во Вьетнаме и агент ЦРУ.
— Обезвредь Кахоуна и можешь отправляться домой, — ласково проговорил одетый в хаки агент.
— Да я не особо и рвусь в Штаты, — с деланным равнодушием проговорил я.
Агент только плечами пожал.
— У нас два варианта. Первый: разбомбить все деревни в Бу-Допе, то есть ради Кахоуна уничтожить около тысячи мирных жителей. В общем-то мы к этому готовы. Но есть и другой вариант: ты спасешь всех этих людей и первым же самолетом вернешься в Штаты. Выбирай! Мне все равно! — Он поднялся из-за стола и вышел.
Естественно, я тут же согласился. Они все равно уничтожат Джимми, и, если честно, для него так будет лучше. Я же видел, каким он стал... На войне подобные случаи не редкость, хотя с Кахоуном все гораздо страшнее. Он живет для того, чтобы убивать! Разве он сможет измениться? Нет, конечно! Представляю его краткое резюме: «Уничтожил более девяноста человек, в том числе женщин и детей. Командовал отрядом карателей». Нет, он человек конченый, ему ничем не поможешь.
Итак, я вернулся в Бу-Доп и попросил монтаньяров отвести меня к Клёвому Чокнутому. Без оружия особой опасности я не представлял, и партизаны согласились.
— Привет, Джимми! — сказал я, увидев бывшего друга. — Сколько лет, сколько зим!
— Джон-Джон! — Кахоун звал меня только так. — Решил ко мне присоединиться? Давно пора! Мы единственные, кого боятся эти дьяволы-вьетконговцы. Со мной можно драться без оглядки на никчемных политиков, понимаешь?
Мы проговорили несколько часов подряд. Когда я сообщил, что командование намерено разбомбить деревни, было далеко за полночь.
— Так я и знал, — опустив голову, пробормотал Чокнутый.
— Что будешь делать?
— Понятия не имею. Превратить монтаньяров в заложников рука не поднимется, но, боюсь, даже в этом случае эти уроды разбомбят деревни.
— Может, лучше сдаться?
— В тюрьму идти совершенно не хочется, — хитро улыбнулся Джимми. — Странно, правда?
— Положение незавидное! Не знаю, что посоветовать...
— Тебе ведь приказали меня убить?
— Да, — глухо ответил я.
— Так выполняй!
Я молчал.
— Другого выхода нет, иначе они уничтожат деревни! Лучше пусть это будешь ты, чем какой-то чужой парень, который сбросит на нас пару бомб. Ты же мне как брат.
Что на это скажешь?
— Я люблю этих людей, — продолжал Кахоун. — Знаешь, сколько их погибло, спасая мою задницу? А все потому, что они знают, что я за них горой.
Это не просто слова. Тот, кто не воевал, не поймет, что боевое братство подчас крепче кровного.
— Монтаньярам это не понравится: они ведь любят меня, идиоты эдакие, чуть ли не богом считают... Но ты парень ловкий, думаю, должен справиться.
— Я просто хочу домой.
— У нас нет дома, Джон, и не может быть после того, что мы сделали! Вот. — Джимми вынул из кобуры пистолет. — Обо мне не беспокойся. Спаси монтаньяров!
Я вспомнил лейтенанта, благодаря совету которого мы попали в армию без родительского согласия.
— Спаси моих монтаньяров, — повторил Кахоун.
А как же Дейдр? Я же обещал ей приглядывать за Джимми!
Кахоун сам зарядил пистолет.
— Давай, Джон-Джон, у меня кончается терпение!
Перед глазами у меня стояла драка, после которой мы стали друзьями. Бот он с разбитым в кровь лицом протягивает мне руку. «Ладно, ладно, уймись! Как там тебя зовут?» — «Джон Рейн, ублюдок!»
А сейчас он протягивает мне пистолет.
— Последний шанс, Джон-Джон, последний шанс!
«Обезвредь Кахоуна и можешь отправляться домой».
«У нас нет дома, Джон, и не может быть после того, что мы сделали!»
Я взял пистолет и дважды нажал на курок. Пули пробили грудь Джимми насквозь. Он умер, даже не успев упасть на пол.
В хижину тут же ворвались двое партизан, но я был начеку и уложил их на месте.
Наверное, монтаньяры успешно отражали атаки извне, а вот к нападению из сердца своего лагеря готовы не были. И главное, потеряв Джимми, оказались полностью деморализованными.