Фридрих Незнанский - Обыкновенная жадность
— А-а-а, вот что?… Но охранять клиентов как раз по нашей части, не вижу ничего особенного, что брательник Сони обратился к нам по ее рекомендации… Было бы странно, если б она не порекомендовала!
— Да-да, конечно… И не просто странно, но, я бы сказал, удивительно то, что ваши сотрудники приступили к своим обязанностям куда раньше, чем Славский вообще узнал о вашем существовании.
Клабуков пристально поглядел на важняка, помолчал, потом пожал плечами:
— Ну ладно… Негоже выдавать тайны своих клиентов, но коли уж такая пляска пошла… Да, Соркина обратилась к нам еще до приезда этого ее брательника! Хотела выяснить планы его на квартиру, в которой она живет… Квартира-то не ее, а как раз его… Ну и что? Это что, преступление?
— Что вы, что вы! Просто одна, вновь с моей точки зрения, удивительная деталька: сколько вы берете со своих клиентов за услуги такого рода? Я имею в виду — по контракту, который, по нашим сведениям, в данном случае и вовсе не заключался?
— В срочных случаях мы заключаем контракты задним числом! — зло произнес Кабул, играя желваками. — Так делают все, и вам это прекрасно известно, гражданин следователь! Со Славским мы договорились пока что на словах, с Сонькой тоже… У меня просто не было времени выбраться к ней… — Он криво усмехнулся: — Понимаю, это действительно… нарушение, но мы готовы уплатить штраф…
— Вы не ответили мне насчет оплаты услуг? — напомнил Саша.
— Сто пятьдесят баксов в день, — буркнул Кабул и, подумав, добавил: — Как и везде.
— Что ж, могу вам только посочувствовать относительно убытков. Ибо неизвестно, сколько здесь пробудет господин Славский, который, к слову сказать, от ваших услуг наверняка сегодня же откажется… А вот Софья Эдуардовна вряд ли отменит «наружку» за своим кузеном! Между прочим, хотя вы и заявили, что ваши отношения с ней не более чем приятельские, бесплатно, несмотря на то что ваш ЧОП раньше не был замечен в склонности к благотворительности.
— Это она вам сказала?! — Кабул начал медленно багроветь, а его пальцы непроизвольно сжались в увесистые кулаки, как отметил про себя скромно молчавший Померанцев, которому в данной ситуации была отведена роль молчаливого писаря.
— Мало того, — в очередной раз «не заметил» его вопроса Турецкий, — ваша нежная дружба к Соркиной простерлась столь далеко, что слежку за Славским — напомню, совершенно бесплатно! — вы сами же ей и предложили: вряд ли Софья Эдуардовна, зная о материальном положении вашего ЧОПа, который, как вы сказали, едва держится на плаву, решилась бы на это даже намекнуть!
В кабинете на несколько секунд наступила тишина, после чего Александр Борисович Турецкий продолжил куда более жестким голосом:
— Сами-то вы на моем месте поверили бы в такую сладенькую историю насчет бескорыстного порыва? Вот и я, извините, не верю! И единственное, что мне остается предположить, так это, что у вас, Кабул, во всей ситуации имеется личная заинтересованность.
— Какая еще у меня может быть личная?…
— Не знаю! — оборвал его Турецкий. — Но узнаю обязательно, даю вам слово… Так же, как и о том, из-за чего вы в свое время, восемь лет назад, насмерть поссорились со своим дружком Мусей, вслед за этим безвременно погибшим!
Померанцев на мгновение обмер. Ни о какой ссоре, и он это знал точно, между Кабулом и Му-сей информации у следствия не было. Значить это могло лишь одно: его шеф брал в данный момент Клабукова «на пушку», ловил на живца, то бишь беззастенчиво лгал…
— Это вам Сонька наплела про ссору?! Не верьте ей, старой дуре, маразм у нее!.. Мозги набекрень!.. Какая еще ссора?!
Стул под Клабуковым отчаянно заскрипел, взывая о помощи, потемневшая от ярости физиономия пылала подлинной ненавистью…
И Померанцев невольно мысленно взмолился, чтобы ребята, посланные за Софьей Эдуардовной час назад, во-первых, застали ее дома, во-вторых, успели привезти в прокуратуру раньше, чем Кабул покинет кабинет Турецкого. Лично он и сушеной мухи не дал бы за то, что, столкнись Кабул с Сор-киной сейчас в коридоре, так и пройдет мимо, а не кинется на подружку с кулаками в присутствии представителей закона… В любом случае те, кто имел бы возможность сейчас созерцать Клабуко-ва, выведенного из себя, легко поверили бы в его способность собственноручно прикончить человека. И если Александр Борисович Турецкий в числе прочего жаждал проверить и это обстоятельство, он мог чувствовать себя вполне удовлетворенным.
Очевидно, так оно и было, поскольку Турецкий, откинувшись на спинку стула, взглянул на Кабула поверх очков, сдвинутых на кончик носа, и впервые за всю дознавательную процедуру ответил на его вопрос:
— О том, какая ссора, почему она произошла и чем завершилась, поговорим, с вашего позволения, в следующий раз. Надеюсь, вы не намерены в ближайшие дни покидать столицу? Уж извините, но свидетель вы весьма важный, а времени на более подробный разговор о вашем покойном друге-адвокате у меня, как видите, сегодня больше нет. Валерий Александрович, будьте любезны, бланки протокола и один, незаполненный, подписочки о невыезде.
— Не имеете права! — рявкнул не ожидавший такого поворота Кабул.
— Серьезно? — Турецкий удивленно поднял бровь. — Ну надо же, вы, похоже, еще и борец за права человека? Хотите, чтобы я отправил непосредственно сейчас опергруппу в ваш ЧОП и в течение вполне обозримого времени обзавелся упомянутыми вами основаниями? А вы бы пока чайку у нас тут в ожидании попили…
— Черт бы вас побрал! — Клабуков посмотрел на Турецкого с нескрываемой ненавистью. — Где ваши сраные бумажки?
— А вот грубить я бы на вашем месте поостерегся, — укоризненно покачал Турецкий головой. — Валерий Александрович, поторопитесь, господин Клабуков наконец нас понял…
После того как Кабул, едва не выхватив из рук Александра Борисовича подписанный пропуск, в бешенстве вылетел из кабинета, Валерий Померанцев, выждав с полминуты, решил, что право голоса ему уже вернули.
— А если свалит? — поинтересовался он у шефа.
— Не свалит. — Саша уверенно покачал головой. — С его стороны это было бы непростительной глупостью. Да и на то, чтобы свалить, время тоже требуется: не бросать же эту «плавающую» фирму? Наверняка его отмороженные чоповцы по уши в делах, денежка течет если и не рекой, то уж ручейком точно… Где это видано, чтоб такой тип, как Кабул, плюнул на баксы или возможность их заработать?
— Теперь он будет, как минимум, настороже, — снова возразил Валерий. — А улик у нас — сами знаете. Так же, как и уверенности, что убийства — его рук дело.
— Да-да… — рассеянно прореагировал Александр Борисович и затем, словно спохватившись, произнес совсем другим, деловым тоном: — Кстати, насчет улик: надо добывать… Мне необходимо лично встретиться с Денисом, причем вместе с тобой. Есть одна идея…
И поскольку Турецкий вновь замолчал, Померанцев, поколебавшись, напомнил:
— Вы не забыли? Ребята должны были привезти Соркину, я велел проводить ее прямиком в мой кабинет.
— Пусть посидит-поволнуется, нашему делу это только на пользу! И сколько раз тебе повторять, что я никогда ничего не забываю? Ты меня что, в старческом маразме подозревать начал?
— Боже упаси! — ужаснулся Валерий.
— То-то же… — Турецкий ткнул пальцем в селектор: — Наташа? Принеси-ка нам по-быстрому кофейку, еще одну чашечку — даме, которую должны были доставить в кабинет Померанцева… Очень рад, что она там уже давно… Ничего, пусть потерпит! Говорю ж, кофейку предложи!..
Софья Эдуардовна Соркина между тем не столько волновалась, сколько тревожилась и злилась: с какой это стати ее, совершенно, на Сонин взгляд, безобидную, больную женщину, вдруг берут и везут аж в Генпрокуратуру двое хотя и вполне вежливых, но крайне настойчивых молодых людей? Да еще без предупреждения, к тому же в момент, когда ее голова и без того полна забот и тревог? Позвонили в дверь, заявившись, как снег на голову, предъявили «корочки» и, хотя она попробовала возмутиться, вынудили поехать с ними, клятвенно пообещав и обратно домой доставить на машине. Намекнув, что в противном случае повестку все равно оставят и поехать так и так придется…
Погруженная в свою тревогу и полнейшую неизвестность, Соня от кофе отказалась. А вымотанная ожиданием, даже обрадовалась, когда дверь кабинета наконец распахнулась, пропуская двоих мужчин, одним из которых оказался тот самый молодой человек, который приходил к ней по поводу Муси. Софью Эдуардовну при виде него сразу отпустило: гибель Мирослава была для нее темой грустной, но, несомненно, безопасной…
Второй мужчина тоже произвел на Соню прекрасное впечатление. Во-первых, по возрасту вполне мог быть ее ровесником, во-вторых — внешность весьма импонирующая. Ах, если бы она не располнела и не подурнела так рано… Звали второго Александром Борисовичем, и он оказался человеком весьма важным — аж помощником самого генерального прокурора!.. Обнаружив, кто именно собирается с ней пообщаться, Софья Эдуардовна даже почувствовала некую гордость за свою персону.
