Александр Тамоников - Солдат, который вернулся
С улицы послышался скрип и скрежет. Николаев вышел на крыльцо. Оказалось, это Петрович катил тележку, заполненную дровами.
Роман перехватил ручки, сам потащил ее во двор и заявил:
— Чего это она у тебя как старая телега скрипит и колесо восьмеркой ходит?
— Надо бы смазать да гайки подкрутить, но все некогда, Рома.
— Развалится скоро.
— Да и хрен с ней. Ухажер Катькин, депутат, еще в том году новую подогнал.
— Подарил?
— Ага! Такие, как он, ничего не дарят. Подогнал по закупочной цене. Короче, дешево обошлось. А эту пора на свалку.
— Что ж это депутат зажался? Мог бы и так отдать.
— Говорю же, у этого Арсения зимой снега не выпросишь.
— Он нравится Екатерине?
— Да ладно тебе! Только куда ей деваться?
— Что значит куда? Она же не рабыня.
— А где другую работу взять? Нет ее на селе. Если только в Москву податься и передком торговать, как Ленка Гусева.
— Петрович! — повысил голос прапорщик. — Прекрати!
— Да плевать мне на все.
Николаев опрокинул тележку под навес, взял пяток поленьев, вошел в дом через заднюю дверь. За ним шагал Петрович с такой же поклажей. Роман растопил печь. Дом быстро заполнился теплом. Да и на улице пока еще мороза не было.
— Гуся предупредил о приезде? — спросил Роман.
— А как же. Он уже должен из магазина прийти. Чего-то задерживается. Наверное, Катька ему допрос насчет тебя устроила.
— Он же ничего не знает.
— Эх, Рома, бабы есть бабы. Знает или нет — неважно. Если прицепится, то скоро не отвяжешься.
— А самогон?
— У меня не четыре руки. Сейчас тележку оттащу домой, принесу первачка. Маринка в бутылки разливает. Кстати, она тоже собирается зайти, посидеть с тобой.
— Пусть, я только рад буду.
— Нет, я сказал, что ты вечером сам к нам заглянешь. На хрена бабам мешать мужикам? Как раз и Катька с работы вернется, если ее крысеныш-депутат не увезет. Но вроде сегодня его джипа на деревне не было.
— На внедорожнике раскатывает?
— А то! У него же, почитай, в каждой деревне по магазину, кафе на трассе, в райцентре автосервис и еще что-то. Развернулся этот сучонок. При прежней власти его отец председателем райисполкома был. Такой же ворюга. Еще тогда на «Волге» ездил, а она стоила, как все дома на нашей улице. Так-то! Как это в книжках называется? Преемственность поколений?
— Коррупцией это называется.
— Одна хрень. — Петрович выглянул в окно и сообщил: — А вон и Гусь твой шкандыбает. Встречай, я за самогоном.
Друг детства ввалился в дом с шумом и большой сумкой:
— Рома, твою мать! Наконец-то изволил приехать. Дай-ка я обниму тебя, братан.
Николаев указал на сапоги друга, запачканные грязью:
— Ты кирзу сними. Катька тут прибирается, а ты будто специально дерьма поднабрал.
— Без базара.
Гусев сбросил в сенях сапоги, в носках, не надевая тапок, прошел в главную комнату, которую родители Романа по-стариковски называли горницей.
Он обнял друга и заявил:
— Кого-кого, Рома, а тебя я всегда рад видеть.
— На селе наших ребят не осталось?
— Почему? Есть кое-кто. Многие, правда, на заработках обретаются. Я вот тоже на десяток дней уезжаю склады охранять. У каждого своя жизнь. Да и корешился я по-настоящему только с тобой и еще с Шарниром.
— Он на селе?
Шарниром товарищи звали своего друга, Шарнина Александра Сергеевича.
— Нет, Саня в Москве, но не работяга какой. По ментовской линии пошел, сейчас уже майор, на Казанском вокзале в отделе служит. То ли начальником, то ли заместителем. Сюда редко приезжает. У Шарнира семья, двое детей, мать забрал, хата пустая на отшибе стоит. Ну а батя у него, сам знаешь, еще в девяностые утоп в пруду по пьянке.
— Знаю. Значит, Шарнир майор?
— Угу! Недавно получил.
— Откуда знаешь, если он не приезжает в село?
— Так я на работу из района на электричке езжу. Прямиком на Казанский вокзал. Там его частенько вижу. Раньше четыре маленькие звездочки носил, а в последний раз смотрю — на погонах одна большая. Начальник. Но не зазнался. Иногда угощает в кафе, когда с вахты домой еду.
— И много получаешь?
— Двадцать штук. Для села много. Это за десять суток.
— Неплохо, — согласился Николаев.
Об отношениях с супругой Роман друга спрашивать не стал. Неудобно. Захочет, сам расскажет.
Вместо этого он поинтересовался:
— У тебя до сих пор один сын или еще кого родили?
Гусев как-то помрачнел.
— Один. Вовка, сорванец и хулиган.
— Сколько ему?
— Пятнадцать. В восьмой класс пошел, а толку? Школа в районе. Там же и друзья. Приезжает поздно. Один раз уже в милицию, то есть в полицию, вызывали. Сперли с корешком-одноклассником из ларька две банки пива да попались. Пока предупреждением отделался, в следующий раз обещали на учет поставить. Хотел я его в школу-интернат перевести, да подумал, только хуже будет. А по натуре пацан ничего, добрый. В меня пошел. А насчет Ленки тебе уже наверняка Петрович рассказал.
— Меня слухи не интересуют, Коля.
— Это не слухи, а правда. Сучка моя Ленка, шалава.
— Все, Коля, не заводись, Петрович идет.
В дом вошел Воронцов, выставил из пакета две литровые бутылки коричневого самогона.
— Точно как коньяк или виски, — сказал Николаев. — Цвет один в один.
— Да ты что, Рома? Намного лучше! Первачок — просто слезинка, градусов под восемьдесят. Но пьется легко, не как спирт, и поутру голова не болит, если, конечно, не пережрать.
— С двух бутылок нам ничего не будет.
— Не забывай, вечером к нам пойдем. Марина ждет, да и Катерина тоже.
Гусев улыбнулся и подтвердил:
— Особенно Катька. Она как узнала, на чьи бабки я ей дневную выручку перекрываю, так и пристала с расспросами, как ты да что. С женой или один? Совсем или в гости? А я толком ответить не смог, потому как сам ничего не знаю. Петрович только и сказал, мол, Ромка приехал, надо жратвы взять да сюда принести, и пять штук дал. Еле отмахался я от Катьки.
— Да-да, — проговорил Петрович. — Ей бы тебя, Рома, а не этого сморчка Арсения. Баба-то она справная, чистюля, хозяйственная. С мужем не повезло, так с кем не бывает. А что с Арсением, то не по любви, а по принуждению. Жить на что-то надо…
— Ладно, мужики, — прервал этот разговор Николаев. — Давай продукты, стол накрываем. С горячим проблема, но обойдемся. Ты, Коля, чего в магазине взял?
— А там, кроме консервов, колбасы копченой, рыбы, водки, пива да сигарет, и брать нечего. Остальное просроченное либо не поймешь что. Чипсы, орешки, семечки, лабуда, короче. Катька, правда, лично для тебя сосисок из загашника принесла.
— Так ты что, все пять тысяч ухандокал? — спросил Петрович.
— Зачем? — ответил Николай. — Почти треху сдачи принес. — Он выложил на стол деньги.
Роман сунул их в карман и скомандовал:
— Давайте за работу! Петрович, режь колбасу и хлеб, Коля, открывай консервы. Я стаканы поищу.
— А чего их искать? В комоде они, — сказал Петрович.
Спустя десять минут мужики сидели за столом. Петрович разлил в стаканы по сто граммов самогона.
Гусев поднялся и заявил:
— Хочу выпить за своего друга, за его возвращение домой. — Он повернулся к Николаеву и продолжил: — Вряд ли ты, Рома, надолго задержишься здесь, но ведь приехал, и лично для меня уже это праздник. А если останешься, то еще лучше. За тебя, братан.
Мужчины выпили, немного закусили и взялись за курево. Роман с Николаевым достали по сигарете, Петрович по давней привычке затянулся папироской. Через полминуты Николаеву пришлось открывать форточку, потому как комната заполнилась дымом.
Выпили по второй, по третьей.
Николай повернулся к соседу и предложил:
— Петрович, ты пригласил бы сюда Марину Викторовну, а то идти к вам как-то неудобно. Тут уже все накрыто, а там жене твоей готовиться надо.
Петрович согласился:
— И то верно, чего из хаты в хату бродить. Пойду, скажу жене, чтобы, как только Катька вернется, с ней и приходила сюда.
— Давай! А мы пока с Колей поговорим.
— Понял, мешать не буду. Часа вам хватит?
— Хватит.
— Наливай.
Мужики выпили еще по сто граммов. Сосед ушел.
Николаев повернулся к другу и заявил:
— Смурной ты, Коля.
— Да на душе хреново. Хотя я к этому уже привык.
— Из-за Ленки?
Гусев кивнул:
— Из-за нее.
— А с чего ты взял, что она на самом деле гуляет, вернее, гуляла, а не оговорили ее?
— С чего взял? С натуры.
— Ну, как началось-то? Не хочешь, так не рассказывай. Дело твое, личное, только знаю, выговоришься — полегчает. Об этом разговоре никто не узнает.
Гусев взял сигарету, прикурил и начал:
— Ленку в Москву сестра двоюродная сманила. На рынок торговать.
— Это Нина из района?
— Она. Сама-то уже два года как там работала. Ленка ко мне. Мол, что делать-то, Коля? Денег не хватает, здесь не заработаешь, может, поехать с Нинкой, попробовать? А я что? Езжай, говорю, попробуй. Найдешь что подходящее, может, и я потом устроюсь. Уехала. В начале лета это было. Неделю отсутствовала, потом приехала с подарками, продуктами, вещами, денег десять штук привезла. По этому поводу я пузырь шампанского взял. Выпили. Спросил я, нет ли для меня работы на рынке, Ленка в ответ, подожди, мол, сама еще не закрепилась. А работа есть. Поговорили и спать. Ночью она яростной была в плане секса. Понятное дело, изголодалась баба. В понедельник рано утром уехала. Так примерно месяц. Приезжала — уезжала. В семье деликатесы стали водиться. Я из лесхоза ушел, собирался в Москву податься, в июне крышу перекрыл. Все было нормально, пока однажды, где-то в начале июля, Ленка на выходные не появилась. Я звоню ей по сотовому, не отвечает. Ни в субботу, ни в воскресенье. Подумал, не случилось ли чего, поехал в район, к Нинке. Та дома. Спрашиваю ее, где Ленка. Она отвечает, хозяин не отпустил. Товар, мол, только с Турции пришел, надо было быстро реализовывать. А у самой глазки так и бегают. Чую, врет. Почему, спрашиваю, на звонки не отвечает? Нинка в ответ — а почем мне знать? Приедет, у нее и спросишь. Короче, не поверил я ей, разузнал, где именно Ленка торгует, и в понедельник в Москву рванул. Нашел рынок, торговую палатку, где должна была работать женушка, а там девка молодая. Спрашиваю ее, где Лена. А она, не знаю такой, третий день только на точке. Тут хозяин подваливает, армянин. Я к нему. Где жена? Торгаш вежливым оказался, с понятием. В сторону отвел и говорит, что Ленка неделю назад взяла расчет и ушла. Жалко, мол, хорошая была работница. А куда ушла, не знает. Мол, а разве она домой не приезжала? Я ему — а чего бы мне тут делать, если бы приезжала? Армянин, Тофик, тоже забеспокоился. Знаешь, говорит, у меня есть адрес, где Ленка с какой-то бабой из Калуги комнату снимала. На его тачке и поехали на хату. Открыла старушка. Узнала, кто мы, впустила. Спрашиваю ее, где жена? Отвечает, мол, на работе, где ж еще? Час назад мужики за ней заехали и увезли. Не буду вдаваться в подробности, в общем, через бабку эту, корешей Тофика, подругу калужскую, которая тогда вернулась на съемную хату, узнал я, чем именно занималась моя Лена.
