Виктор Смирнов - Лето волков
– Не понимаешь ты, Варя, политически, – качает головой Попеленко.
– Вон вас сколько, против одной бабы, политических мужиков! А про мою судьбу никто не подумает?
– Я подумал, – говорит Глумский. – Чи напишешь, чи я тебя пристрелю.
31
Глумский стоит напротив хозяйки хаты, держа карабин дулом вниз.
– Отвечать будешь, – говорит Варя. – Ты, Харитоныч, официальная личность.
– Спросят – отвечу.
– Хочешь помститься за сына? Я твоего Тараса не трогала.
– Ой, пошли хлопцы воюваты та друг друга постриляты… – вдруг затягивает Гнат.
Попеленко стучит по его шапке. Песенный механизм дает сбой. Лейтенант смотрит то на председателя, то на Варю. Вспышка Глумского его озадачила. Никогда Харитонович так не шутил и не пугал попусту.
Варя сидит, глядя в стол. Она тоже понимает, что уже не до шуток.
– Ну, стреляй зараз. Все одно, чи ты, чи Сапсанчук. Можно я сидя? – она подвигает стул к Глумскому, расстегивает халат и оттягивает вниз комбинацию: лифчика на ней нет. – Стреляй, стреляй! Шо, в упор не можешь? Отойди подале, шоб грудей не видеть! Стреляй, як в фанеру стреляют! Мне все одно с грудями помирать, здесь своего не брошу!
– Вот что, выйдите все на минуту, – говорит лейтенант.
– А чего это я «выйдите»? – Валерик недоволен. – Женщину в такой ситуации оставлять?
Но Глумский берет его за руку:
– Ситуацию она щас застегнет. Пошли!
Попеленко подхватывает Гната. Тот мычит, все силится прихватить с собой телогрейку. Толкаясь, все четверо выходят.
32
– Запахни халат! Серьезные дела.
Она стоит против него, близко, глаза в глаза.
– Мешает? Первый раз видишь?
Но все же подчиняется. Стягивает отворот халата.
– От Глумского я выручу. От суда не смогу, – говорит Иван.
– А шо суд? Страшнее Глумского? Чи Горелого?
– Напиши. С ним надо покончить.
– Ваня, он и так уйдет, другим станет. Уже перебесился.
– Перебесился?
– А шо ж? Война свободу дала. Соблазну. Вот и бесился, выставлял себя. Теперь уедет, новые доку́менты справит, на работу заступит. Еще не последний будет. Как до войны.
– А убитых, замученных забыть? С Ниночкой Семеренковой он что сделал? Не жалко?
– Не знаю про Ниночку ничего! Ну, жалко ее, жалко! И Тоську несчастную! – Варя всхлипывает. – Она ж «цветок», до конца веку дитя. Всю жизнь будешь на нее дышать, поливать! И тебя жалко! Боле других тебя!
– Сама предупреждала: мне жизни чуток!
– Ваня, Горелый писал, шоб Климарь с тобой покончил. Я не передала.
– Зачтется.
– Да тебя уже не будет!
– Они сколько раз хотели со мной покончить? А я стою живой! И буду живой! У меня на войне хорошие учителя были!
– Зарежет он меня, – произносит Варя почти жалобно. – А ты, может, будешь живой. Ваня, что ж вы меня как в яму бросили? Правда, лучше застрелить!
Она вдруг приникает к нему, обхватывает за шею. И в этом нет уловки, он понимает. Ее наглость, откровенность, распахнутый халатик, все это напускное, игра в бесшабашность, средство обороны одинокой юной женщины. Он чувствует знакомый запах волос, ощущает ее грудь, живот, бедра, сливающиеся с его существом, дурманящие голову. Но она ищет не той близости, она ищет защиты, горячего мужского тела, за которым как за стеной. Сейчас, сплавившись с ним в одно целое, она живет, ничего не боится и желает одного, невозможного: чтобы это длилось и длилось.
33
В саду дымят самокрутками. Попеленко, выплевывая крошки самосада, произносит:
– Як бы лейтенанта старая любовь не зачепила. Ночная кукушка, она, известно…
– Ой, полюбила дивка хлопца та звала його до саду, а козак не отозвався…
Ястребок, изучивший песенную механику, постукивает дурня меж лопаток. Гнат смолкает.
– Чего-то долго он там с ней возится, – говорит Валерик. – Я вашу тыловую жизнь не одобряю. Никакой культуры в личных отношениях.
– Большая сила у девки, – добавляет Попеленко. – Вот Васька приносил этот… магнит. Прилепится – не отодрать!
– Я сейчас устрою магнит. – Глумский решительно входит в хату.
34
Они так и стояли неразъединенно, это было единственным, чем лейтенант мог отблагодарить за былое. Будущего у них уже не было.
– Ну, написала? – спросил Глумский.
Варя оторвалась от лейтенанта и, глядя на Глумского, усмехнулась нелепо и не к месту. Глумский выстрелил. Иван успел оттолкнуть Варю. Она отлетела к стене. Со стены слетел разбитый пулей свадебный портрет. В буфете тоже зазвенело, посыпалось.
Глумский передернул затвор. Лейтенант, подскочив, ударил по стволу. Грохнуло, треснуло, звякнуло, кукушка выскочила из пробитого домика, сказала свое последнее «ку-ку»: гирька поехала вниз. Птичка повисла на пружинке. Время кончилось.
Валерик, а за ним Попеленко, влетели в хату, когда еще плавал пороховой дымок.
– Да малахольные вы все, – сказала Варя, всхлипывая. – На свои похороны торопитесь. И меня тянете, – она взяла карандаш. – Что писать? Ватник подайте: починить и зашить, как надо.
35
Во дворе Вари, среди вишен, Попеленко напялил ватник на плечи Гната.
– Пошел, Гнаток!
Гнат поклонился. Шагая с пустым мешком на плече, он сочинял новую песню, пока что в виде мычания.
– Что в записке? – спросил Глумский.
Иван бросил вопросительный взгляд на морячка.
– Он с нами, – заверил Глумский.
– Написано так: «Пораненный Семеренков сказал, где ценности. Помер после. Все выкопали. Поедут сдавать в район. Про скрыньку не забудь. Ясонька».
– Значит, так ты задумал, – сказал Глумский. – А с нами не хотел обсудить?
Иван промолчал.
– А про какую там скрыньку?
– С цацками. – Иван потрогал себя за уши, указал на шею. – Подарочки.
– Награбленное, – мрачно заключил Глумский.
– Товарищ командир, – сказал Попеленко. – Шо ж получается? Они бы ушли, а мы их приманиваем. И шо будет? Я живой человек, с жинкой, с детя́ми, а вы за меня решили.
– Чего теперь? – бросает Глумский. – Что было, прошло, а что будет, пройдет.
Они шли по улице: Глумский, Иван, Попеленко… Валерик стоял, размышлял, глядя на удаляющихся односельчан. Они уходили все дальше.
– Харитонович, а если бы я ее не успел оттолкнуть? – спросил Иван.
– Поганый был бы фронтовик, если б не успел…
Придерживая бескозырку, Валерик бросился догонять «команду». Ветер развевал его полуметровые клеши.
– Раз такое дело, занимаю место в кильватере!
Лейтенант протянул ему ППС. Морячок набросил автомат на плечо.
Глава 6
«Я еще живой»
1
Сидели, кто на траве, кто на лавке, у той же летней печи Глумского, ставшей местом важных решений: председатель, Иван, Попеленко, Валерик. За тыном собрались глухарчане, желающие первыми узнать, что решила власть. Пытались разглядеть начальство сквозь листву вишен и стебли густо разросшейся, одичавшей земляной груши. Обменивались мыслями и впечатлениями, а иногда и философскими соображениями.
– Бачите, шось мозгуют, – Тарасовна приподнялась на цыпочки, навалилась на плетень, угрожая завалить его. – Может, гроши поделят?
– Поделят, токо не с нами, – отозвался Маляс. – Где гроши, там нема демократии!
– Мудрено не выражайся, говори толком, – заметила Кривендиха.
– Тебя не забудут, кума: он у тебя сын присоседился до них.
– Ой, кум, тебе языком стрелять, всегда б с до́бычью был.
Малашкины девчата прыснули в ладошки. Софа выплюнула шелуху:
– Та ну… может, и нема нияких денег… пустые балачки!
– Э, слабо образованная вы мо́лодежь! – Яцко тянулся из-за спин. – А чего ж контору на амбарный замок закрыли? Сроду не закрывали.
Рассуждали о деньгах, спорили, сколько было найдено, ссорились. Не могли дознаться, кто сообщил о мешках с деньгами и вообще сообщил ли кто-нибудь. Два или три человека заявили, что видели купюры, все больше сотенные, «Ленин сбоку». Малясиха объявила, что это происки чертей: подкинули деньги, чтобы помянули их покровителя Семеренкова:
– Грешно пить на такие деньги!
– Грешно не пить, – ответил Голендуха.
2
– Везем деньги под брезентом, в райцентр, – Иван нарисовал на фанерке угольком, взятым из печи, схему. – Где устроит засаду Горелый?
– То вы его хотите спросить? – сказал Попеленко.
– Лучшее место – брод через Иншу, – Иван отмахнулся от иронического тона ястребка. – Где полуторка. Они понимают: в воде мы беспомощны.
– Ото и плохо, шо «беспомощны», – снова не удержался Попеленко.
– Ваша цель: выйти к переправе. Моя: ночью проехать в райцентр к Гупану. Привести бойцов. Занять господствующую высоту – Глухарский горб. Горелый нам засаду устроит, а мы ему.
– Оно, конечно, – согласился Попеленко. – «В райцентр». А на чем?
– На твоей Лебедке.
– Лучше возьмите коника, який комсомольца привез. А то даром сено потребляет. На шо вам старая кобыла?
– Я в ваших сухопутных делах не понимаю, – вмешался Валерик. – Но вопрос. Этот Горелый за дорогой разве не следит? Перехватит Ивана, и мы все попадем к нему на приятную беседу!
