Марина Воронина - Катюша
Только вот почему, черт бы его побрал, он не убрал со стола стакан со своими отпечатками? Взял бы уж и прямо расписался на стене: тут, мол, был Валера Панин по кличке Студент. Можно было кровью. Или его подставляют?
Впрочем, майор хорошо знал, что идеальные преступления совершаются крайне редко и исключительно профессионалами. Любитель же, особенно по первому разу, обычно оставляет за собой след шириной с колею от “КамАЗа”, и след этот чаще всего приводит в ближайший кабак или прямо домой к. новоявленному мокрушнику, который, забившись в угол, хлещет водку и трясется от страха, мучительно пытаясь сообразить, что же это он такое сотворил и что теперь с ним будет.
Исходя из этих соображений майор направил опергруппу на квартиру к Панину и приготовился ждать. Впрочем, его приготовления пошли псу под хвост: едва только опергруппа отбыла, ему позвонили с квартиры Прудникова и сообщили, что прямо у подъезда задержан подозрительный гражданин, оказавшийся при ближайшем рассмотрении печально известным Валерием Паниным по кличке Студент. Панин утверждает, что Прудников назначил ему встречу, так вот мы его задержали, и какие будут распоряжения насчет него, и что там слышно в управлении? Сегодня, кстати, день получки, а мы тут болтаемся, как... как морковка в проруби, и, между прочим, без обеда...
Это уже был какой-то водевиль. Селиванов зажмурился и крепко потер щеки ладонью свободной руки.
— Сюда его, — сказал он в трубку, не открывая глаз. — Да смотрите, чтоб не убежал. Парень он веселый.
— Знамо дело, — сказали на том конце провода. — Наслышаны.
Селиванов положил трубку и снова потер щеки — теперь уже двумя руками. Потом он посмотрел на часы. По идее, он уже должен был начать ощущать последствия недосыпания, но ничего подобного не было и в помине — он был бодр, свеж и преисполнен азарта. Ну погоди, сучонок, думал он про Панина, я тебе покажу цирк. Помыл руки, сделал голубые глаза и пришел посмотреть, как дураки в погонах ломают себе головы. Весельчак. Студент, твою мать...
— Волк, думая попасть в овчарню, попал на псарню, — вслух процитировал он любимую строчку классика, коей всегда напутствовал своих ущученных подопечных, отправляя их на нары, и с трубным звуком продул папиросу.
Снова зазвонил телефон. Отправленная на квартиру Панина опергруппа сообщала, что Студента дома нет, и запрашивала распоряжений. Селиванов распорядился заворачивать оглобли и, не слушая недовольного бормотания на том конце провода, брякнул трубку на аппарат.
Панина должны были доставить с минуты на минуту. Майор еще раз пролистал пухлое досье Студента, пытаясь сообразить, как с ним лучше разговаривать, ничего путного не придумал и с некоторым уже недоумением посмотрел на часы. Даже с учетом бешеного в это время суток движения на дорогах, времени прошло уже более чем достаточно. Группа, которая должна была доставить в управление задержанного Валерия Панина, почему-то задерживалась. Майора начали грызть нехорошие предчувствия. Через пятнадцать минут терзавшие его подозрения превратились в мрачную уверенность, и вот тут-то грянул телефон.
Селиванов сорвал трубку и раздраженно рыкнул:
— Слушаю!
— Товарищ майор, это Колокольчиков говорит...
— Упустили, — без малейшего намека на вопросительную интонацию констатировал Селиванов. — Сами вместо него сядете, обезьяны.
— Убежал, зараза, — вздохнув, подтвердил Колокольчиков. — Да вы не волнуйтесь, Сан Саныч, мы его уже взяли. Догнали и взяли. Сейчас привезем. Я из автомата звоню.
Селиванов, порывшись в карманах кителя, извлек на свет божий несвежий носовой платок и с силой провел им по лбу. Только теперь он заметил, что Колокольчиков изрядно запыхался.
— Как же вы ухитрились его упустить? — спросил он, пряча в карман скомканный платок.
— Да глупость сплошная, товарищ майор, — виновато прогудел Колокольчиков. — Вели его по лестнице, а он высадил окно и сиганул со второго этажа.
— А вы?
— А мы следом. Поляков лодыжку растянул.
— Оперативники... Ладно, везите его сюда, пока он у вас опять не убежал.
Он повесил трубку, не дожидаясь ответа, и закурил очередную папиросу, мимоходом заглянув в пачку. Там оставалось три беломорины, причем из одной табак, уже наполовину высыпался. Майор вздохнул и бросил мятую пачку в ящик письменного стола. На улице опять пошел дождь.
Глава 2
Умирая от страшной ножевой раны в боку, некто Лоренцо Торелли нервно смеялся, глядя вслед убегающим вниз по темной, мощеной булыжником улочке грабителям, уносившим в своей потертой кожаной сумке его безымянный палец. Лоренцо Торелли был весьма отдаленным потомком одного из Борджиа. Строго говоря, он доводился правнуком его внебрачной дочери, и в эту несчастливую ночь лишился всего: жизни, единственной фамильной драгоценности и даже безымянного пальца, на котором носил эту драгоценность с присущей ему хвастливой дерзостью.
Он был пустым и никчемным человеком, фанфароном, пьяницей и игроком, но сейчас, зажимая скользкими от собственной крови руками распоротый бок и чувствуя, как жизнь вместе с кровью вытекает на пыльную мостовую, он нашёл в себе силы хрипло расхохотаться и прокаркать вслед грабителям:
— Мне жаль вас... Несчастные безумцы!
Впрочем, весьма возможно, что его последние слова были не совсем такими, а может быть, и не такими вовсе — Торелли не мог похвастать утонченным воспитанием, так что в качестве последнего напутствия своим убийцам был вполне способен завернуть что-нибудь покрепче. Тем не менее, доподлинно известно, что, умирая, он смеялся, и лишь на смеявшись вдоволь, мягко опустился на колени и повалился лицом прямо в залитую кровью мостовую. Так его и нашли наутро, а в двух кварталах от него лежал в подворотне один из грабителей. О том, что это именно грабитель, а не очередная жертва, свидетельствовал отрубленный безымянный палец — тот самый, которого не досчитались у Торелли, — намертво зажатый в левой руке убитого. В правой руке мертвый грабитель сжимал страхолюдный тесак самого зловещего вида. Широкое лезвие этого орудия производства было обильно обагрено подсыхающей кровью. Голова грабителя была проломлена, одежда в полном беспорядке — похоже было на то, что сей славный муж продал свою жизнь недешево. Действительно, буквально в двух сотнях шагов от того места, где он лежал, вскорости обнаружился еще один покойник. При нем был тяжелый, обитый железом дубовый посох, испачканный кровью и налипшими волосами, а в боку зияла широченная ножевая рана — точь-в-точь как та, от которой умер Торелли. Еще у него была пустая кожаная сумка.
Все было ясно. Торелли был человеком известным, хотя это была совсем не та известность, которой принято гордиться в приличном обществе. Впрочем, в приличном обществе Лоренцо Торелли не бывал ни разу в жизни — его туда не пускали, да он и не особенно к этому стремился. Ему нравилось хвастаться в кабаках перед ротозеями своим сомнительным происхождением от таинственных и всемогущих Борджиа, хлестать за их счет дрянное вино и ослеплять присутствующих блеском огромного, великолепно ограненного алмаза в обрамлении мелких рубинов, вставленных в массивную, тончайшей работы оправу потускневшего от времени золота. Достигнув состояния блаженного опьянения, он с охотой рассказывал хриплым шепотом страшные легенды, связанные якобы с этим кольцом. Его неоднократно предупреждали о том, что когда-нибудь он будет убит из-за этого кольца, на что он, смеясь, неизменно возражал, что такая добыча не принесет грабителям пользы — кольцо, мол, не простое, и носить его может лишь тот, в чьих жилах течет кровь Борджиа. Всякий же, по его выражению, простолюдин, осмелившийся прикоснуться к кольцу, обречен на смерть.
Злые языки, впрочем, утверждали, что сорокакаратовый бриллиант на пальце у Лоренцо Торелли — не более чем искусно отшлифованный кусок оконного стекла, а если как следует потереть золотую оправу о полу суконного кафтана, она очень быстро превратится в медь, а то и в олово. Теперь злые языки были посрамлены: кольцо было похищено, и, как и предсказывал Торелли, оба похитителя не прожили после этого и часа. Правда, сам Торелли тоже погиб, но это было отнесено на счет того, что его родство с Борджиа всем, да, пожалуй, и ему самому, всегда представлялось довольно сомнительным. Признано было, тем не менее, что кольцо и вправду не простое: три трупа за одну ночь — это много даже для записного бретера, а не то что для кольца. Ни на одном из трупов кольцо найдено не было, и вскоре история Лоренцо Торелли была благополучно забыта, заслоненная другими событиями — пусть не такими драматическими, но, несомненно, гораздо более свежими.
Кольцо подобрал некий Винченцо, фамилии которого никто не знал, да никогда и не стремился узнать. Покидая город в глухой предрассветный час с тюком чужого добра за плечами, этот еще не старый, но уже вполне прожженный мошенник наткнулся на лежавшего у стены дома человека. Приняв его за пьяного, Винченцо, никогда не упускавший случая поправить свои дела за чужой счет, приступил к методичному осмотру его карманов. Очень быстро он обнаружил, что его “клиент” мертв, как печная заслонка, но такой пустяк, конечно же, не мог его остановить, и его старания не пропали даром: спустя минуту он стал обладателем целого состояния.
