Тим Уиллокс - Бунт в «Зеленой Речке»
В дверь постучали. Хоббс повернулся.
— Войдите, — пригласил он.
Дверь открылась, и через порог, затянув свои дебелые телеса в черный костюм десантника, переступил капитан Билл Клетус, увешанный рацией, баллоном „мейс“, дубинкой, наручниками, автоматическим „браунингом“ и прочим. Капитан отдал честь.
— Сэр! — приветствовал он Хоббса.
Тот кивнул и, направляясь к своему покрытому стеклом столу, указал на кресло:
— Присаживайтесь, капитан.
Сам Хоббс опустился на свой стул. Электричество в комнате не горело, и она освещалась только неясным отсветом заходящего солнца, заглядывавшего в окно южной стороны прямо за спиной Хоббса.
Клетус, крепко сбитый мужчина лет сорока с небольшим, свыше двадцати из них провел, общаясь с отъявленными подонками. Лицо капитана обгорело на солнце и было отшлифовано многолетним равнодушием к чужим бедствиям. Неудивительно — отказать ли заключенному в посещении умирающего родственника, или тащить упиравшегося в штрафной изолятор, или отдирать от булыжников и везти в морг тело выбросившегося из окна — Билл Клетус был тут как тут. Даже сам Хоббс знал его душу не лучше, чем в первый день работы Клетуса — дембеля-пехотинца, прошедшего Вьетнам. Жалобам на действия капитана и его людей — а их было полным-полно — Хоббс никогда не давал хода. Это было условием их негласного договора, и Хоббс свои обязательства всегда выполнял. Ответит ли теперь ему тем же и Клетус?.. Хоббс достал из ящика стола стеклянную пепельницу и поставил на стол.
— Можете курить, — предложил он.
— Спасибо, сэр, — поблагодарил Клетус.
— Как там ваши люди? — поинтересовался Хоббс.
— Нормально, — ответил капитан. — Они у меня службу знают.
— А как заключенные?
Клетус пожал плечами:
— По нашим сведениям, блок „C“ по-прежнему заперт еще со времени полуденной проверки. Там одни мексиканцы и чернокожие, так что Эгри, скорее всего, держит их взаперти. Остальные буйствуют вовсю. Все кабели, кроме подводок к больнице и к мастерским, перерезаны. Как вы приказали, мы усилили информационную блокаду и не станем включать электрический генератор до тех пор, пока не сочтем нужным. В основном контингент предоставлен сам себе, и сегодняшняя ночь обещает быть темной, душной и кровавой. К утру большинство заключенных будут ползать на брюхе и просить развести их по камерам.
— Нам тут почетная капитуляция не нужна, — сказал Хоббс. — Или они сдаются все вместе, или будут сидеть во всем этом и дальше.
— Согласен с вами. Это все стадный инстинкт: сейчас он требует крови, а позже повернет зэков против своих же заправил. Я не хочу, чтобы моим людям пришлось иметь дело с тремя-четырьмя десятками озверевших психов, а то все это растянется на неделю.
— Вы подсчитали точное количество заложников?
— Да, сэр. В основном здании остались тринадцать человек.
— А что с ранеными?
— В основном не очень серьезные колотые раны и синяки, но офицера Перкинса пришлось отправить в ожоговый центр в Бомоне. Если он переживет эту ночь, то ему, возможно, удастся выкарабкаться. Сяню, который вытащил Перкинса на себе, камнем проломили голову. Еще днем ему вычистили внутричерепную гематому, и все должно обойтись благополучно. В мастерских, насколько мы знаем, заложников нет. — Клетус достал пачку „Кэмел“ без фильтра. — По всем показателям процедура эвакуации выполнена безукоризненно. — Он вытряхнул сигарету и сунул ее в рот.
— А что с больницей? — поинтересовался Хоббс.
— Там из персонала нет никого. Только Коули и другие заключенные.
— А не может случиться так, что кто-нибудь из офицеров обожжен и остался внутри здания?
— Насколько мы знаем, нет. Правда, сержант Галиндес нарушил приказ об эвакуации и вернулся в блок „B“.
— Пошел прямо в огонь? — удивился Хоббс.
— Разблокировал замки дверей камер, чтобы выпустить заключенных. Он один из оставшихся внутри тринадцати. заложников. Красович видел, как его ударили дубиной по голове, но не смог к нему прорваться. Никто не знает, насколько серьезно он ранен.
— Он, должно быть, спас много жизней, — сказал Хоббс.
— Он нарушил приказ, — поправил Клетус. — И оставил Сяня и Перкинса в критическую минуту.
— И все же это был доблестный поступок, — оценил Хоббс.
— Если он останется в живых, — заявил Клетус, — я отдам его под суд.
Хоббс решил не спорить. Он знал, что для Клетуса все две с половиной тысячи заключенных не стоили жизни одного охранника. А вся процедура эвакуации персонала была разработана на горьком опыте тюрем Аттики, Нью-Мексико и Атланты: когда бунт достигает определенного пика, дальнейшие меры по наведению порядка не представляются действенными и охранники должны покинуть территорию тюрьмы. Так или иначе порядок восстановят, но при этом лучше избежать лишних жертв.
— Как люди реагируют на проблему заложников?
Клетус закурил.
— Ясное дело, стремятся их выручить, но верят, что я лучше знаю, как и когда это нужно делать. Никто не хочет, чтобы у нас повторилось то же самое, что и в Уако. По поводу ребят, что остались там, что ж: их готовили и к такому повороту событий.
Последняя фраза прозвучала с некоторой гордостью: Клетус регулярно посылал подчиненных на семинары по психологической подготовке к критическим обстоятельствам. Вообще-то, охранников в качестве заложников убивали редко. Бунтовщики в первую очередь увлекались резней на расовой почве. Даже в полном хаосе мятежа государственная власть, воплощенная в форме цвета хаки, продолжала вызывать у заключенных уважение и опаску. Плененные офицеры проходили через ад, но смертельный исход был маловероятен, если только самых свирепых мятежников не спровоцировали или не напугали несвоевременной попыткой спасения заложников.
— Какова позиция губернатора? — поинтересовался Клетус.
Хоббс посмотрел ему прямо в глаза:
— Он поддерживает нас на все сто процентов. По его требованию Национальная Гвардия приведена в боевую готовность, но губернатор согласен со мной, что пока вводить ее в действие преждевременно. В первую очередь он, как и я, озабочен тем, чтобы информационная блокада продлилась как можно дольше.
Изо всей этой тирады правдивой была только последняя фраза. Хоббс вообще не извещал губернатора штата и не собирался связываться с ним до самой последней минуты. Губернатора это дело не касается.
— Так что я настаиваю сосредоточить ваши усилия на соблюдении информационной блокады, — продолжал Хоббс. — И не хочу, чтобы телевизионщики летали у нас над головами на своих вертолетах.
— Я тоже, — согласился Клетус.
— Я не хочу, чтобы из „Зеленой Речки“ устроили балаган; здесь вам не Лос-Анджелес. Это паноптическая машина, и наш долг — дисциплинировать и наказывать, а не устраивать цирк на потеху отсталых слоев населения. Здесь место страданий и боли, посторонним нечего совать сюда свой нос. — Хоббс остановился и стер с губ капельки слюны. — Это не их дело.
— Согласен, сэр, — поддакнул Клетус.
Пыхнув сигаретой, капитан скрылся за плотным облаком дыма. Хоббса охватило сомнение: а не издевается ли над ним охранник? Может, он его держит за дурака и, спускаясь по лестнице, будет хихикать за спиной начальника? Хоббс страдал от невозможности поведать другому человеку хотя бы ничтожную долю распиравшей его идеи, монументальной, как сами стены тюрьмы. Был бы здесь Клейн… Тот, по мнению Хоббса, мог понять его, мог увидеть в непроглядной тьме слабо мерцающий впереди огонек маяка… Но Клейн тоже заперт в тюрьме. А ведь если бы не нетерпение Эгри, завтра он мог бы быть на свободе. Впрочем, какой смысл рассуждать над беспощадными шутками судьбы? Все равно, секрет власти таится в кризисах.
— Вы знаете, что значит слово „кризис“? — поинтересовался Хоббс у Клетуса.
Клетус нахмурился:
— Думаю, что да, сэр.
— Греческий корень этого слова означает „решать“, — пояснил Хоббс. — Но в китайском языке это понятие представлено лучше, двумя иероглифами, первый из которых значит „опасность“, а второй — „удобный случай“. Улавливаете мою мысль?
— Боюсь, что не совсем, — признался Клетус из-за дымной пелены.
— Для того чтобы реализовать удобный случай, чтобы принять решение, человек должен погрузиться в водоророт опасности и сдаться на милость его течения.
Клетус долго смотрел на начальника.
— Вы говорите так, будто этот наш мятеж — как раз то, что доктор прописал, — выдавил он наконец.
Хоббс остановился. В полумраке в глазах Клетуса трудно было что-то прочитать. Способен ли он понять?.. Скорее всего, нет. Стоит ли пробовать?
— В городе под названием „справедливость“, — начал Хоббс, — мы представляем собой канализацию, самое темное место. Организация, несущая карательные функции, не смеет лишний раз напоминать о себе людям, которым служит. Дальше терпеть грязь невозможно, но у нас не хватает силы воли смыть ее. И мы не врачи, изучающие тело больного для установления диагноза. Не являясь, таким образом, ни чистильщиками сортиров, ни докторами, мы тем не менее имеем дело с горами дерьма. Разве это подходящая работа для таких людей, как мы, капитан? Дерьмо-то собирать, а?
