Эльмира Нетесова - Подкидыш
— До утра лежи. Не вставай. Чтобы сустав не деформировался. Пусть все успокоится. И компресс не снимай. Договорились? — глянула в глаза.
— Ладно, — едва разжал зубы.
Валентина Ивановна не спешила покинуть лежанку. Положив компресс на ногу, легла рядом.
— Сережка, как ты? Нога ноет? — спросила тихо.
— А все равно ты дерьмо! — отвернулся мальчишка от женщины, не пожелав отвечать на вопрос.
— Мужланом растешь, а не мужчиной, — обиделась Валентина Ивановна.
— Какой есть! Зато ни перед кем хвостом не кручу. Вы же совсем другая. А здесь прикидываетесь хорошей. Только не хватит вас надолго. Сорвется маска. И все увидят, какая вы есть на самом деле!
— Эх, Серега! Может, как раз здесь стала я сама собой. И легко мне тут и просто. Все и все понятны, как на ладони. А вот в городе… Будто на другой планете… Почтальонка пенсию принесла — плати. Иначе, в другой раз, замурыжит. Или совсем забудет.
— А у вас в Евпатории не так было?
— Даже хуже! Но ведь обидно. А что, если все так будут?
— Оно давно уже повелось вот так! Без выгоды никто ничего не сделает. Вон, в вашем подъезде Валерка живет. У его отца импортуля, «Пежо». Так он ее моет, а с отца за это деньги берет. Мать в магазин послала или бабка — в аптеку, тоже не задарма. За все платят наличкой.
У Валентины Ивановны глаза округлились.
— А если у Валерки штаны порвутся? Тогда как? Или питается он тоже за свои?
— Сейчас! Он еще учится! Но уже теперь отцу сказал, чтоб тот к окончанию школы «Мерседес» ему купил. Тот ему «девятку» предлагал новую. Валерка не согласился. А «бабки» с него каждый день снимает.
— Зачем ему деньги, если он в семье, на всем готовом живет?
— Во дает! Да нынче всякий сопляк знает, зачем деньги нужны! На жвачки, на курево, на кайф, на баб, — осекся Сергей.
— Что? На курево и на женщин? Ты же говоришь, что в школе учится?
— Ну и что? Я не о нем, о деньгах! Были б они, а куда их деть, любой найдет! Так я к тому, что даром теперь ничего не делают. Бесплатно только покойники на погосте канают. Остальное за башли.
— Что ты хочешь этим сказать? Я тебе должна?
— Сегодня рассчиталась, — буркнул Сергей.
— Ну и нахал! А я-то думала, что ты и впрямь хороший пацан. Переживала за все, что было между нами в городе. А ты…
— Здесь у меня — родные. Все мои. А вы — чужая!
— Они меня считают родной. Если так, то почему я тебе чужая?
— Они, это они! А я к вам ничего родного не имею.
— Но им ты тоже чужой!
— Нет! Это мои! Все родные. Они за меня любому башку свернут.
— А мне не надо ее сворачивать. Думаю, она еще пригодится. И с тобою сдружимся.
— Никогда! — подскочил Сергей и чуть не спрыгнул с лежанки. Но Валентина Ивановна удержала.
— Куда? Лежать! Я сказала! — сверкнули холодными льдинками глаза, мальчишка враз влип в лежанку, узнав в нынешней бабке прежнюю, городскую.
«Хоть бы кто-нибудь домой пришел», — подумал мальчишка. Но, напрасно, ни шагов, ни голоса.
— Есть хочешь? — внезапно спросила его Валентина Ивановна.
— Нет! — отвернулся Сергей.
— Послушай, давай поговорим!
— О чем?
— О нас с тобой!
— Ни к чему. Кто я вам? Чужой, подкидыш. Бездомный бродяга! А и вы для меня — посторонняя.
— Не все так, Сергей. Тебя любит мой сын. Его отношение передалось всей этой семье. И тебя здесь не просто восприняли, а полюбили, признали своим. И не только Александр, но и ты сам многое для этого сделал. Просто так — не признают. Значит, было за что. Я присмотрелась. Открыла тебя заново. Увидела то, чего не заметила, когда ты жил с нами в Смоленске. Я натолкнулась на другое. Ты грубил. Не воспринимал нас с мужем. А ведь ты не просто добрый, ты очень заботливый человечек. Досталось тебе от жизни. Но и я хлебнула лиха. Да такого, что и теперь вспомнить больно. Неужели мы, двое горемык, не сможем понять друг друга? Почему мы не можем быть вместе?
— Уже не сумеем. Вы сейчас льстите. Я знаю, почему? Но давно ли говорили совсем другое. Вы ненавидели меня! Так быстро люди не меняются, да еще старые. Я не верю вам!
— Ненависти к тебе у меня не было никогда. Я не понимала тебя, это верно. Злилась, ругала. Но не больше. Я не знала, что раздражает тебя в нас? Не только мы тому виной. Это я поняла, пожив здесь, бок о бок с тобой, но уже в другой обстановке. Тебе нужно кого-то опекать, о ком-то заботиться, что-то делать. У тебя — горы неистраченной нежности и тепла, какие отдаешь за каплю внимания. Я видела это, Сережа! Я ругала себя последними словами за слепоту и глупость. Я не тебя просмотрела, забыла свое детство. И за это могла жестоко поплатиться. Если можно, прости меня за мое! Знаю, как нелегко прощать. Но кто, если не ты, поймет меня?
Сергей молчал. Он внимательно слушал, не перебивая женщину. От Александра знал, что его мать никогда в своей жизни ни перед кем не извинялась и не просила прощения…
В эту ночь впервые Сережка слушал сказку Валентины Ивановны, не покинув лежанку. А сказка была очень красивой и грустной. О девочке, чья судьба была копией жизни Валентины Ивановны. И лишь наивные девчонки, поверив, что сказка взята из книжки, до слез жалели ту, чужую девочку, не увидев ее, состарившуюся, рядом с собой. Она была так близко, что ее можно было потрогать, а вот обнять и пожалеть никто не догадался…
Девчонки спали, разметавшись во сне. Тихо постанывая, засыпала Валентина Ивановна. Все в доме легли спать, кроме Александра. Он заканчивал свою картину в отгороженном для него углу теплицы. Серега тихо слез с лежанки, чтоб ненароком никого не задеть, не разбудить. Тихо вошел в теплицу:
— Отец! Я тебе не помешаю?
— Наоборот! Заходи! Как нога?
— Нормально! Мы сегодня поговорили с бабкой. Городской.
— О чем? — заинтересовался человек.
— О нас с нею. И обо всех. Не знаю, но она
говорит, что многое передумала. Присмотрелась. И ко мне… Поняла… Как думаешь, она не врет?
— Послушай, Сержик, у каждого человека есть свои недостатки. И я, и ты не без них. Есть они и у матери. Но и недостатки случаются разными. Одни — мы прощаем. Другие — нет. Но, если мы будем видеть только плохое в людях, жить станет невозможно. И главное, самих себя изведем, а ситуацию не изменим. Людей надо воспринимать такими, какие они есть. Мать моя — не сможет измениться полностью. Не тот у нее возраст. Отношение к тебе изменится. Это однозначно. Но во всем другом — не переродится. А тебя в ней раздражало все. И только отношением к тебе жизнь не наладить…
— А что мне нужно? Я не собираюсь ее переделывать. Да и жить с нею в Смоленске не хочу.
— Не уловил, малыш мой! Мать моя оказалась умнее и хитрее, чем я предполагал. Ведь, пойми, перейдя на заочное обучение, тебе каждые три месяца нужно ездить в Смоленск. И жить, а она все высчитала — у нее. А это недели две. Она заранее готовит почву к тому, чтобы не пошел в общежитие. Ведь это стыдно, понимаешь? И еще знай! Мать у меня — человек сложный. Но, сколько себя помню, всегда умела держать слово, даже по мелочам! Не терпела брехунов. И, что самое главное, боится терять людей, доброе отношение, тем более — родню. С годами эта мудрость приходит. И страх перед потерей. Давай не будем ее наказывать этим. Она немало пережила. Я с нею тоже говорил. Два дня назад. Вот здесь. Почти до утра. И поверил ей. И тебя прошу, присмотрись. Я очень люблю тебя! Но ведь и она — моя мать… Пойми верно.
Сережка сидел на стуле сгорбившись. Не видя ничего. Он думал о своем. И вдруг внезапно взгляд остановился на картине. И мальчишка привстал от удивления. Молодая женщина, все седая, как луна, на фоне темного неба, прорезанного зигзагами молний. Женщина с ужасом смотрит на черные тучи, из каких прямо-таки слышатся раскаты грома. Женщина закрывает уши. Но из глаз бегут слезы…
— А почему она седая? Молодые не бывают седыми! — впервые не поверил Сергей.
— Мать, моя мать, стала седой в детстве… В
двенадцать лет…
— Так это она?
— Да. Картина будет называться «Больная память». Я ее не на продажу, для нас оставлю. В доме. Чтоб не забывалось. На выставку, может, и отвезу. Но не продам…
— Неужели она такой была? — рассматривал мальчишка картину во все глаза.
— Именно такою она мне запомнилась. Мать больше всего на свете боялась грозы. Это военный синдром. С детства. От нарушенной психики. Дети такое трудно переносят. И всегда не без последствий. Дай Бог, чтобы ее и твоя память поменьше точили ваши души.
— Пап! А где тот, какой был моим родителем?
— Сережа, меня он не интересовал. А мать о нем не хотела вспоминать. Знаю, человек он недостойный. Лишь потому, что никогда тобой не интересовался.
— А он жив?
— Вот этого я не знаю! Твоя мать развелась с ним официально и выписала его из квартиры. В последний раз они с ним виделись в суде. Когда их развели. Мать сама подала на развод. Тебе тогда всего полгода исполнилось. После этого они не виделись никогда.
