Леонид Каганов - Команда Д
– Яна, прекрати истерику! Что ты орёшь как базарная баба! Тебе ещё до лета два месяца учиться, успеешь всё продумать, сейчас главное школу окончить.
– Я не хочу больше жить здесь! – Яна топнула ногой и мотнула головой – её рыжие волосы огненной копной дёрнулась из стороны в сторону, хлестнув по лицу.
Луговой крепко задумался и вдруг вспомнил, точнее догадался – сопоставил несколько крохотных фактов и в голове тут же нарисовалась полная картина.
– Яна, а что там было с тем парнем из инженерного взвода, москвичом? Я видел как ты беседовала с ним однажды на аллее, так? И постоянно к ангару ходила потом? Он вроде недели две как демобилизовался? Или три? – Луговой прищурился и на его лице обозначились скулы.
Но впечатление, которое его слова произвели на Яну, поразило его – не говоря ни слова Яна вскочила и выскользнули из комнаты. Прошуршала сумка, хамовато хлопнула входная дверь, вдалеке по лестнице простучали чёткие шажки, хрустнул за окном гравий и наступила тишина. Луговой перевёл взгляд на Маришу.
– Вот тебе и песня. Ты знала?
Мариша не ответила. Помолчав, она вздохнула и сказала бесцветным голосом:
– Иди есть, всё остыло.
* * *Это началось месяц назад. Уже давно Яна обнаружила, что постепенно становится взрослой женщиной. Это было необъяснимое чувство – появилось какое-то беспокойство и вместе с тем степенность, какими-то другими стали казаться окружающие. Мужчины словно появились в её мире – из давних школьных приятелей, из окружающих соседей, из солдат. Все они существовали и раньше, но вот уже несколько лет постепенно меняли свой статус – из лиц мужского пола превращались в её глазах в мужиков. В чём суть этого превращения и чего следовало ждать от мужиков Яна конечно понимала прекрасно. Ещё задолго до того как два года назад школьная учительница, немного краснея перед гогочущими восьмиклашками, стала путанно и наукообразно излагать содержимое пресловутого «сорок первого» параграфа учебника анатомии, ещё до этого Яна прекрасно знала откуда берутся дети, и даже что надо делать чтобы они ниоткуда не брались. Но со временем в душе Яны поселилось какое-то другое чувство, которое было связано не столько с мыслью о любви постельной, столь хорошо известной по рассказам, сколько с ожиданием каких-то романтических перемен в судьбе, перемен в личной жизни немного нахальной школьной отличницы и послушной «десантницы» своего отца, как её прозвали в школе.
Будучи от природы человеком весёлого и озорного характера, Яна вдобавок обладала неким снобизмом. Это не была обычная девчачья надменность, которая заставляет всех девушек страны в какой-то период своей жизни ходить по улицам с подружками и, задирая носик, выговаривать, характерно растягивая слова, что-нибудь вроде: «Бли-ин ва-а-аще, паца-а-аны в классе та-а-акие, блин, ва-а-абражалы!» Нет, в манерах Яны была какая-то особая царственность. В пионерлагерях таких называют «принцессами». Яна пользовалась безукоризненным уважением в школе. Мальчишки все без исключения готовы были выполнить любое её указание. Девчонки завидовали ей страшно и втихаря люто ненавидели. Сама Яна поглядывала на одноклассников, особенно на парней, немного свысока, с другой стороны школьные парни побаивались с ней заигрывать, стесняясь даже приближаться к ней, понимая, что девочка эта совершенно недоступна, и изливая своё внимание на более простых и игривых одноклассниц. Поэтому в то время как половина десятого класса вовсю жила половой жизнью с другой половиной, Яна, будучи красавицей номер один в школе, оставалась девственницей и не знала сама – то ли ей следует гордиться своей царственной неприступностью, так как знала, что стоит ей махнуть рукой – и все самые смазливые школьные красавчики будут у её ног, то ли следует ощущать свою неполноценность по сравнению с менее разборчивыми, но уже опытными подругами.
В тот день Яна определённо была в хорошем настроении – она шла домой из школы, весело помахивая синей плетёной сумкой с тетрадками. Куртка её была нараспашку, весенний мартовский воздух приятно обжигал лёгкие, и в душе было что-то радостное. Проходя мимо распахнутой створки ворот гаража спецтехники, Яна чуть было не столкнулось с солдатиком, выносившим ведро мусора – какой-то щебень, промасленная бумага, бутылки.
– Сорри, мадмуазель, – галантно поклонился солдатик, – а я тут дерьмо несу. – Он театрально шаркнул ногой.
Яна удивилась. Вообще-то с детства она привыкла считать солдат если и за людей, то безусловно за людей самого низшего сорта. Не потому что они хуже, а потому что они такие по званию. Они видела как отец гонял своих солдат, как любой сосед-офицер из городка мог остановить любого солдатика и дать ему любое поручение. Истину, что все люди равны и все люди братья, Яне вдолбили ещё в школе на уроках политинформации, но в городке всё обстояло иначе – были люди гражданские, которые не могли никем командовать, были люди военные, которые командовали, и были солдаты – те, кто не мог командовать никем. И вот встретился солдатик, который поразил её воображение своим вольным обращением «мадмуазель» и вместе с тем бескомплексным упоминанием дерьма. Яна холодно оглядела его с ног до головы – среднего роста, мускулистый, симпатичная мордашка, напоминающая то ли певца группы «На-На», то ли персонажа фильма «Гардемарины, вперёд!». Если бы не уши, торчащие из-под пилотки…
– Искренне желаю успехов вам и вашему дерьму во всех начинаниях, – в тон солдатику ответила Яна.
– А ты здесь живёшь или приехала друга навестить? – деловито спросил парень, оглядел её с непозволительной простому солдату внимательностью и улыбнулся. Улыбка у него была приятной.
– Мадмуазель, – строго поправила Яна. Ей не понравилось, что парень перешёл на «ты».
– Мадмуазель! – подхватил парень радостно.
– Так вот, мадмуазель живёт здесь. А ты кто такой?
– Я принц, – сообщил парень. – Мадмуазель, – добавил он поспешно.
– В смысле? – не поняла Яна.
– Просто принц. Но заколдованный. Если мадмуазель соизволит со мной и моим ведром пройтись до вон тех помойных баков, то я поведаю свою грустную историю.
– Красиво поёшь – усмехнулась Яна. – Но девушек приглашают обычно в бар или на дискотеку, но уж никак не на помойку, тебя этому разве не научила маменька или первая школьная учительница?
– Увы – парень театрально вздохнул и в глазах его блеснули искорки. – Дело в том, что эти помойные баки – тоже не совсем помойные баки. Они заколдованные. На самом деле вон тот с распахнутой крышкой – это заколдованный бар, а вот этот, закопчённый, это типичная заколдованная дискотека. Но по дороге я расскажу и про это.
– Ну ладно, валяй. – Яна направилась к мусорным бакам в конце аллеи, а парень пошёл рядом.
– Значит на чём я остановился? А, ну да. Я принц. Когда-то я был принцем, жил далеко-далеко отсюда – в городе Москва – в большой башне. Этажей так двадцать пять, с двумя лифтами. На двадцатом этаже жил. И готовился стать великим актёром – ну ваще просто в щуку или в щепку.
– Не ругайся. – строго приказала Яна.
– Да ни боже мой, – парень приостановился и поставил ведро на землю, разминая ладонь, на которой красной полосой отпечаталась ручка ведра, – щука и щепка – это названия училищ. Училище – это тоже не ругательство, хотя по звуку похоже.
– Училище – ПТУ что ли?
– Не гони чернуху! – парень строго посмотрел на неё, но тут же поправился, – Мадмуазель! Не опошляйте добрую сказку. Щукинское и Щепкинское – училища театральные. И вот я, то есть принц, должен был учиться там на…
– На суфлёра.
– Не, на актёра. На Харатяна.
– Какая скука. Мне больше нравится Шварценнегер.
– Во как? – парень посмотрел на Яну с явным интересом. – Ну на Шварценнегера я там тоже собирался учиться. На факультете гантельного дела.
– Тебе что, помочь ведро нести? А то стоишь, ладонь трёшь, гантельное дело.
– Помоги конечно, – парень нагло кивнул на ведро.
Яна опешила.
– Отставить. Шварценнегер, волоки сам.
– Есть! – Парень взял ведро и неторопясь потащил его дальше. – Значит тут прилетает злой колдун с повесткой, и не успел я выучить стишок и басню, как произносит он заклинание и превращает меня в зелёную жабу. Жаба зелёная, сапоги чёрные, портянки серые, – парень схватил ведро обеими руками, с натугой поднял и перевернул в раскрытый бак. Со звяканьем посыпались обломки кирпичей и остальная труха.
– Вот, значит, теперь я живу на этом болоте и жду пока придёт прекрасная принцесса, поцелует меня и в тот же миг я превращусь обратно в принца – будущего Шварценнегера. Потом поженимся венцом да холодцом, нарожаем детей полну горницу, будем жить долго и счастливо и умрём в один день от одной и той же инфекции, как покажет потом эксгумация.
