Вячеслав Денисов - Тюремный романс
– Проклятье!.. – вдохнул Локомотив, вспоминая первые секунды ресторанной стычки. – Мои документы…
Он сунул руки в карманы брюк. Пусто – как в первые дни организации собственной группировки. Развернувшись, он быстрым шагом пошел прочь.
Слава богу, хватило ума не таскать с собой банковские кредитные карточки и реквизиты новых счетов! Он уже не шел, он уже бежал к своему казино «Хеопс». Это было ближайшее место, где можно найти деньги. Много денег. Главное – чтобы его не принялись искать раньше, чем он доберется до казино!
Он бежал среди деревьев, натыкаясь на удивленные его видом и поведением пары прогуливающихся мимо стаек пацанов, курящих у подъезда… Успеть, успеть раньше, чем…
Резко сбросив скорость, он прижался спиной к холодной стене дома и замер. Мимо, при выключенной сирене и включенных проблесковых маячках, проскочил серый «уазик».
Его ищут… Проклятье!..
Локомотив метнулся во двор, зацепился в темноте за край деревянного ограждения песочницы и рухнул на грудь… Да кто же мог предположить, что так выйдет?!
Поднявшись, он краем глаза заметил белые «Жигули» с маячками и… Снова зацепился и упал.
– Черт!! – Рванув ногу на себя, он разодрал брючину от Ponti до самого колена.
– Стоять, Шебанин! – послышалось неподалеку. – Покажи руки! Руки, Шебанин!
Привалившись спиной к грибку в центре песочницы, он закрыл глаза. Его легкие разрывались от нехватки воздуха.
– Куда же ты побежал, Шебанин? – На этот раз голос слышался совсем рядом. – Разве можно убежать с этой субмарины под названием «Тернов»?
Локомотив чувствовал, как на его вытянутых руках защелкиваются браслеты наручников.
Эпилог
– На что он надеялся?
Пащенко сидел у обрыва на берегу Терновки и пытался сквозь рябь на воде рассмотреть дно.
Они сидели с судьей на этом привычном месте уже второй час. Растягивали две бутылки пива на весь разговор, стараясь, чтобы с последней каплей закончились и сомнения.
– А на что бандюк всегда надеется? На полный отказ от причастности. Но Быков ему показал «пальцы» Гонова и Зелинского, изъятые с фужеров в мебельной «стенке», и Яша обмяк. Ты был прав, когда заставил меня и криминалиста откатать отпечатки этих злодеев со своего сейфа. Странно только, что Яша не удивился, как эти отпечатки могли попасть на фужеры в его квартире. По всей видимости, понял, что доказательства, если не хватает имеющихся, появятся еще. Но еще страннее факт того, что бравый Яшин адвокат не обратил внимания на период, который прошел с момента смерти милиционеров до производства обыска в квартире своего подзащитного. За это время исчезают не только отпечатки пальцев, но и память о событиях. И кто бы стал ставить в «стенку» грязные фужеры? Впрочем, эти доказательства в дело не попадут. Не все же в деревне дураки, правда? Вот следователь Быков, к примеру, не дурак, чтобы такими доказательствами формировать обвинительное заключение. Отпечатки – это так, в надежде, что кто-то «купится». «Купился» сам Шебанин.
– Я вообще-то… – выдержав паузу, вздохнул Струге. – Я о Пермякове спрашивал. На что он надеялся.
– Он же знал, что мы обязательно подвяжемся к этому делу и докопаемся до истины?
Пащенко отвечал вопросом, потому что отвечать самому на эти вопросы ему не хотелось. Все было слишком очевидно.
Струге ему в этом помогал как мог.
– Сашка не знал, что его слабость вызовет такие последствия. О том, что за законное освобождение Кускова он получит дом, никто мог и не узнать, верно?
– Верно, – помолчав, буркнул Пащенко. Вопреки своему обыкновению, он был сегодня не в белой рубашке, а в синей. – А потом, когда оказался в изоляторе, сразу попросил через Быкова в его дело не вмешиваться. Мол, он сам знает, что делать. Первое время мы и не вмешивались. Его это устраивало, и потом он, очень грамотный следователь, разыграл схему, при которой доказательства против него обращаются в его пользу. Да и Яновский помог…
– Да и мы помогли, – усмехнулся Струге. – Ты бы мог подумать, что Саша Пермяков поведется на такое дело?
Вадим повертел головой, но сделал это так быстро, словно знал заранее, о чем сейчас пойдет речь. И Струге взорвался именно на этом решительном жесте заместителя прокурора.
– А ты сейчас веришь, что Саша Пермяков повелся на такое дело?!
И опять это молчаливое покачивание.
– Но почему тогда он сам сделал это признание?!
Это был вопрос, ответ на который крылся только в одном – в их кругу не принято не только повторять шутки, но и лгать. И это откровение перевешивало все сомнения и глупое неверие в очевидное.
– Но ведь об этом никто и никогда бы не узнал, – сделал робкую попытку объяснить и это Пащенко.
– И в этом случае он никогда не воспользовался бы домом. Он вынужден был бы сдать на него документы. А как показывают события, он не торопится это делать.
– Я бы не торопился, – встрял Вадим, – если бы не собирался этого делать вовсе.
Бутылки они положили рядом. Вдоль берега всегда прохаживается старик Лукьяныч – охранник спортивной базы – и собирает «тару». Чужой не возьмет, возьмет Лукьяныч.
– Ты не справлялся, где он сейчас? – буркнул Струге, усаживаясь в пахнущий ванилью салон «Волги».
– Написал заявление об увольнении, но новый транспортный отложил его в стол. Велел отправляться в отпуск, восстановить силы и приходить со свежими мыслями.
– Прокурора понять можно, – согласился судья. – Второго такого «важняка» ему не найти.
– Да что – ему? – добавил Вадим. – Никому не найти.
На следующее утро Струге прибыл в суд как обычно, успевая чуть быстрее Алисы. По давно установившейся традиции она должна была приходить в суд раньше своего судьи, но всякий раз появлялась в кабинете в тот момент, когда Антон Павлович снимал с вешалки в шкафу мантию.
Но сейчас, завидев приближающегося к зданию судью, она, цокая каблуками, быстро пересекла площадь перед судом и вскочила на крыльцо первая.
– Я пришла раньше вас, – сообщила она, дыхнув в лицо Струге мятным ароматом. – Как и положено.
Дождавшись, пока Антон Павлович распахнет перед ней дверь, она вошла в суд действительно первой. Первой поднялась, первой же и шмыгнула в кабинет.
Рабочий день начался.
Он уже близился к обеду, а Струге, слушая участников очередного затяжного процесса, думал о том, что в его жизни кое-что все-таки изменилось. Теперь уже вряд ли когда позвонит Пермяков, а если и позвонит, то не из своего служебного кабинета и не с вопросом о том, пойдет ли сегодня Струге на матч местного «Океана».
Зато теперь у Сашки есть дом. Просторный, с мансардой. И рыбачить он теперь будет не с Пащенко и Антоном Павловичем, уезжая днем до следующего утра на прокурорской «Волге», а прямо с крыши своего дома. Говорят, улица Дюка Ришелье расположена прямо у моря, поэтому бычков можно будет тягать без отрыва от Лиги чемпионов.
Да, дела…
– Антон Павлович, я схожу на обед?
– Ты спрашиваешь меня об этом каждый день. Неужели полагаешь, что когда-нибудь я тебе все-таки запрещу кушать?
А дома нет и уже никогда не будет Рольфа. Саша, жена, возможно, переживет эту потерю. Рольф для нее просто Рольф. Немецкая овчарка, купленная мужем в те дни перед Новым, 2002, годом, когда она была в Москве. Струге так и не рассказал ей ту историю, когда вынужден был скитаться с маленьким щенком на руках, спасая его от чужаков. Впрочем, это Струге кажется, что он Рольфа спасал. На самом деле он спасал себя. И помогал ему в этом Саша Пермяков. Друг, рисковавший ради него жизнью.
А где сейчас Саша Пермяков? Наверное, завозит мебель.
Да, дела…
В половине третьего неожиданно отворилась дверь. Обычно Струге запирал ее в тот момент, когда часы показывали тринадцать часов. Закрывал на ключ, чтобы в четырнадцать часов открыть. Обычно он делал это сам, но на этот раз мысли держали его далеко от этой двери. А может быть, еще и потому, что сегодня первый день, когда Струге не хочется есть. Нет аппетита. Потому и не запер дверь, что нынче нет опаски того, что в кабинет заглянет очередной гражданин и увидит, как судья наворачивает домашний гуляш, разогретый в микроволновке.
Дверь отворилась, и вошел Яновский.
– Генрих Владимирович? У меня ведь нет ваших дней на сентябрь?
Приветствие судьи выглядело столь невыразительно, что адвокат улыбнулся.
– Устали, – констатировал он, усаживаясь напротив Антона. – Вижу, устали. Я сам еле на ногах держусь. Сегодня в областном такой процесс был, что можно свихнуться. Дело Гасаева помните? Вот, оно и шло. Знаете, я впервые участвовал в судебном заседании с привлечением присяжных и должен вам заметить, что разницы никакой нет. У одного из этих, с позволения сказать, присяжных я сегодня увидел под глазом фонарь, которого не видел вчера. Только умоляю, не говорите мне, Антон Павлович, что это он сам себе морду набил! Независимость у наших присяжных заседателей так глубоко засела у них внутри, что некоторым, я даже догадываюсь – кому именно, – приходится выбивать ее через голову. Ну, да ладно… Я зачем заходил, собственно…