Сергей Зверев - Мастер выживания
Садившийся самолет еще не успел пронестись над взлетной полосой, как снова раздался голос диспетчера:
– Рейс «девятьсот шестьдесят шесть», взлет разрешаю. Давай, давай, друг!
Последние слова не входили в диспетчерскую формулу, но для пилотов и диспетчеров они означали одно и то же: «Ну же, взлетайте, только быстрее! Еще один самолет идет на посадку».
Командир «Боинга» не стал медлить. Он нажал на педаль тормозов, затем сдал все четыре сектора газа вперед почти до упора, давая двигателям полную тягу.
– Уравнять тягу, – приказал он второму пилоту, подбирая между тем положение секторов, при котором все четыре двигателя получали топливо поровну: ровное гудение их постепенно переходило в грозный рев. Когда Михаил отпустил тормоза, «Боинг» рванулся с места.
Второй пилот передал на КДП:
– Рейс «девятьсот шестьдесят шесть» пошел на взлет.
И тут же отдал от себя штурвал, в то время как командир, управляя левой рукой носовым колесом, правой взялся за секторы газа.
«Боинг» набирал скорость. Михаил взял на себя штурвал. Носовое колесо приподнялось, самолет находился в положении отрыва от земли. Еще мгновение, и самолет, набирая скорость, поднялся в воздух.
– Убрать шасси, – приказал Михаил.
Виктор протянул руку и толкнул вверх рычаг на центральной панели управления. Звук убираемого шасси прокатился дрожью по фюзеляжу, и створки люков, куда ушли колеса, со стуком захлопнулись.
Самолет быстро набирал высоту. Еще несколько секунд, и он уйдет в облака.
– Закрылки на двадцать градусов.
Когда закрылки, облегчая набор скорости, слегка приподнялись, самолет на какой-то миг «просел», и возникло ощущение падения в воздушную яму.
– Закрылки убрать.
Теперь закрылки были полностью убраны.
Прошло всего несколько секунд с тех пор, как они оторвались от земли. Продолжая забираться все выше, самолет пролетел над краем взлетного поля. Михаил перестал смотреть в окно и сосредоточил все свое внимание на приборах.
Второй пилот Виктор Ревин, наклонившись вперед со своего кресла, взялся за секторы газа, чтобы уравнять тягу всех четырех двигателей.
В облаках сильно болтало – начало полета не могло доставить пассажирам особого удовольствия.
Еще до того, как самолет поднялся в воздух, никто из пассажиров и членов экипажа рейса «девятьсот шестьдесят шесть» не подозревал, что этот полет для многих из них окажется последним...
* * *– Посадка в самолет, вылетающий в Нальчик рейсом «девятьсот шестьдесят шесть». Экипаж готов принять пассажиров на борт. Всех пассажиров, прошедших регистрацию, просят...
Разные люди слушали объявление о посадке, и для кого-то оно означало одно, а для кого-то – совсем другое. Для одних оно звучало совершенно обыденно, являлось лишь прелюдией к еще одной скучной деловой поездке, от которой они, будь на то их воля, с удовольствием отказались бы. Для других в нем было что-то многообещающее, манившее к приключениям, а еще кому-то оно сулило скорое окончание отпуска и возвращение домой. Одним оно несло разлуку и печаль, другим, наоборот, обещало радость встречи. Были и такие, которые, слушая это объявление, думали не о себе: улетали их родственники или друзья, а для них самих названия городов звучали загадочно, рождая смутные образы каких-то отдаленных уголков земли, которые они никогда не увидят. Кое-кто слушал объявление о посадке со страхом, и лишь немногие – с безразличием. Объявление было сигналом, означающим, что процесс полета, в сущности, уже начался. Самолет переведен в готовность, пора подняться на борт, ждать больше нельзя. Лишь в крайних случаях авиакомпании задерживали рейс из-за отсутствия какого-либо пассажира. Пройдет немного времени, и самолет окунется в непривычную для человека стихию, взмоет в небо, и именно поэтому объявление о посадке всегда несет в себе привкус приключений и романтики.
Однако в том, как рождаются эти объявления, нет ничего романтического. Их делает машина.
Почти все объявления (если не считать экстренных случаев) даются по ранее сделанным записям. Каждое из них всегда состоит из трех отдельных фрагментов. В первом называются номер рейса и маршрут, во втором говорится о посадке на самолет – предварительное оповещение, начало посадки или ее окончание, в третьем указываются зал ожидания и номер выхода на летное поле. Поскольку все три записи следуют одна за другой без перерыва, они звучат как единое целое.
После объявления о посадке старшая стюардесса рейса «девятьсот шестьдесят шесть» приготовилась принять поток пассажиров на борт «Боинга-747».
Как только пассажиры стали проходить в салон, мужчина маленького роста, с небольшой лысиной вышел из очереди пассажиров, прислонился к стене коридора, тяжело дыша. Красивая, высокая, светловолосая стюардесса появилась рядом, как только он облокотился о стенку. Она усадила его на ближайшее кресло, поинтересовалась, что случилось. Это была Лариса Красавина. Даже ее фамилия как будто говорила о том, что девушка относилась к числу тех немногих красавиц, в присутствии которых многие мужчины чувствуют себя неудобно. Посмотрев на это живое воплощение красоты, лысоватый мужчина, заикаясь, произнес:
– Со мной... все в порядке. Спасибо. Мне просто было трудно подниматься по трапу...
– Давайте я помогу вам пройти на место, – любезно предложила Лариса и, не дожидаясь ответа, взяла пассажира под руку.
Она ощутила, как учащенно у него бился пульс, но не придала этому особого значения, так как в такую жару у многих подскакивало давление.
После того как закончилась посадка, в кабине пилотов командир корабля Михаил Стародубцев, подождав десять минут, выругался:
– Какого черта они нас держат?
Оба правых двигателя – третий и четвертый – уже работали. Они еще не были запущены на полную мощность, но их гул и вибрация отдавались в теле самолета.
Несколько минут назад пилоты получили по внутренней связи подтверждение на запуск третьего и четвертого двигателей, однако подтверждение на запуск первого и второго двигателей, расположенных с того борта самолета, где происходила посадка, еще не было получено. В соответствии с существующим порядком эти двигатели не запускаются до тех пор, пока все двери не будут закрыты. Одна красная лампочка на панели приборов, мигнув, потухла две минуты назад – это означало, что задняя дверь надежно закрыта и задняя галерея-гармошка уже отведена от самолета. Но вторая красная лампочка еще продолжала гореть, указывая на то, что передняя дверь продолжает оставаться открытой, и, бросив взгляд на заднее окно кабины, можно было убедиться, что передняя галерея-гармошка еще не убрана. И в тот момент, когда командир уже хотел вызвать наземного диспетчера, в его наушниках прозвучало подтверждение на разрешение запуска остальных двух моторов.
Передняя дверь в самолете захлопнулась. Красная лампочка в кабине мигнула и погасла.
Второй двигатель загудел и перешел на мерное урчание.
– Могу запускать первый двигатель? – ухмыляясь, спросил Михаил в микрофон.
– Запускайте первый.
Галерея-гармошка, словно отрезанная пуповина, отделилась от фюзеляжа и откатилась к зданию аэровокзала.
Михаил Стародубцев запросил по радио у наземного диспетчера разрешение выруливать на старт.
Загудел и заработал первый двигатель.
Командир «Боинга», пилотировавший самолет и занимавший левое сиденье, поставил ноги на педали руля поворотов и носками нажал на тормоз, приготовившись выруливать на взлетную полосу и поднять самолет в воздух.
– Рейс «девятьсот шестьдесят шесть», – говорит наземный диспетчер, – разрешаю выруливать к взлетной полосе.
Причиной задержки послужило состояние одного из пассажиров, у которого прихватило сердце при посадке, но вот только никто не придал этому особого значения, о чем в первую очередь пожалела старшая стюардесса, после того как они уже поднялись в воздух...
* * *Лариса встала на колени у головы пассажира, делая ему искусственное дыхание, попеременно вдыхая в рот и надавливая на грудную клетку, позволяя крови нормально циркулировать. Ее волосы слегка растрепались, форма испачкалась, но она не обращала на это никакого внимания, полностью сосредоточившись на спасении пассажира. Лариса делала искусственное дыхание уже больше десяти минут, но, несмотря на обязательные каждодневные тренировки, уже устала. Врач-терапевт, который тоже оказался в этом самолете, наклонился и руководил ритмом движений стюардессы, сетуя на то, что у него с собой не оказалось никаких медицинских препаратов.
Еще одна стюардесса принесла аптечку, в которой находились всевозможные лекарства, но не было дефибриллятора, который мог бы сейчас помочь больному. Еще через пять минут упорных толчков на грудь все услышали что-то вроде вздоха. Доктор сразу отодвинул рукой Ларису в сторону и приложил ухо к ребрам, проверяя слабое сердцебиение. Потом, повернувшись к Ларисе, уверенно произнес:
