Александр Чернобук - По ком воют сирены
— Понял! Все сделаю. — Крымов энергично закивал головой.
— Вали к жене и детям, гений. Ключник протянул руку для пожатия. — Небось, ужин уже остыл.
Журналист
Михаил Кивалов со вздохом облегчения вышел из переполненной электрички на станции «Дачная». Все‑таки простоять, на одной ноге в переполненном вагоне сорок минут удовольствие ниже среднего. Ладно б еще налегке — все проще, а с двумя увесистыми сумками сомнительное удовольствие превращается в откровенную пытку.
Был полдень, солнце било прямо в глаза, асфальт плавился под ногами, легкая футболка буквально пропиталась потом. Он надел солнцезащитные очки, в очередной раз посетовал из‑за того, что машина сломалась, придется тащить две тяжеленные сумки с продуктами на себе.
И отвертеться от этого мероприятия было невозможно. Жена с детьми живут на даче постоянно, а он возит им еду по выходным дням. Неделя уже закончилась, пришло воскресенье — значит пора. Дети ждут папу, жена любимого мужа, и все они вместе ждут запас провизии на следующую неделю.
И воскресенье наступило, несмотря на капризный характер карбюратора, который сегодня напрочь отказался работать. Старенький «Жигуленок» так с места и не двинулся. «Надо гнать в СТО. Своими силами уже не справиться», — решил Михаил, захлопывая капот и с обреченностью понимая, что поездки в электричке не избежать.
«Эх, взять бы отпуск на недельку! Да остаться здесь с женой, Колькой и Машкой. С Колькой на рыбалку на озеро сходить. С дочкой в лес. С обоими змея запустить».
Подбадривая себя такими несбыточными мечтами, он взвалил на плечо одну сумку, вторую взял в руку и углубился по тропинке в лес. Народ весь пошел через поселок, их же дача крайняя, на самом отшибе, через лес быстрее. А следовательно, и легче — меньше нести.
«Не отпустит главный редактор. Ни за что не отпустит. Можно даже не подъезжать к нему с таким вопросом. Скажет, что горячая пора. Отдыхать все любят, а работать некому. И тут же напомнит про склоку с директором ликероводочного завода, народным депутатом. Сам, дескать, затеял, втянул издательство в суды, а теперь в отпуск. Нет уж дорогой. Арбайтен. Радуйся, что хоть в воскресенье выходной у тебя получается. Пока получается».
— Эй, мужик! Погоди секунду! — прервал его размышления громкий мужской голос.
Кивалов поставил сумки, с облегчением распрямился и только после этого оглянулся. По узкой тропинке его догоняли два молодых парня в спортивной одежде. У каждого в руках было по большой палке. Когда они подошли ближе, журналист понял, что это биты для игры в американскую «лапту». Так он называл для себя бейсбол.
— Слушаю вас, ребята! — улыбнулся он нагнавшим его спортсменам. — Собрались мячик погонять?
— Не совсем, — ответил черноволосый, небольшого роста, крепкого телосложения парень. — Мы хотели у тебя сигарет стрельнуть. А то, видишь ли, у нас закончились.
— Закурить есть? — почти одновременно с ним заговорил второй, высокий, худощавый, в панамке, которая формой напоминала шляпку гриба. В его интонации слышалась неприкрытая угроза. — Расщедрись, дядя, на никотин. Не жлобись.
— Я уже три месяца не курю. Бросил. — Михаил оглядел пустынные окрестности. Помощи ждать было неоткуда.
— Здоровье бережем? — ехидно поинтересовался черноволосый.
— И вам советую.
— А нам не надо советовать! — тут же надвигаясь, ответил высокий. — Мы сами умные. Все уже давно знаем.
— Раз сигарет нет, тогда должна быть водка и закуска. Выворачивай свои мешки, ― насел с другой стороны коренастый, похлопывая себя битой по открытой ладони.
— И пошустрее.
Журналист проклинал себя за то, что не пошел, как все, через поселок, а решил срезать угол. Уже было понятно, что добром эта встреча для него не кончится. «Японский Бог. Надо же такое невезение. Светло. Глубокое утро. В каких‑то четырехстах метрах дачные участки. Полно людей. А тут какие‑то быки отмороженные… Может, попробовать взять их на понт?»
— Это что за рисовки, пацаны? Пожалеете. Не знаете, с кем связываетесь. Валите отсюда, пока я добрый. По–быстрому! — Кивалов сделал максимально грозное выражение лица.
— Угрожаем? — ухмыльнулся черноволосый.
— Гоним? — в унисон добавил высокий и почти без замаха ударил журналиста битой под колени.
— Вы чего? — заорал в полный голос Михаил. Ноги не выдержали, он оказался на земле.
— Прекращай орать! — шикнул черноволосый и ударил пытающегося встать Кивалова ногой в плечо. — Лежать.
— И кошелек не забудь отдать, щелкопер!
— Откуда вы знаете, что я журналист? — поразился Михаил, снова пытаясь встать.
— Ты неправильно отвечаешь. — Высокий размахнулся и опустил биту на голову Кивалова. — Надо говорить так: «Кошелек в заднем кармане брюк. Возьмите, ребята».
— И не забудь сказать, «пожалуйста», — добавил коренастый и ударил битой по ребрам.
Кивалов после первого удара в голову слегка поплыл, но рефлекс сработал. Он попытался липкими от крови руками прикрыть разбитую голову. После второго удара в грудь он руки опустил к месту очередного ушиба и получил удар уже по беззащитному затылку. Потом еще и еще. Биты опускались и поднимались. По ним уже начала стекать кровь.
— Пожалуй, хорош. Ему хватит. — Черноволосый остановился и вытер полой футболки пот со лба. Высокий по инерции нанес еще один удар по обезображенному до неузнаваемости лицу и тоже остановился.
— Смотри, какая очаровашка получилась. Ты только приколись. — Он отбросил биту и, стараясь не испачкаться, вывернул карманы Кивалова. Переложил к себе в барсетку документы и бумажник Михаила.
— Любуюсь, — буркнул коренастый, выворачивая содержимое сумок прямо на землю. — Водки нет. Он еще и трезвенник, мать его…
— Ладно. Валим. — Высокий поднял биту и углубился в лес.
— Валим. — Черноволосый ударом ноги разбросал сваленные в кучу продукты и ускоренным шагом двинулся за своим товарищем.
Пройдя метров шестьсот по лесу, оба не сговариваясь, остановились. Под кустом шиповника была небольшая ложбинка. Бросив туда окровавленные биты, убийцы нагребли поверх земли и присыпали хворостом и попавшимся под руки мусором.
— Сойдет. — Черноволосый, отойдя на несколько шагов, критически осмотрел схрон.
— Согласен, — кивнул высокий, поправляя сбившуюся набок панамку.
Пройдя еще около километра, они вышли к грунтовой дороге, где их ждала бежевая «девятка».
— Дело сделано, — садясь за руль, произнес высокий.
— А бабок не густо, — примостившись на пассажирское сиденье, черноволосый выпотрошил бумажник журналиста.
— Не особенно жируют, борзописцы, — презрительно сплюнул в окно высокий и завел двигатель.
— Про журналиста слышал? — Едва за Серегиным закрылась дверь в кабинет, как‑то нервно поинтересовался полковник Смирнов вместо приветствия.
— Здравия желаю, Петрович. Про какого журналиста? Кивалова?
— Да. Садись. — Смирнов сделал приглашающий знак рукой.
— Конечно. Кто же не слышал? — присаживаясь на стул за столом для заседаний, кивнул капитан.
— Твое мнение?
— Там же, насколько я понял, обычный «гоп–стоп», — ответил опер, но, заметив недовольный взгляд полковника, исправился: — На журналиста Михаила Кивалова совершено разбойное нападение с целью завладения личным имуществом.
— Чего так решил?
— Говорят, — пожал плечами Серегин. — Все обстоятельства дела указывают на эту версию. Забрали деньги, документы. Это точно. Прочие ценные вещи. Если такие с ним были. Пересортировали продукты в сумках. Ограбление. Нанесение тяжких телесных…
— А ты слышал, что его коллеги говорят? — Полковник постучал указательным пальцем по лежащим на столе газетам. Как показалось Серегину, излишне громко. — И не только говорят, но и пишут.
— Так они ничего другого сказать просто не могут. Написать тем более. Все как обычно. Преследование за освещение в прессе достоверных фактов из жизни и деятельности «уважаемых» людей нашего государства, погрязших в криминале. Чистота, искренность и порядочность против насилия, коррупции и попрания всех человеческих ценностей. Как следствие — заказное убийство.
— Сильно завернул, — скривился Смирнов.
— Продолжаю. «Правоохранительные органы, как всегда, бездействуют. Будет ли раскрыто очередное преступление против демократии? На что идут деньги налогоплательщиков?» Одним словом — щелкоперы. Нас поливают грязью, а себе рекламу делают…
— На крови товарища, — закончил за него Смирнов.
— Это верно. Эти папарацци мать родную в рабство продадут, если можно на этом сенсацию сделать…
— Ладно, — устало махнул рукой полковник. — Бог им судья, этим убогим. Тебе, значит, это дело так видится?
— Я хоть и не вникал, вы же знаете, своих дел по горло, — уже понимая, к чему ведет начальник, начал готовить почву Серегин, — но мне кажется, грабеж по Кивалову ― чистейшей воды…
