Александр Золотько - Рождество по-новорусски
– Вы все поняли? – спросил Гринчук.
– Да.
– Что с предписанием?
– Я завтра заеду за ним в штаб.
– Возможно, – кивнул Гринчук, – но проверку мы проведем сейчас. Сразу и начнем. Где ключ от входной двери?
Гринчук взял у Трофимова ключ, закрыл входную дверь, а ключ спрятал в карман.
– А теперь – где Бортнев?
Увидев Бортнева, Гринчук замер.
– Отстегните его, – мертвым голосом приказал Гринчук.
Шкурпит метнулся вперед, доставая ключ от наручников. Снял наручники и отошел в сторону.
Гринчук помог Братку встать.
– Сильно досталось? – спросил Гринчук.
– Нормально.
– Что случилось?
– В пьяном состоянии напал на сотрудников, потом здесь оказал сопротивление. Удостоверение потерял тоже по пьяне, – с трудом сказал Браток.
Кровь из разбитых губ стекала по подбородку на куртку.
– Кто задерживал? – спросил Гринчук, не оборачиваясь.
– Сержант Шкурпит и младший сержант Гореев.
– Где его удостоверение?
– У него не было удостоверения.
– Я спрашиваю в последний раз – где его удостоверение?
Молчание.
– Они его выбросили в мусорник, – сказал Браток. – Мусора выбросили мусорскую ксиву в мусор.
Браток даже попытался засмеяться, но застонал и схватился за бок.
– Он был пьяный, мы никакого удостоверения не видели, – подал голос Гореев.
– Значит так? – обернулся к Гусаку Гринчук. – Это ваша версия?
– Так и было, – запнувшись на секунду, сказал Гусак.
Он уже понимал, что дело пошло не так, как хотелось, но менять что либо было поздно.
– Дайте мне рапорта сержантов и писульки свидетелей, – с ледяным спокойствием потребовал Гринчук.
Трофимов выбежал из комнаты и через несколько секунд вернулся. Когда он протягивал бумаги Гринчуку, руки дрожали.
– А теперь, – объявил Гринчук, забрав бумаги, – я объявляю официальную версию происходящего. Я, как начальник оперативно-контрольного отдела получил информацию о противоправных и коррупционных действиях сотрудников милиции. Участкового и сержантов патрульно-постовой службы. По моему личному распоряжению прапорщик Бортнев прибыл для сбора информации, но был избит. Была также…
Гринчук поднял вверху руку с бумагами.
– Была также предпринята попытка дискредитировать моего подчиненного. Вот с этих позиций мы и начнем работать.
Гусак достал из кармана носовой платок и вытер лоб. Трофимов побледнел и прислонился спиной к стене. Сержанты стояли, глядя себе под ноги.
– Сходи умойся, – сказал Гринчук Братку и обернулся к Трофимову. – Обработай ему раны перекисью и что там у вас еще есть.
Браток что-то невнятно пробормотал и вышел в ванную. Лейтенант ушел следом.
– Вы, майор, идите к себе в кабинет, а я пока переброшусь парой слов с сержантами.
Гусак вышел.
Постоял секунду за дверью, в коридоре. Потом вошел к себе в кабинет и сел за стол.
Вот и все, подумал Гусак. Нарвались. Вот и все.
Послышался чей-то невнятный крик, потом наступила тишина.
Открылась дверь кабинета, и вошел Гринчук. Молча прошелся по кабинету, потирая ребро правой ладони. Половицы скрипели.
– Такие дела, майор, – сказал, наконец, Гринчук. – Еще сегодня утром у меня к тебе не было претензий. И еще сегодня утром ты мог не бояться за свою карьеру…
Гусак слушал, сосредоточенно крутя в руках шариковую ручку.
– У нас с тобой есть два варианта, – сказал Гринчук. – Всего два. Первый – ты сам пишешь рапорт на увольнение из органов. Сам. По состоянию здоровья. В этом случае я тебе гарантирую, что твой рапорт будет принят, и тебя просто уволят. Второй вариант, ты не хочешь писать рапорт, и я вынужден буду принять меры, чтобы ты вылетел из органов. В этом случае я тебе не гарантирую, что все пройдет гладко. И самое главное – я не угрожаю тебе. Я констатирую факты. Если мы договоримся – ты даже еще с месяц сможешь поработать, чтобы не связывать твой уход с этим эксцессом.
Гусак молчал
– Ты меня слышишь, майор? – спросил Гринчук.
Гусак кивнул.
– Что выбираешь?
Молчание.
– Не слышу!
– Первое, – хрипло произнес Гусак.
– Хорошо, – кивнул Гринчук. – Тогда сейчас ты сядешь тут и напишешь вместе со своим лейтенантом рапорта, из которых будет следовать, что два напившихся сержанта напали на старшего по званию, нанесли ему телесные повреждения, а вы, господа офицеры, этих двух сержантов задержали.
Гусак вздохнул обреченно.
– Пиши, майор!
Гусак достал из ящика стола лист бумаги, положил его перед собой.
– Пиши, майор, – повторил Гринчук. – Потом дашь списать лейтенанту. Я его тут по одному важному делу пошлю. Когда закончите с писаниной – звякнешь в роту ППС и дежурному по району, попросишь забрать засранцев.
В кабинет сунулся Трофимов.
– У Бортнева все нормально? – спросил Гринчук.
– Это… Ссадины залили, лицо вытерли, кровь остановили… Оружие и вещи вернули.
– Ладно, – кивнул Гринчук, – тебе майор потом все объяснит, а пока ты отправишься к вашему рынку и в одном из контейнеров лично, подчеркиваю – лично – найдешь служебное удостоверение прапорщика Бортнева. Тебе на все это – двадцать минут. Я жду.
Браток стоял в коридоре, потирая запястье правой руки.
– Как самочувствие? – спросил Гринчук.
Браток отвернулся.
– Не хочешь зайти к сержантам, поговорить? – спросил Гринчук.
Браток молча вошел в комнату, где несколько минут назад был прикован наручником к трубе. Теперь его место занимали сержанты. Их куртки, оружие, рации и остальное снаряжение было сложено аккуратной кучкой в углу комнаты. Лица были бледны, а Шкурпит еще и держался рукой за бок.
– Мне выйти? – спросил Гринчук.
Браток молча подошел к сержантам.
Гореев заскулил, а Шкурпит попытался отползти.
– Извините, – сказал, заглядывая в комнату Трофимов. – Откройте, пожалуйста, входную дверь.
Гринчук недоуменно оглянулся.
– Вы забрали ключ, – напомнил лейтенант.
– А, – Гринчук полез в карман. – У вас тут есть водка?
– Нету.
– Не ври.
– Нету, вчера допили, а сегодня…
– Ладно, на обратном пути – купишь бутылку. Две.
– Понял, – Трофимов убежал.
– Так мне выйти? – еще раз спросил у Братка Гринчук.
– На хрен, – сказал Браток.
Отошел в угол комнаты и поднял то, что осталось от его мобильника.
– Телефон разбили, сволочи…
– У тебя есть личные пожелания по поводу сержантов? – спросил Гринчук.
Браток помотал головой и вышел из комнаты.
Гринчук нагнал его на улице, возле подъезда:
– Подожди.
Браток остановился.
– С ними я разберусь, – сказал Гринчук.
– А какая мне разница? – Браток обернулся к подполковнику. – Мне разница какая? Я от этого перестану быть Братком? Я стану ментом, и меня не будут вот так вот мудохать ногами по лицу? Так они знали, что я мент, они ксиву видели, но все равно я для них не был человеком. Я им помешал девку прессовать, а когда они меня начали топтать, девка молча слиняла, чтобы не связываться. Понимаете? Понимаете?
Браток это «понимаете» выкрикнул, и парень, осторожно шедший по утоптанному скользкому снегу оглянулся на этот крик. Поскользнулся и сел.
– Понимаю, – сказал Гринчук.
– Ни хрена вы не понимаете, – сказал немного тише Браток, оглянувшись на парня, который как раз поднялся на ноги. – Ни хрена. Я не стал ментом, когда вы мне дали корочку. Мне показалось, что я стал ментом. И вам показалось. А на самом деле все стало даже хуже. Я раньше не лез никуда, где не мог справиться. Я мог подписаться за девку на дискотеке, но там все было просто – набил уродам рожи и все. А здесь…
К подъезду подошла старушка.
– Простите, – спросила она у Гринчука, – а участковый у себя?
– Он занят, – сказал Гринчук, – у него письменный экзамен.
– Экзамен? – изумилась старушка.
– Ага, – кивнул Гринчук. – Сочинение на заданную тему.
Старушка задумалась.
– А скоро он освободится?
– Сегодня – вряд ли.
– А мне быстро, – сказала старушка, – мне только про соседа сказать.
– Завтра, бабуля, завтра.
– Так они завтра не будут работать, они только два раза в неделю…
– Будут, бабуля, – заверил Гринчук. – Завтра – точно будут работать.
Старушка недоверчиво покачала головой, посмотрела на дверь подъезда, словно прикидывая, будут ее останавливать эти странные парни, если она все-таки пойдет к участковому.
– Ладно, – махнула рукой старушка, – потом зайду.
Гринчук обернулся к Братку:
– Надоело быть ментом? Решил к Гире вернуться?
– К Гире? А меня туда кто-нибудь возьмет? Кто-нибудь из пацанов со мной вообще базарить станет? Я ведь ссучился… И каждая падла своим долгом считает мне об этом сказать. Ссученный Браток. Ментам стучит. Знаете, сколько у меня корешей было? Знаете? А сейчас сколько осталось?
Браток засмеялся. Подсохшая, было, губа треснула, и на ней выступила капля крови. Словно темно-красная ягода.
